Через двадцать минут они пили чай в столовой, и Клаус, отвечая на вопросы фрау Вангер, сообщил о себе некоторые подробности. Ему двадцать пять лет, он филолог и после войны намерен продолжить заниматься своей мирной профессией. Его отец — военно-морской атташе в одной из далеких и дружественных рейху стран. Его мать живет с мужем в Южном полушарии, а он сам снимает квартиру в Гамбурге и изредка бывает в их родовом поместье в Нижней Саксонии под Ольденбургом Впрочем, теперь, когда он стал военным моряком, ему редко приходится бывать не только в родном доме, но и вообще в Германии. Здесь, в Мюнхене, Клаус по приглашению одного из сослуживцев, к которому заехал на несколько дней, но сейчас решил остаться до конца сентября.

— А как называется ваш корабль, господин фон Тротта? — спросил профессор. Он хотел назвать их гостя по званию, но плохо разбирался в знаках различия и чинах даже сухопутных военных, уж не говоря о моряках.

— Тяжелый крейсер «Принц Ойген». Я был бы рад, если бы вы обращались ко мне просто по имени.

— В таком случае, Клаус, объясните нам, что это за крейсер такой и где он находится? — задала вопрос фрау Вангер, на которую этот молодой человек производил все более благоприятное впечатление. — Мы, конечно, следим за радиосообщениями о событиях на войне, но нас больше волнует суша, особенно та ее северная часть, где Финляндия граничит с Россией. Ведь там наш сын.

— Я вас прекрасно понимаю, фрау Вангер, — кивнул Клаус, — «Принц Ойген» — это наш новейший крейсер Он введен в строй в прошлом году и назван в честь принца Евгения Савойского. Сейчас он в Бресте.

— А вы на нем уже плавали?

— Да, в прошлом году. Девятнадцатого мая мы, объединившись в Балтийском море с «Бисмарком», направились через Каттегат и Скагеррак в Норвегию, потом вышли в Северную Атлантику, а первого июня, обогнув Исландию и Британский архипелаг, пришли в Брест, но, увы, без линкора.

— Вот как! — воскликнул профессор. — Так вы были в том походе и участвовали в сражениях с англичанами?

— Нам нечем особенно похвастать, господин Вангер. Вся слава принадлежит героическому экипажу линкора. А мы… мы всего лишь уцелели.

Все замолчали, отдавая дань памяти погибшим морякам.

— Когда же вы уезжаете? — спросила наконец фрау Вангер.

— На двадцать седьмое у меня билет в Париж, а тридцатого я должен предстать перед моим командиром.

Вскоре Клаус ушел, оставив после себя легкий аромат изысканного одеколона. Его визит совершенно выбил Эрну из колеи. Она то уходила к себе, безуспешно пытаясь читать учебник, то выбегала и приставала к матери.

— Ну как он тебе? Ну скажи честно. Ну ма-ам!

— Не знаю, не знаю, — нарочито сухо и немногословно отвечала фрау Вангер. — Время покажет. А может, и не покажет, ведь очень скоро он уедет, да не куда-нибудь, а во Францию, где у каждого нашего моряка есть французская подружка. Имей это в виду.

— Мама, ну при чем тут француженки! Скажи прямо: он тебе понравился?

Уже в пять часов вечера Эрна крутилась в своем лучшем платье то перед родителями, то перед большим зеркалом в прихожей.

— Как я выгляжу? А сзади? Папа, ты дашь мне десять марок?

В шесть вечера Клаус явился снова. На этот раз в белом открытом кителе без ремня и таких же белых брюках. Под его левым набедренным карманом на двух черных бархатных ремешках с золотыми пряжками в виде львиных голов висел кортик. За исключением белой спиральной рукоятки, он весь был позолочен, гармонируя с такими же позолоченными пуговицами, орлами и значками на мундире.

Внизу их ожидало такси. Подъехав к кинотеатру почти за час до начала фильма, они решили прогуляться. Эрна взяла под правую руку своего кавалера (левой ему приходилось придерживать кортик), и они медленно пошли к расположенному рядом скверику с небольшим фонтаном.

Эрна знала, что все смотрят на них — красивую молодую пару. Изысканные морские офицеры в сухопутном Мюнхене встречались не особенно часто, а в сопровождении красавиц в нежно-розовых платьях со спадающими на спину темными локонами искрящихся в свете закатного солнца волос они и вовсе здесь не появлялись, Так считала она. То же чувствовал и Клаус. Каждый из них был горд своим спутником, осознавая одновременно, что и сам является предметом его гордости.

Эрна еще совершенно не была влюблена в своего кавалера. Она допускала, что это может произойти, но также знала и то, что этому чувству, как некоему заболеванию, будет предшествовать определенный вегетативный период. После ее давно прошедшей детской любви к Петеру Кристиану она утвердилась во мнении, что любовь с первого взгляда, во всяком случае у взрослых людей, — это лишь поэтический прием романтических писателей, Она существует в кино, операх и сказках только для того, чтобы сэкономить время, но никак не в реальной жизни. Во всяком случае, так она думала до сегодняшнего дня. Она почти не грустила о том, что Клаус скоро уедет. Уедет на долгие месяцы, а может быть, навсегда. На берегу его будут окружать француженки, а в море — опасности. Ну и пусть. Зато эти две недели принадлежат им. И когда они закончатся, этот факт следует принять как должное и не создавать себе несбыточных иллюзий о будущей встрече и отношениях.

В фойе кинотеатра по-прежнему висели портреты актеров. За последние четыре года Эрна побывала здесь несколько раз с подругами и один — с Мартином.

— Вам нравится Паула Вессели? — спросила она Клауса, когда они проходили мимо фотографии знаменитой киноактрисы.

— Да, конечно. Но я больше люблю живую сцену, когда актеры играют сейчас, в настоящую минуту, и именно для тебя. А Вессели я видел не раз еще в венском Бург-театре. Жаль, что ее целиком поглотил кинематограф.

— Вы эгоист, Клаус. Теперь Паула принадлежит всему миру, а не одним только напыщенным венцам.

Они прошли дальше. В одном месте с фотографии на них смотрел мрачный еврей Зюсс в исполнении великолепного Вернера Крауса, в другом — Лотар Мютель в роли ожидающего казни Шлагеттера — того самого мученика, воспетого в кино и театре, которого когда-то давным-давно (так ей теперь казалось) Эрна проходила в школе.

Клаус купил билеты на места в пятом ряду. Перед началом фильма показали киножурнал. На вспыхнувшем экране появился имперский орел, и зазвучала торжественная маршевая музыка. Колонны улыбающихся немецких солдат шли по пыльным дорогам Украины и России, в то время как бесчисленные вереницы русских пленных текли по их обочинам в обратном направлении. Бравурный голос диктора перечислял номера армий, имена их командующих, названия населенных пунктов и рек. «Седьмого сентября наши доблестные войска вышли к Ладожскому озеру и взяли Шлиссельбург… Петербург — вторая столица большевиков — полностью окружен…» Затем на экране появились пески Северной Африки и образ героя кампании Эрвина Роммеля. Небольшой сюжет был посвящен и морякам, начавшим в эти дни штурм островов Моонзундского архипелага, а также их битве за Атлантику. Зрители в который уже раз увидели. как, задрав в небо корму, уходят под воду вражеские суда, а в промежутках между этими кадрами улыбаются веселые лица бородачей-подводников адмирала Деница.

Потом был фильм. Клаус внимательно следил за сюжетом, изредка шепотом обмениваясь с Эрной впечатлениями. Никто не сжимал ее руку. Быть может, теперь это показалось бы даже неуместным, ведь рядом сидел не мальчишка из соседней школы, а совсем взрослый человек, да ещё отпрыск аристократического рода. И все же мысли ее слегка путались.

Их встречи продолжились и стали почти ежедневными. Несколько раз Клаус приходил к Эрне домой и вел беседы с ее родителями. С профессором они рассматривали некоторые аспекты Римского права (при этом, слыша мудреные слова вроде «узуфрукт» или «сервитут», Эрна закатывала глаза и демонстративно выходила из отцовского кабинета), достаточно остро дискутировали по вопросам аграрной реформы Гракхов, обсуждали события текущей войны. Специально для фрау Вангер Клаус наводил справки о северном театре Восточного фронта. Он успокаивал ее тем, что интенсивность боевых действий в районе Мурманска незначительна. Впрочем, Мартин и так большую часть времени в последние месяцы проводил в Германии, поступив в офицерскую школу.