Вэлентайн услышала сдавленное «Да, да!» — сигнал унизительной и радостной капитуляции, и лишь тогда вышла из транса и выбежала в вестибюль.

Дойдя до дому, Вэлентайн отключилась. Ее хватило лишь на то, чтобы почистить зубы и умыться. Два дня и две ночи она пролежала, свернувшись калачиком на постели, накрывшись одеялами и пледом, надев самый теплый халат, но ни на секунду не могла согреться. Она ничего не ела, только выпила несколько стаканов воды. Время остановилось. Ей казалось, что у нее внутри завязались два огромных узла: один в голове, другой в сердце. Если она попытается думать, один из узлов развяжется, а она не могла представить, к чему это приведет. Страх парализовал ее.

Утром на третий день Спайдер забеспокоился всерьез. Он замечал, что с ее чердака не доносится признаков жизни, но он нечасто видел ее с тех пор, как она начала встречаться с Уилто-ном. Однако все равно должен же быть хоть какой-то свет, не могла же она уехать отдыхать среди недели. Эти два дня он допоздна проработал у Хэнка Леви, но на третий вдруг понял: что-то не так.

Он подошел к двери Вэлентайн и долго стучал. Ответа не было, но он был уверен, что внутри кто-то есть — Вэлентайн или кто-то еще. Несколько месяцев назад они дали друг другу ключи от своих квартир. В экстренных случаях, говорил он ей, чувствуя себя способным выжить и на улице, всегда полезно иметь соседа, который может попасть к тебе в дом. Никто из других соседей по этажу не заслуживает доверия. Кто знает, может, их и нет вовсе? Он достал ключ, постучал еще раз и, не получив ответа, вошел. Сначала ему показалось, что комната пуста. Озадаченный, он внимательно огляделся. Никого. Ни звука, только холодильник гудит. Потом он понял, что едва возвышавшийся холмик под пледом — это тело. В ужасе он подобрался на цыпочках, понимая, что должен выяснить все. С крайней осторожностью он потянул одеяло на себя, и ему открылся затылок Вэлентайн — лицо ее было прижато к матрацу так, что едва оставался промежуток, чтобы дышать.

— Вэлентайн! — Он обошел кровать и наклонился, чтобы послушать, дышит ли она. Он внимательно вгляделся в ее лицо. — Вэлентайн, ты заболела? Ты слышишь меня? Вэлентайн, крошка, дорогая, постарайся сказать что-нибудь! — Она лежала неподвижно, не отвечая, но теперь Спайдер был уверен, что она слышит его. — Вэлентайн, сейчас все будет в порядке. Я сейчас позвоню в «Сент-Винсент» и вызову «Скорую помощь», что бы ни случилось, о тебе скоро позаботятся. Не волнуйся, я уже звоню!

Едва он повернулся к телефону, она открыла глаза.

— Я не больна. Уходи… — скрипучим голосом произнесла она.

— Не больна! Боже, если бы ты себя видела! Вэлентайн, я сейчас же вызову тебе врача.

— Пожалуйста, пожалуйста, оставь меня. Клянусь, я не больна.

— Тогда что с тобой? Расскажи, детка.

— Не знаю, — пробормотала она и разразилась потоком слез, впервые пролитых ею с того вечера.

Больше часа Спайдер сидел на кровати, крепко обняв ее, не зная, что сказать или предпринять, чтобы успокоить ее. Она плакала ожесточенно, рыдая и стеная, но не произнесла ни одного вразумительного слова. Он был совершенно сбит с толку, но продолжал держать этот маленький мокрый дрожащий комочек в объятиях и терпеливо ждал, время от времени думая о своих сестрах. Скольких маленьких девочек, несчастных маленьких девочек с разбитыми сердцами приходилось ему утешать?

Когда ее всхлипы вроде утихли настолько, что она могла слышать его, Спайдер попытался задать несколько вопросов. Плохие новости из Парижа? Она потеряла работу? Что он может для нее сделать?

Она подняла глаза, распухшие так, что они еле открывались, и произнесла с жесткостью, которой он никогда не слышал в ее голосе:

— Никаких вопросов. Все кончено. Ничего не было. Никогда и ничего!

— Но, Вэлентайн, дорогая, проблема не исчезнет оттого…

— Эллиот, ни слова больше! — Он застыл на полуслове. Что-то страшное и грозное в ее голосе заставило его понять, что, если он задаст еще хоть один вопрос, он больше не увидит ее.

— Знаешь, что тебе нужно, крошка? — сказал Спайдер. — Я сделаю тебе томатный суп «Кемпбелл» и намажу маслом крекер «Риц». — Мать Спайдера считала, что такое сочетание чересчур целебно, чтобы давать его кому-то, кроме очень больного ребенка, и все семь ее отпрысков считали эти продукты крайним средством.

Всю следующую неделю Вэлентайн питалась только томатным супом, кукурузными хлопьями с молоком и еще одним блюдом, которое умел готовить Спайдер, — сандвичами с плавленым сыром. Подчинившись его настояниям, она позволила ему поднять себя с постели, отвести в душ и усадить в ее любимое кресло, но наотрез отказалась одеться. Каждое утро он приносил ей горячий чай и кукурузные хлопья. Она целыми днями сидела в кресле, глядя в пространство, терзаясь возвращавшимися спазмами утраты, сожалея о выпавшей на ее долю участи и страдая от отвратительного, ужасного унижения, потому что чувства, подаренные ею Алану Уилтону, обернулись под ударами реальности пародией, все оживавшей в ее памяти. Каждый вечер после работы Спайдер спешил домой, готовил суп и сандвичи с сыром и сидел с Вэлентайн до полуночи, время от времени меняя пластинки, но чаще просто разделяя ее молчаливое общество.

Случившаяся с Вэлентайн трагедия не только встревожила Спайдера, но и возбудила жгучее любопытство. Он знал, что медицинская помощь ей не нужна. Раз она так непреклонно молчалива и так страстно хранит свою тайну, он не смел и заикнуться о психиатрической помощи. Поэтому он сделал единственное, до чего додумался: в поисках ключа к разгадке принялся просматривать «Вумен веар», потому что было ясно, что у Уилтона она больше не работает. Шесть дней он ничего не мог найти. Начали появляться отчеты о весенних коллекциях американских модельеров. Дважды в год в течение нескольких плотно забитых недель покупателям и прессе демонстрировались новые коллекции; расписание было составлено так, чтобы каждый мог увидеть как можно больше. На период демонстрационной недели «Вумен веар» отводила разворот, иногда два, эскизам и фотографиям лучших моделей новых коллекций. Шестой день журнал посвятил коллекции «Уилтон Ассошиэйтс», обрушив на нее шквал неординарных восхвалений. Коллекции был отведен целый разворот, приводились четыре подробных эскиза. Три из них Спайдер узнал сразу — они были взяты из папки Вэлентайн, хотя ее имя не упоминалось ни разу. Но ему казалось невозможным, чтобы ее срыв объяснялся этим. В конце концов, он знал, что с другими ассистентами модельеров обращаются так же. Однако он не мог отталкиваться только от этого. Спайдер сделал несколько телефонных звонков.

Однажды вечером, сидя рядом с Вэлентайн, Спайдер мягко начал:

— Завтра в три у тебя встреча с Джоном Принсом.

— О, конечно… — Она даже не заинтересовалась. Она едва слышала.

— Сегодня я звонил ему и поговорил с ним.

— О чем ты?

Принс, как и Билл Бласс или Хэлстон, был одним из крупнейших модельеров, чьи имена имели такую значимость, что они могли продавать их для чего угодно, от духов до чемоданов, зарабатывая иногда на розничной торговле до ста миллионов долларов в год, не считая денег, вырученных за модели.

— Я позвонил Принсу и сказал ему, какая часть коллекции Уилтона принадлежит тебе. Он справился у Уилтона, тот подтвердил, и теперь Принс хочет поговорить с тобой о месте главного ассистента с окладом двадцать тысяч долларов в год, начиная прямо с этого дня. Завтра он ждет тебя в своем кабинете.

— Ты совсем с ума сошел! — В первый раз с тех пор, как он обнаружил ее в депрессии, на лице ее появилось какое-то оживление.

— Спорим? Я сказал ему, что я твой агент. Значит, мне причитаются комиссионные. Я еще не решил сколько. Но не думай, что я их не возьму.

Ничто так не похоже на правду, как правда. Вэлентайн сразу поняла, что Спайдер ничего не выдумывает, хоть и притворилась, что не верит, не желая покидать свою скорлупу из страданий и скорби.