В итоге решили мы следующее: шесть отрядов конницы и три с половиной полка пехоты идут впереди, и командовать ими будут два генерала, комиссар и полковник Монк, а полковники Прайд и Овертон возглавят оставшиеся два отряда конницы, тыловые части пехоты и артиллерию. Время атаки назначили на рассвете, но вмешались некоторые обстоятельства, вследствие чего бой начался лишь в шесть часов утра.

Кличем врага было слово «ковенант», как и в прежние времена, мы же кричали «Господь с нами!» Генерал-майор, генерал Флитвуд, комиссар Уолли и полковник Туистлтон двинули отряды в бой, враг же расположился на позиции, каковая была весьма удобная для отражения нашей конницы силами пехоты и артиллерии. Прежде чем в дело вступила наша пехота, враг оказал ожесточенное сопротивление, и между нашей и его конницей завязалась рубка. Наша пехота, сдержав натиск вражеской, немного отступила, но быстро оправилась. Мой собственный полк, которым командовали подполковник Гофф и майор Уайт, удачно вошел в схватку и, вдохновляемый Словом Божиим, обрушился на самые крепкие вражеские части. Сие обстоятельство немало изумило неприятеля, а конница наша тем временем, выказав изрядную отвагу и доблесть, опрокинула вражескую и напала на пехоту, каковая, поначалу укрепившись, в конце концов подалась назад перед кличем «Господь с нами!». Могу и просто обязан сказать вот что: как наши офицеры, так и простые солдаты повсеместно сражались с отвагой и мужеством, каковых мне прежде видеть не доводилось. Я знаю, они все молодцы, потому-то и не называю тех, кто отличился особо.

Менее чем за час удалось нам рассеять и опрокинуть лучшие вражеские конные отряды, и вся неприятельская армия пришла в смятение и кинулась вспять; наши люди пустились в погоню и гнали их почти восемь миль. По нашим подсчетам, на самом поле битвы и в окрестностях лежат около трех тысяч убитых. Пленных взято: из офицеров — список прилагается; из солдат — без малого десять тысяч. Обоз захвачен полностью, и в нем обнаружились изрядные запасы пороха, пуль и провианта. По нашим суждениям, побросали они не менее пятнадцати тысяч мушкетов и всю свою артиллерию — тридцать больших и малых пушек. Я собрал почти две сотни их знамен, каковые Вам и отсылаю. Какие старшие чины их войска погибли, сие еще не установлено, но таковые наверняка были, а многие знатные тяжело ранены — например, полковник Ламсден, лорд Либбертон и прочие. Наши же потери, самому не верится, не превысили и двадцати человек. Ни один офицер не погиб, кроме некоего корнета и майора Руксби, скончавшегося от ран; да и раненых немного. Так, полковник Уолли только порезал запястье, а вот конь под ним пал, дважды застреленный, однако он отыскал другого коня и продолжал погоню…

Обращение к Тайному совету с просьбой отослать на кораблях в Новый Свет нищих и прочий «деклассированный элемент», в частности, цыган и проституток, показывает, каким было мнение части шотландцев не только о маргиналах той поры, но и о плантациях в Новом Свете.

Обращение Джорджа Хатчинсона, эдинбургского купца, от имени своего и своих товарищей, посылающих корабли на Ямайку и Барбадос: «Из стремления всемерно развивать шотландские и английские плантации на Ямайке и Барбадосе ради благополучия родной страны, а также ради того, чтобы освободить родную страну от попрошаек, египтян (цыган. — Ред.), назойливых блудниц и воров и прочих злонамеренных и злокозненных личностей, схваченных и осужденных за их преступления, было постановлено указами Совета таковых личностей отсылать на указанные плантации; однако хотя шерифы, мировые судьи и магистраты городов, где промышляют такие личности, исполняют сии указы, но без вмешательства Совета нередки случаи противодействия купцам в сем богоугодном деле. Посему, рассмотрев обращение купцов, лорды Совета настоящим позволяют означенным купцам переправлять на плантации всех без исключения осужденных, переданных им магистратами, с условием, что оные осужденные прежде предстанут перед лордом-судьей, которому вменяется в обязанность рассмотреть справедливость приговора и соответствие оного законам в отношении бродяг и прочих, дабы не пострадали невиновные».

Джеймс Шарп, архиепископ Сент-Эндрюсский, был жупелом для ковенантеров, которые считали, что при реставрации Стюартов он переметнулся в стан «врагов истинной веры» и принял епископский сан и должность в церковной иерархии. Посему, утверждали они, ему придется заплатить за свои прегрешения. Отчет об убийстве архиепископа оставил Джеймс Рассел, один из убийц. Отрывок начинается с того места, когда заговорщикам сообщают от приближении экипажа Шарпа.

…Когда это стало известно, все девять человек отправились на Магусмюир, в ближайшие холмы, а Эндрю Хендерсон, лучше прочих державшийся в седле, поскакал вперед и приметил карету с вершины холма, остальные же торопились, поскольку карета ехала быстро; когда подъехали к Магусу, Джордж Флеман и Джеймс Рассел зашли в город, и Джеймс спросил у встречного, правда ли это карета епископа. Горожанин испугался и не ответил, но тут прибежала служанка, крича, что едет епископ, и она вся словно светилась от радости; Джеймс тогда подъехал ближе и увидел епископа, и тогда скинул плащ и воскликнул: «Иуда, получи свое!»

Епископ крикнул вознице, чтобы тот гнал, а Джеймс выстрелил в него и позвал остальных, и они все сбросили плащи, кроме Ратиллета… и пока карета неслась вскачь, сделали они немало выстрелов, а Александр Хендерсон, заметив, что некий Уоллес схватился за карабин, напал на него, повалил наземь и забрал его оружие. Эндрю же Хендерсон обогнал карету и ударил переднюю лошадь саблей по морде, а Джеймс Рассел велел кучеру остановиться, когда же тот не подчинился, то ударил его по лицу и ранил в бок, после чего занялся лошадьми, ухватился за упряжь той, что шла первой, и нанес удар мечом; Джордж Флеман выстрелил в карету, и дочь епископа вытащила пыж, и он ухватил запряженную в карету лошадь за постромки. Джордж Бальфур тоже выстрелил, а Джеймс Рассел взял у Джорджа Флемана клинок, отпустил коня, которого держал, подскочил к дверце и приказал иуде-епископу вылезать.

Епископ отвечал, что в жизни никому не причинил вреда, Джеймс же поклялся перед Господом, что мстят они не за кого-то по отдельности и не из личных интересов, но потому что он предал церковь, как Иуда, и собственными руками осквернил кровь праведников, пролитую в этих краях, в особенности же в Пентленде… И что пришли они воздать по заслугам, а потому пускай перестанет трястись и выходит; и Джон Бальфур, что сидел на лошади, прибавил: «Сэр, Господь нам свидетель, что не по причине зла, которое вы причинили мне лично, и не из страха перед тем, что можете вы сделать, но лишь потому, что погубили вы столько душ в церкви шотландской и предали саму церковь и стали врагом Иисусу Христу и гонителем Его, а также кровь верных Ему проливали щедро, должны вы умереть!» И выстрелил в карету, а Джеймс Рассел снова велел епископу выходить и готовиться к смерти, суду Господнему и вечным мукам. Епископ же отвечал, что если его пощадят, он всех простит.

Джеймс молвил, что не в его власти прощать, ибо пощады ему все равно не будет, ведь пролил он столько крови, каковая взывает к небесам об отмщении; после чего вонзил в стенку кареты свою ржавую саблю. Джон Бальфур окликнул епископа, и тот сказал, что вышел бы, потому что слышит голос джентльмена, но раз его так или иначе убьют, зачем ему выходить? Тут еще кто-то напомнил ему о смертном приговоре, оглашенном в Пентленде, и о королевском прощении и вонзил саблю в задник кареты, понуждая епископа выбраться наружу; так он вышел, повалился на колени и воскликнул: «Во имя Господа, пощадите!» И дочь его молила о том же, но им ответили, что они умрут, и предложили покаяться и приготовиться к смерти.