— Спать в разных постелях?

— Ни за что! Как тебе в голову такое пришло. Долли, извинись!

— Прости, Лестер. Так о чем ты? Из-за чего я только что извинилась? Кажется, я тоже пьяна. Как можно опьянеть от малины?

— Давай… давай съездим на Саут-Олив-стрит, 606, там, сказал Шеф, лежат конверты, а мы в них з-заглянем. Снимем с тебя н-напряжение, скажем «с-спокойной ночи» и ляжем спать. Завтра нам надо быть со свежей головой. Если ты узнаешь, что п-проиграла, то завтра будешь спокойна. Нехорошо, если б-бедная беременная крошка будет в напряжении оттого, что не знает. Жестоко и б-бесчеловечно.

— Но это будет плутовство или еще что-то нехорошее.

— А мне плевать. Все р-равно поеду. Сиди здесь, а я пойду и спасу тебя, б-бедная, беззащитная девочка.

— Я вполне могу встать сама, — сказала Долли, тяжело поднимаясь с кресла и слегка покачиваясь.

— Все дело в том, чтобы, спускаясь с лестницы, держать еще и тебя… — бормотал Лестер.

Долли уже спустилась до середины лестницы и вернулась, услышав, как он разговаривает с пустой комнатой.

— Лестер! Сюда, дверь здесь, вот она, иди сюда, в эту сторону, так. Лестер, ты уверен, что это хорошая мысль?

— Прорыв гениальности. Просто блеск. Мне бы самому додуматься.

— А ты и додумался.

— Да? Вот так штука. Погоди, Долли, я помогу пристегнуть ремни — мерзавцы, что их делали, совсем не думали о бедных беременных людях.

Когда Долли и Лестер добрались до Саут-Олив, они были уже не так пьяны, но далеко еще не протрезвели. Они достигли той степени опьянения, когда идея, пришедшая в голову раньше, кажется начертанной на скрижалях Моисея. Снять напряжение с Долли казалось самоочевидным долгом, о котором добропорядочный гражданин и спрашивать не будет. Малиновый ликер наделил их решимостью и коварством.

В вестибюле за столом сидел охранник. Полузаснув от усталости, он наблюдал, загипнотизированный, за медленным приближением Долли. Лестер помахал у него перед носом пластиковой карточкой и уверенно сказал:

— Я из «Прайс Уотерхауз». Пришел проверить, как тут дела.

— Удостоверение личности, пожалуйста, — сказал охранник. Лестер предъявил карточки «Виза» и «Дайнерс клаб».

— Нет, удостоверение «Прайс Уотерхауз».

— Черт, у меня столько этих штук валялось, куда же оно делось? Погодите, оно, наверное, у меня в бумажнике…

Вдруг Долли схватилась за живот и громко застонала. Охранник и Лестер застыли на месте, беспомощно глядя на нее.

— Боже, дорогой, мне очень нужно в туалет. Надеюсь, дело только в этом.

— Господи! Дружище, это неотложно, — сказал Лестер. — Я поднимусь с ней в свою контору, — там есть женский туалет. Чертова работа, пришлось тащить ее с собой в таком состоянии! Но я ведь не мог оставить ее дома одну, правда?

— Конечно, сэр! — сказал охранник, указав на открытую дверь лифта. — Вам помочь?

— Нет, и сам справлюсь. Долли, скажи что-нибудь, Долли! Ты сможешь его удержать?

— Ох, Лестер, скорее…

Когда двери лифта закрылись, Лестер встревоженно обернулся к Долли:

— С тобой все в порядке?

— Ну как, убедила я тебя? — сказал она с озорной улыбкой. — Подействовало?

— Да я был уверен, хотя теперь сомневаюсь. И все же не стоит тиражировать эти «приступы».

Кабинеты на третьем этаже располагались в точности так, как описывал Шеф. Лестер прошел мимо двустворчатых деревянных дверей с названием компании и направился прямо к четвертой двери слева, о которой говорил Шеф. Он вынул швейцарский армейский нож и с минуту сосредоточенно смотрел на дверь.

— Ты уверен, что у тебя получится? — спросила Долли.

— П-побольше уважения, ты говоришь с профессионалом. Мое прозвище — Взломщик.

— Вам, богатым, все карты в руки.

— Ну сколько часов в день в теннисном лагере можно играть в теннис? — Лестер продолжал трудиться над замком. Прошло три долгих минуты. — П-паршивец Бенни Фишман, наверное, забыл о чем-то, когда меня учил. Не волнуйся, Долли, в крайнем случае я выбью дверь ногой.

— Лестер, не нужно…

Вдруг Долли умолкла, Лестер опустил нож: из-за угла появилась уборщица.

— Добрый вечер, — сказал Лестер как можно более деловым тоном.

— Добрый. Непорядок, а? А никто мне до сих пор не сказал. Хорошенькое дело — прийти на работу, а кругом сажа, зола, все в воде плавает. Ну и ну. Ключ не открывает? Вот так так! Оставили его, бросили впопыхах и даже не сказали, какой ключ. — Она открыла дверь одним из своих ключей. — Не входите в другие комнаты, там опасно.

Лестер поблагодарил ее, вошел с Долли в комнату и закрыл дверь. Для успокоения уборщицы Лестер на несколько секунд включил свет у дверей, потом, убедившись, что она удалилась по коридору, выключил. Невзирая на малиновые пары, он догадался принести с собой карманный фонарик и, освещая себе путь, направился прямо к шкафу с архивами, что стоял в углу.

— По-моему, у нас это получится. Долли, подержи фонарик. — Он повозился с минуту и открыл высокий шкаф. Они испуганно переглянулись. В шкафу было пять ящиков, битком набитых бумагами.

— И что теперь? — прошептала Долли. — Как мы во всем этом разберемся?

— Все ясно. Они должны быть на букву Н — награды. Подержи фонарь и не шуми.

Под «наградами» Лестер ничего не нашел и попытал счастья на К — киноискусство. Ничего. Потом на А — он хлопнул себя по лбу, поняв, что искать надо «Академию киноискусства». Академия ничего не дала.

— Черт! Ну и дурак я. Они должны быть на О — «Оскар».

Но и там ничего не было.

— Знаешь, — прошептала Долли, — если бы я их подшивала, я бы положила на К — конверты.

Они были там. Двадцать один тугой белый конверт со всеми сведениями о почетных наградах и премии Тальберга. Лестер копался в них, чертыхаясь про себя.

— Тьфу ты… лучший сценарий на основе материала других средств массовой информации… дрянь, лучший фильм на иностранном языке — к черту, лучшая песенная партитура и аранжировка — кому они нужны…

— Лестер, кажется, кто-то идет, — дрожащим голосом произнесла Долли.

Пока Лестер обеими руками сгребал конверты, она выпустила фонарик и положила его на пол, оба застыли, когда мимо дверей проходили двое мужчин. Они не вернулись, и Долли выглянула:

— Никого. Продолжай, Лестер.

— Ты потеряла фонарик. Он закатился. Включать свет нельзя. Пошли, выбираемся отсюда.

В нескольких футах была пожарная лестница, которую по закону нужно держать незапертой. Для женщины за неделю до родов Долли передвигалась на удивление быстро. Через несколько минут они были в безопасности внутри машины.

— Ох, Долли, где твои колени, когда они мне нужны? — простонал Лестер.

Долли взглянула на него в первый раз после того, как они удрали из «Прайс Уотерхауз». Пиджак его странно топорщился в талии, он крепко прижимал ее скрещенными руками.

— Лестер? Ты их взял! О, как ты мог? Нам нужно было только взглянуть. О боже, ну и ну… — Она покатилась со смеху, дав наконец волю радости.

— Я кровавым потом истекаю, а ты хохочешь, — икнул Лестер. Он, как на что-то удивительное, глянул на свою грудь, боясь разжать руки. — Долли, сделай что-нибудь! Я не могу даже сидеть.

Все еще не в силах заговорить, она выудила из-под сиденья большой бумажный пакет, вытащила конверты из пиджака Лестера и запихнула в пакет. Освободившись от ноши, он завел машину, и через пять минут они были далеко от места преступления.

— Давай где-нибудь остановимся и посмотрим, — предложила Долли, когда оба перевели дыхание.

— Долли, у тебя нет чувства ситуации, — торжественно провозгласил Лестер. — Сделаем это со вкусом. Это не простая ночь. Сегодня мы вошли в историю.

— А как насчет моего напряжения?

— Терпение, мой ангел, терпение. Не ставь эгоистические соображения выше исторических императивов.

Лестер был все еще пьян, но теперь он дошел до стадии, когда мелкие детали затемняются за широкими перспективами. Горизонты открыты, даль манит. После долгой езды впереди показался отель «Беверли-Хиллз». Лестеру никогда не доводилось приглашать знаменитостей для интервью в ресторан «Поло Лондж» отеля «Беверли-Хиллз», низкопробное заведение с непомерными ценами, по необъяснимой причине сохранившее репутацию шикарного, хотя блеска там не наблюдалось уже два десятка лет, но он вырос с этим названием на губах.