— Садитесь, Кристиан, — начал обергруппенфюрер. — Времени мало, поэтому сразу к делу. Речь пойдет о вашем бывшем патроне Кохе.

Принц рассказал удивленному штурмбаннфюреру о суде и приговоре, вынесенном Карлу Коху, а также о том, что приговор до сих пор не приведен в исполнение.

— Более того, этот подонок собирается выскользнуть еще раз, — продолжал он, предлагая собеседнику сигару. — Сейчас он в Мюнхене, в тамошней тюрьме. Ждет решения о замене смертной казни отправкой на Восточный фронт. У него опять появились благожелатели. Думаю, этот тип припрятал не один килограмм золотых зубов, выдранных им у мертвецов Майданека и Любека, так что ему есть чем расплатиться за услуги.

Сорокадевятилетний потомок венценосного рода выжидающе посмотрел на сидящего перед ним утомленного эсэсовца в давно не стиранной рубашке. Тот молчал.

— Как дела в вашем отделении, Кристиан?

— Через день-два все закончим, обергруппенфюрер Заключенные отправлены в Нойбранденбург, документация частично уничтожается согласно полученных инструкций, частично перевозится в Берлин. Оставшийся персонал готов выполнить любой приказ.

— Хорошо, Кристиан. Но к вам у меня не приказ, а просьба. — Принц Вальдек встал, подошел к большому сейфу в углу кабинета и достал из него папку. — Это заверенная копия приговора Коха. — Он положил на стол лист жесткой бумаги желтоватого цвета. — Здесь имеется и моя подпись. Так вот, приговор должен быть исполнен любой ценой.

— Вы хотите, чтобы это сделал я? — совершенно спокойно спросил Кристиан.

Вальдек кивнул.

— Вас интересует, почему вы? Просто я вам доверяю. Здесь в Берлине у меня совсем нет людей, на которых можно стопроцентно положиться. К тому же есть еще один нюанс. — Он вытащил из стола другую папку и достал из нее несколько бумажек. — Можете взять и почитать потом на досуге. Это доносы Коха на вас. Я даю их вам вовсе не для того, чтобы возбудить жажду мести, так что вы вправе отказаться, и мне придется поискать другого.

Кристиан взял в руки одну из бумажек, испещренную визами и штампиками, и бегло просмотрел ее содержимое.

— А почему бы просто не дать команду мюнхенскому гестапо?

— Потому, что я хочу быть уверен в ее исполнении, а это значит, что все равно придется посылать человека для проверки.

— Когда я должен выехать, обергруппенфюрер?

— Немедленно. Через несколько часов в Мюнхен из Темпельхофа вылетает самолет. Железная дорога в том направлении скорее всего неисправна, американцы отсекли уже весь север Баварии. Четыре дня назад взят Нюрнберг. Мюнхен продержится не больше недели, и ваша задача состоит в том, чтобы Кох не попал в руки американцев, а уж тем более русских живым. Прежде чем они вздернут этого негодяя, он станет для них козырной картой в очернительстве национал-социализма.

Вечером двадцать четвертого апреля Кристиан вылетел на юг. Когда уже в сумерках они огибали с востока Нюрнберг, их «хейнкель» был атакован истребителями. От неминуемого расстрела спасла низкая облачность. Летчики нырнули в тучу и посадили изрешеченный пулями самолет на каком-то поле. Дальше пришлось добираться на чем попало, и только к утру двадцать шестого на грузовике с фольксштурмистами Кристиан въехал в туманный от окрестных пожаров Мюнхен со стороны Людвигштрассе.

Его подбросили к городскому отделению гестапо, где Кристиан попросил на полдня машину или на худой конец мотоцикл. С машиной проблем не было: по всему городу стояли сотни автомобилей с пустыми баками. Но вот бензин… Впрочем, в кармане забрызганного грязью плаща Генриха Кристиана лежала заверенная в канцелярии личного штаба рейхсфюрера СС бумажка об оказании всяческой помощи «подателю сего». Так что нашли и горючее.

— Я только что из Берлина, — говорил штурмбаннфюрер, снимая грязный плащ в кабинете коменданта тюрьмы Штадельхейм. — Вот мои верительные грамоты.

Одноглазый комендант, взглянув на предъявленные бумаги, встал, одернул китель и вытянулся по стойке «смирно».

— Слушаю вас, штурмбаннфюрер.

— Карл Отто Кох, осужденный судом СС осенью сорок четвертого года, у вас? Отлично. — Кристиан опустился на стул, предлагая сделать то же самое и тюремщику. — Я прислан выполнить приговор. Дайте мне двоих охранников и проводите к нему.

— Но у меня насчет Коха другие инструкции…

— Все инструкции отменяются. Теперь я для вас главная инструкция. Исполняйте.

Через несколько минут комендант лично отпер дверь в большую камеру для привилегированных узников. Это была та самая комната, где в конце февраля сорок третьего года провела свою последнюю ночь Софи Шолль. На той самой кровати теперь лежал упитанный человек лет пятидесяти в светло-сером открытом кителе эсэсовского образца. Знаков различия на нем не было, только серебристый орел на рукаве и черный воротник со следами от споротых петлиц указывали на то, что это бывший эсэсовский чин.

На столике возле кровати стояли стакан с чаем, две тарелки с остатками пищи, рядом валялись огрызок яблока, печенье.

Увидев входящих, заключенный приподнялся на локте и удивленно уставился на штурмбаннфюрера с массивным раздвоенным подбородком.

— Кристиан? Генрих?

Штурмбаннфюрер сделал знак коменданту и охранникам остаться снаружи и прикрыл дверь. Он прошел и сел на кровать напротив.

— Собирайся, Карл. Меня прислали за тобой.

— Кто?

Кох продолжал полулежать, приподнявшись на левом локте, настороженно всматриваясь в лицо старого знакомого. Этот человек мог означать для него две вещи: смерть или… На все остальное Карл Кох был согласен.

— Собирайся, времени мало. Нас ждет самолет.

Гроза Бухенвальда, Майданека и Любека сразу обмяк и повеселел. Самолет — это не смерть. Он сел, принялся натягивать сапоги и одновременно расспрашивать Кристиана:

— Где фронт? От этих дармоедов ничего не добьешься, — кивок в сторону двери. — Их ничего не интересует. Куда мы вылетаем? В Берлин?

— Дальше. Гораздо дальше.

— На север?

— Я жду тебя в коридоре,

Кристиан вышел и закрыл дверь.

— Вы можете показать мне камеру, где застрелили Рема? — обратился он к ожидавшему коменданту.

— Конечно. Она как раз свободна. Это здесь, дальше по коридору.

— Пусть ваши люди пройдут вперед и, когда мы к ней приблизимся, откроют дверь. Да, и вот еще что: пошлите-ка за фотографом.

Кох вышел из своей комнаты с большим чемоданом в руках. Он походил скорее на командированного чиновника, нежели на узника. Увидев коменданта, он весело сказал:

— А, одноглазый! Прощай. Ты приготовил уже камеру, в которую тебя посадят американцы? Рекомендую эту. Ха-ха!

Не ожидая приглашения, Кох, который еще недавно был бы среди присутствующих старшим по званию, бодро зашагал по коридору. Он знал, что в такое тяжелое время не станут бросаться верными людьми и что его дубовые листья уже завтра займут свое место на черном воротнике.

Неожиданно перед самым его носом со скрежетом распахнулась железная дверь. С разбегу он чуть было не ударился в нее лбом. Оказавшийся тут же второй охранник подхватил из рук оторопевшего Коха чемодан и легонько подтолкнул его в камеру.

— Давай-давай, — подбодрил Кристиан. — тебе сюда.

— Генрих… а самолет?

— Туда, куда тебе нужно, самолеты не летают. — С этими словами Кристиан достал из кобуры пистолет и уже с силой толкнул обмякшее тело толстяка в дверной проем. — Знаешь, что это за место? — спросил он. — Тут застрелили Рема, которого я когда-то уважал, а потом перестал уважать. И все равно — ты ему не чета.

Кристиан еще раз подтолкнул своего бывшего шефа и осмотрелся. «Заложит уши», — подумал он, глядя на каменные стены тесного помещения. Одноглазый комендант и охранники толпились снаружи. Он поднял пистолет.

— Подожди, Генрих! — закрываясь руками, закричал Кох. — У меня много золота и камней… У меня счета в Швейцарии… Через три дня здесь все равно будут американцы и война закончится! Помоги мне выбраться. Я обеспечу тебя на всю оставшуюся жизнь. Через день мы уже будем у нейтралов. У меня окно на границе…