Главным принципом отбора текстов для этой антологии была их «читабельность». Будет преувеличением сказать, что я прочитала и отвергла столько же, сколько включила в содержание, но на самом деле преувеличение невелико. Сулившие надежду проспекты нередко оказывались узкими тупиками. Например, весьма многообещающим казалось мне свидетельство протестанта Джорджа Бьюкенена, произнесенное на заседании португальской инквизиции в Лиссабоне. Сколь многие представали перед подобным судом и сумели оправдаться? Но даже с учетом того, что Бьюкенен отстаивал собственную жизнь, сложность приводившихся им теологических доводов делает текст свидетельства практически нечитабельным. В знак уважения памяти этого человека я включила в антологию принадлежащее ему живописное описание горцев из его нелепейшей «Истории Шотландии».

Дневники, которые часто используют для извлечения сведений о тех или иных событиях, также могут разочаровать. Таков, к примеру, чрезвычайно подробный дневник восемнадцатого столетия, который зажиточный крестьянин с Оркнейских островов Патрик Фи вел почти сорок лет. Если вас интересуют перемены климата в ту пору или поголовье овец, поставляемых на рынок, тогда обращайтесь к этому дневнику: «19 апреля 1769 года. Проливной дождь весь день, делать нечего, только засыпал навозом грядки с картошкой». Что же касается подробностей жизни на островах, здесь дневник удивительно молчалив, а людям в нем уделено куда меньше места, чем домашнему скоту. Жена самого Фи, например, упоминается, лишь когда она заболела, и то мимоходом. Более поздние тюремные дневники Джона Бойла полны самолюбования; его первая книга «Чувство свободы» намного сильнее.

Исторические сведения, вполне естественно, отягощены личными взглядами. И почему должно быть иначе? Почему бы не представить историю тем образом, который высвечивает твои действия с наилучшей стороны, пока другие не опубликовали собственные версии? Даже предположительно объективные записи, как репортажи в газетах, могут содержать самые безумные искажения. В лучшем случае сообщения журналистов — иногда называемые первыми набросками истории — представляют собой достойную уважения попытку ухватить суть ситуации и поместить ее в контекст, лишенный предрассудков. Хотя их достоверность признается очевидной, все же стоит рассматривать репортажи как современную версию баллад шотландской границы, как яркое, живописное описание событий, включающее в себя не только сухие факты, но и эмоции. Отсюда значительное число газетных репортажей в этой книге, относящихся к XX и XXI столетиям, и многие из них рассказывают о чем-либо не столько содержанием, сколько своим тоном. Абсолютное бесстрастие, как кажется, почти невозможно, даже среди не склонных к сентиментальности репортеров. И оттого изложение лишь выигрывает.

Я признательна тем читателям «Геральд», которые прислали отзывы на публикацию этой книги в твердой обложке и не поленились сопроводить отклики собственноручно написанными впечатлениями о событиях из их повседневной жизни. Лучший из таких рассказов — опубликованный в антологии отчет «Маневры с ополчением» Джорджа М. Голла.

Книга, подобная этой, не могла быть составлена без учета предыдущих антологий, по пути которых она следует. Из них особенно выделяются три. Первая, во всех отношениях, составлена покойной Агнес Мур Маккензи и называется «Шотландский ежедневник»; это внушительное четырехтомное издание, охватывающее историю страны с прихода римлян и до начала XIX столетия. Оно содержит множество источников, значительную часть которых миссис Маккензи перевела с латыни. Следует также воздать должное антологии «Голоса. 1745–1960», составленной Т. Ч. Смаутом и Сидни Вудом; она касается того периода истории Шотландии, когда в ней важную роль стал играть рабочий класс. И наконец, необходимо упомянуть «Репортажи о Шотландии» Луизы Йомен, ученое и любовное исследование истории страны от времен Агриколы до деволюции.

Я весьма обязана этим и многим другим книгам. Цель антологии, мною составленной, заключается в том, чтобы ввести в оборот новые голоса и новые перспективы, которые позволили бы взглянуть на историю Шотландии с новой точки зрения.

В 1850 году смещение песков на побережье бухты Скайл на Оркнейских островах позволило обнаружить древнее каменное поселение. Однако лишь после нового смещения песков, в 1924 году, начались полномасштабные раскопки. С 1928 года работы возглавил профессор Вир Гордон Чайлд из университета Эдинбурга. Мир с изумлением следил за тем, как откапывали лучше всего сохранившееся неолитическое поселение Европы, пребывавшие в отличном состоянии интерьеры с каменными шкафами и даже ящиками для постелей, кухонной утварью и похожими на украшения каменными бусинами. По подсчетам ученых, это поселение существовало около 600 лет. Были найдены и человеческие останки, показавшие, что, несмотря на низкие дверные проемы и потолки, обитатели этого поселения были вовсе не пигмеями, как первоначально предполагалось, и имели рост в среднем по меньшей мере 5 футов 3 дюйма. В своем описании находок, сделанных на второй год раскопок, профессор Чайлд набросал живописную картину жизни древних крестьян Скара-Брэй.

Раскопки прошлого года открыли нам общий план уникального комплекса каменных домов и узких крытых улиц, который до недавних пор был погребен под песчаными дюнами в бухте Скайл. Мы сумели заглянуть в домашнее хозяйство тех, кто жил здесь когда-то и в спешке покинул свои дома.

Что касается этого года, мы выяснили кое-что любопытное об иной стороне жизни древнего сообщества. Двери большинства раскопанных домов выходят на узкую, выложенную плитняком улочку, идущую с запада на восток. Мы двинулись вдоль нее в западном направлении. Как и ранее, стало очевидно, что при хорошей погоде жители поселения предпочитали проводить время на крышах своих домов, о чем свидетельствуют многочисленные остатки кухонного мусора, осколки посуды и различных приспособлений. Но выяснилось, что далее улица обрывается.

Ее перегораживали двойные ворота, причем внутренние имели массивный косяк с отверстиями в стенах по обеим сторонам; сюда явно вставлялся запор. Проходя через ворота, человек оказывался на подобии открытой площадки. Когда мы до нее добрались, эту площадку устилал песок. Под ним обнаружились плиты, которые, в свою очередь, покоились на крупных камнях, аккуратно уложенных на слое голубой глины.

Это место совершенно точно не являлось жилым, здесь отсутствовали очаг и все те диковинные предметы мебели, каковые мы находили в домах. Более того, тут почти не было ни обломков костей, ни пустых раковин, которые древние жители беззастенчиво разбрасывали повсюду. Возможно, вымощенная площадка служила рынком. Как бы то ни было, от нее, не считая улицы, которая нас сюда вывела, отходили четыре прохода.

Один из проходов на западной стороне оказался чем-то наподобие крестообразного портика, некогда накрытого большой плитой. Две поперечины «креста» представляли собой тупики, причем в каждом имелось нечто вроде карниза, на котором стоял уже привычный нам горшок с остатками костей и ракушек — из них древние варили похлебку.

Четвертый проход привел к жилищу нового типа, имевшему форму не грубого квадрата, а вытянутую, будто груша. В центре этого жилища располагался очаг, огонь на котором когда-то пожрал немало китовой кости: мы нашли следы пепла на полу. Повсюду были разбросаны остатки пищи, прежде всего бесчисленные раковины моллюсков, зато полностью отсутствовала какая-либо обстановка.

Мы решили, что это строение служило своего рода мастерской. В его северном конце нашлись глиняные сосуды, быть может, заготовки деревенского гончара, а на полу мы отыскали почти четыреста кусков кремня. По всей видимости, здесь, сидя у огня, трудился каменотес, и плоды его трудов столь многочисленны и столь хорошо обработаны, что поневоле возникают сомнения, знакомы ли были обитатели поселения с железом или даже бронзой. Они жили в каменном веке, сколь бы поздно тот ни наступил на этих отдаленных островах.