Он отыскал вчерашнего майора, который о чем-то разговаривал с двумя унтер-офицерами. Увидев горца, майор сделал знак, и фельдфебель дал команду «смирно».

— Вольно! — скомандовал майор и закричал слегка визгливым голосом: — У вас сорок пять минут и десять километров! Кто не справится, тому я подыщу место в болотах Восточной Пруссии. Будет там ползать в грязи и смешить лягушек, а заодно и русских. Те же, кто уложится в срок и ничего не потеряет по пути, отправятся в 3-ю горнострелковую дивизию, которую любит и о которой заботится сам фюрер. Этот оберлейтенант и кавалер, — майор указал на подошедшего Мартина, — как раз оттуда. Он побежит с вами. Хотите что-нибудь сказать? — повернулся майор к зачинщику мероприятия.

— Пусть скомандуют «кругом», — попросил тот.

Когда с немалым шумом солдаты повернулись, Мартин стал обходить первую шеренгу, рассматривая крепление амуниции на их спинах и увязку шинелей. Он сразу заметил, что фляжки висят, не оттягивая ремней. «Пусты. Что ж, сорок пять минут туда, пятнадцать на отдых, два часа обратно, — прикинул он, — итого три часа марша без воды. Воля ваша». Штык-ножи висели в лопастях отдельно от лопаток, хотя в таких случаях их следовало увязывать вместе. Металлические торбы с противогазами (а есть там противогазы?) располагались как попало, у многих слишком низко. Некоторые повесили их спереди, что можно допустить при спокойном шаге, но во время бега они начнут бить по груди, сбивая дыхание. Наметанным глазом он отмечал, какие скатки, неправильно привязанные к котелкам, первыми свалятся на землю. У некоторых солдат не было портупей и все, включая как попало свернутые шинели, висело только на поясных ремнях. В таком случае хотя бы скатку можно было перекинуть на русский манер через плечо, стянув на боку ремешком. Но сейчас на это уже не было времени.

— Те, у кого нет портупей, могут оставить шинели, — распорядился он, чтобы уравнять шансы обделенных. — Но учтите, бежим в одну сторону, и на обратном пути, когда вы остынете, будет холодно. — Он повернулся к майору. — Кто-нибудь одолжит мне карабин, противогаз и лопатку? Остальное у меня есть.

— Да ладно, Вангер, — махнул тот рукой, — никто не сомневается в ваших способностях.

Через минуту семьсот пар сапог и ботинок застучали по асфальтовому плацу. Забренчали котелки или что там у них было внутри, зазвякали о лопатки штык-ножи. Запрыгали на ремнях неправильно прикрепленные фляги хлопая своих владельцев по заднему месту. Благо в большинстве своем они были пусты. Кто-то уже уронил скатку, подхватил ее и бежал, прижав рукой к боку. Многие на ходу перевешивали свои карабины, перебрасывая ружейный ремень через голову.

Мартин, бежавший впереди, всего этого не видел.

Вечером он прощался с одноруким майором. В его планшетке лежал список из шестисот фамилий, в котором карандашом Мартин отметил первую сотню прибежавших. Конечно, он прекрасно осознавал, что таким образом горцев не отбирают. Но это хоть что-то. Последние волны формирований совершенно обескровили Германию. В учебно-полевых и резервных дивизиях собирали тех, с кем еще три года назад не стали бы и разговаривать по поводу строевой службы. Этот контингент годился разве что для народно-гренадерских дивизий, изобретенных Гитлером еще летом и рьяно комплектуемых сейчас Гиммлером из малопригодных по возрасту и здоровью людей. Их разбавляли не вполне излечившимися от ран, но имевшими боевой опыт фронтовиками и ставили задачу поддержки первых эшелонов обороны, защиты крепостей (а статус крепости теперь мог получить любой прифронтовой город рейха) и прочее в том же духе. О них много говорили по радио, возлагая надежды на эту «народную силу», способную якобы переломить ход войны.

Из Мангейма Мартин выехал на следующий день только ближе к полудню. В ту ночь, как назло, англичане внесли этот город в список своих целей, и, если бы не внезапно наползшие тучи, отогнавшие несколько сот бомбардировщиков на запасную цель на востоке, Мартин сполна ощутил бы на себе всю прелесть ночного налета на тыловой город. Но вокзал успели накрыть.

Рано утром, стоя неподалеку от станции, он сокрушенно наблюдал, как пожарные команды сматывают свои рукава и уступают место на дымящихся развалинах отрядам ТЕНО и спасателей. Созданная еще в двадцатые годы, служба оказания скорой технической помощи теперь самоотверженно боролась с разрушениями по всей стране. Люди в светло-серых, перепачканных сажей комбинезонах расчищали проезды, обрушали стены, восстанавливали электро— и водоснабжение. Скоро на помощь им привезли солдат, возможно, из той самой учебки.

— Когда возобновится железнодорожное сообщение? — спросил Мартин у пожилого мужчины с «крылатым колесом» на темно-синем кителе под распахнутым пальто. Спросил просто так, понимая, что ответ будет неутешительным.

Но ответа вообще не последовало. Железнодорожник только махнул рукой и отвернулся. Спасатели понесли мимо носилки, целиком накрытые полуобгоревшими одеялами.

Через три часа Мартин выбрался из Мангейма на попутном грузовике в надежде добраться до Грабена и Сесть там на поезд восточного направления. Ехать было не так уж и далеко, но вскоре впереди образовался затор.

Мост. Деревянный мост, который просто переломился под тяжестью какого-то тяжелого гусеничного тягача.

«Ну не везет так не везет», — подумал Мартин и, пораспросив кого-то из местных, направился прямиком, срезая путь, по раскисшей от растаявшего снега лесной дороге. Через пару километров он окончательно понял, что сегодняшний день, четверг тридцатого ноября, не задался. Его пудовые сапоги, облепленные глиной, разъезжались в стороны, а идти рядом с обочиной по придавленной талым снегом пожухлой траве мешал сплошной кустарник. «Тоже мне горец, — ругал он сам себя, — выбрал, называется, дорогу. Хорошо, что один, иначе сраму за такой маршрут не обобрался бы».

Он подвернул полы шинели наверх и подоткнул их спереди за ремень. На его левом плече висел на треть загруженный рюкзак. Сзади на поясе, поддерживаемом солдатской портупеей, болталась тяжелая фляжка, спереди — кобура.

«А и то сказать, какие мы, к черту, горцы? — продолжал он рассуждать сам с собой. — Когда мы их в последний раз видели, горы-то? Да и много ли нас осталось из тех, кто прошел настоящую подготовку? Уже и Дитля нет. А эдельвейсы сейчас пришить на новичка, что каску нахлобучить».

Откуда-то сзади послышалось урчание мотора, Мартин обернулся и увидел пробирающийся между кустов грузовик с тентом. Видать, не он один решил прорываться лесом. Не сходя с середины дороги, он остановился и поднял руку.

— Куда тебе? — спросил высунувшийся из окна кабины человек в теплой камуфляжной куртке с откинутым на спину капюшоном. Знаков различия видно не было, только серебристый жгутик на швах его пилотки указывал, что это офицер.

— В сторону Грабена или Брухзаля.

— Тогда нам по пути только до шоссе. Это километров двенадцать.

— Годится, — махнул рукой повеселевший Мартин и побежал к заднему борту.

Забросив внутрь рюкзак, он ловко заскочил следом и плюхнулся на лавку возле пехотного майора. Поздоровавшись и отметив, что, кроме него, здесь еще четверо и какие-то ящики, Мартин принялся очищать грязь с шинели. Но пятна еще недостаточно высохли, чтобы их можно было размолоть в пыль и стряхнуть, и он оставил это занятие.

Он откинулся на спинку лавки и увидел прямо перед собой… негра. Тот, в свою очередь, тоже посмотрел на нового попутчика и слабо улыбнулся.

Мартин несколько секунд рассматривал негра. За всю войну он увидел первого чернокожего — на Восточном фронте их не было вовсе, а в Норвегии столкнуться с французским Иностранным легионом ему не довелось. Затем он внимательнее огляделся вокруг. Справа от негра, поставив между ног карабин, сидел солдат. Дальше — какой-то толстый офицер, похожий на чиновника. Он держал на коленях портфель.

— Пленный? — Мартин повернулся к майору.

— Джи-ай.

Он снова встретился взглядом с американцем. Тот опять улыбнулся, и Мартин, отвернувшись, стал смотреть на дорогу.