Вдруг Чико что-то резко выкрикнул и остановился.

– Что такое? – спросил сержант.

– Ничего, ничего, – сказал Чико, похлопывая себя по бокам. – Сущая ерунда! – При этом он еще и лихорадочно осматривался по сторонам. Потом вдруг засмеялся, сказал: – Так! Хорошо! Не уходите, ждите меня здесь! – и стремительно скрылся в толпе.

Оставшись вдвоем, Мадам и сержант переглянулись. Кругом было тесно и шумно, густо пахло капустой и жареной птицей.

– Что это с ним? – спросил сержант.

– Боюсь, что ничего хорошего, – ответила Мадам.

– А куда он тогда побежал?

– Боюсь, что за вашими часами.

– А! – только и сказал сержант.

– Да вы не расстраивайтесь! – сказала Мадам. – У нас еще есть вот что!

И с этими словами она поспешно расстегнула верхнюю пуговицу шубы, рванула цепочку… и у нее на ладони оказалось маленькое колье с двумя довольно чистыми, а остальными… ну, скажем так, не очень ценными камнями.

– О, да что вы! – воскликнул сержант. – Я никогда…

– Пустяки! – возразила Мадам. – Излишние условности! И это, опять же, у вас. А у нас к этому относятся проще. Вот, смотрите! – и перейдя на местное наречие, она предложила колье стоявшей возле них торговке пирогами. Та посмотрела на колье, подумала, подумала… и отказалась. Мадам удивленно пожала плечами, прошла вперед и предложила старику-сапожнику. Потом еще кому-то. И еще… И виновато посмотрела на сержанта.

Сержант молчал. Кругом кричали, пели, гоготали, просили, возмущались, спорили, наигранно рыдали… А он молчал! Ему было неловко за Мадам. Ему было противно за себя! О, если бы он мог, думал тогда сержант, провалиться сквозь землю!

– Да, – сердито сказала Мадам. – Признаюсь, о таком я не думала. А нужно было ожидать! А!

И она неловко размахнулась, желая выбросить колье… И замерла. Она увидела шарманщика! Кривой старик в синей – трофейной! – гвардейской шинели крутил бесконечную мелодию о прелестной Катарине, а на плече у него сидела крашеная под попугая ворона и держала в клюве бубнового туза.

– Сержант! – Мадам схватила Дюваля за рукав и от волнения перешла на срывающийся шепот. – Вы спасены! Уже к обеду вы уедете отсюда в золоченом экипаже! Отправимся… Отправитесь в Москву, в Бордо, в Китай, в провинцию Ла-Плату – куда захотите!

Острые ногти Мадам, казалось, пронзили рукав волчьей шубы, но сержант стоял, не шевелясь, и молчал. Кругом было тепло и хорошо, всем до единого, думал сержант, и только ему одному было ужасно грустно и еще ужасней стыдно. Мадам потащила его за собой, и он пошел за ней как во сне. А вот она уже потянула его за рукав – и он послушно сел в снег. Она расположилась рядом с ним…

И вот она уже ловко разбрасывала карты по своей чудесной шали, расстеленной едва ли не под ногами у прохожих. Разбрасывая карты, Мадам что-то призывно выкрикивала, и постепенно вокруг нее стали собираться любопытные. Тогда Мадам показала зрителям две карты – бубновой и трефовой масти, – перевернула их рубашками вверх, стремительно перетасовала, потом что-то спросила, обращаясь к собравшимся. Те молчали. Мадам рассмеялась, повертела в руках сверкавшее на солнце колье. Стоявшая рядом с ней молодая краснощекая крестьянка несмело шагнула вперед и указала на одну из карт. Карта оказалась красной, бубновой, и колье перешло к крестьянке. Собравшиеся одобрительно зашумели, Мадам же как ни в чем ни бывало вновь принялась тасовать карты, приговаривая при этом наверное весьма смешные слова, потому что собравшиеся весело переглядывались между собой. Но вот Мадам оставила карты в покое и посмотрела на зрителей. Дородный пожилой крестьянин в расшитом кожухе смело ткнул пальцем в одну из карт… которая оказалась черной, трефовой. Мадам с сожалением пожала плечами, а неудачник уронил на шаль завидный кусок сала и, провожаемый насмешками зрителей, понуро вышел из круга.

Сержант сидел молча, не поднимая глаз, не глядя на сало. А Мадам опять взялась за карты, и на сей раз выиграла десяток яиц. Потом цыпленка. Потом гуся. Потом еще цыпленка. А после дважды проиграла, а после опять получила гуся. Карты послушно метались под ловкими пальцами Мадам. У ног ее росла горка аппетитной снеди. Мадам не замолкая сыпала прибаутками, зрители смеялись, проигрывали и снова смеялись. Игра шла на лад, и Мадам время от времени стала перемежать свою речь французскими фразами:

– Ну вот, на этот раз я не ошиблась, и вы действительно уедете в золоченой карете… Наймете себе кучера. И будете останавливаться в самых дорогих гостиницах, пить самое лучшее вино, волочиться за самыми… Да! Все будет именно так! Да посмотрите сами – карта валит, как снег! Да вам, боюсь, двоим столько не съесть! Вам, может быть…

Но тут невдалеке раздался шум, кого-то поволокли между рядами. Почувствовав неладное, Мадам и сержант вскочили на ноги. Ну так и есть! Двое дюжих крестьян вели упиравшегося Чико; неаполитанец не выпускал из рук визжавшего, до смерти перепуганного поросенка. Завидев Дюваля, Чико с досадой воскликнул:

– Простите, забыл старую профессию; проклятая война! – но тут он увидел Мадам, а рядом с ней горку съестного, лицо его сразу перекосилось от страха, и он крикнул: – Я так и думал! Это колдовство! Болваны! Я ни чем не виноват! Отпустите меня! Отпусти…

Но тут его ударили взашей и увели.

Сержант и Мадам вновь опустились в сугроб. Мадам дрожащими руками стала разбрасывать карты. Смешала. Проиграла. Еще. Еще проиграла. Нет, надо успокоиться. Почтенные-полупочтенные! Васпане! Вот к вам приехал знакамитый лекарь, круля Саса аптекарь, с ним злотых три мешка, так он два продает, а третий даром отдает! Красная? Черная? Эта? Глядим! О, нет, васпане, вы не угадали, дзякуй, вялики дзякуй, и вам так сама дзякуй!

А что сержант? Он неотрывно смотрел на Мадам… и понимал, что даже здесь, на этом грязном Низком рынке, она, как впрочем и везде в этой стране, своя, она не пропадет, он больше ей не нужен, она здесь будет счастлива и выйдет замуж, народит детей… которые и знать не будут, что есть такой город Бордо, а в нем виноградники, матушка… и всеми забытый сержант, который ни за грош не досчитался всех своих солдат. А всё из-за чего? Сержант достал пакет, взломал печать, прочел, гневно скомкал и отшвырнул… встал и двинулся прочь. Любопытные, столпившиеся вокруг Мадам, нехотя расступились перед ним.

Озадаченная заминкой в игре, Мадам подняла голову…

О, Маци Божая, испуганно подумала она, да неужели он уходит? Что случилось?! Она ведь для него старается! Для него одного, для простого сержанта, для здешнего врага и чужака, который без нее завтра же замерзнет или умрет от голода! И которого даже некому будет отпеть и схоронить!

(Да, времена были тяжелые, людей не хватало. Витебская городская дума, к примеру, отпустила 165 сажен дров на сожжение неприятельских тел. – маиор Ив. Скрига.).

А, может быть, Мадам и не успела ничего подумать? Да, скорее всего, так оно и было. Она только испуганно воскликнула:

– Куда же вы?!

Но Дюваль даже не обернулся. Он уходил, он исчезал в толпе! Не понимая, что случилось, из-за чего он вдруг решил уйти, Мадам растерянно осмотрелась по сторонам…

И увидела скомканный пакет. Она тут же схватила его, развернула и торопливо прочла вот что:

«Предъявитель сего, сержант Шарль Дюваль, отправлен мною к черту на рога.

Генерал Оливьер. (подпись, дата и печать)»

И сразу кр-рак! – пакет был снова скомкан. И отброшен! И тотчас, рассыпая карты и съестное, Мадам схватила было шаль, поднялась и хотела бежать…

Но ее не пустили! Потому что а как же игра?! Ведь для чего же они все там собрались?! И как им теперь отыграться?!

Смеркалось, мела слабая метель и было 28 градусов по Реомюру, а это, поверьте, не жарко. Ругаясь в душе, но внешне оставаясь спокойным, сержант медленно шел по снежному бездорожью. Время от времени он останавливался, переводил дух и шел дальше. Конечно, думал он, идти по плотно утоптанному Виленскому тракту было бы намного легче. Но, во-первых, он прекрасно знает, куда обычно – а точнее, всегда – заводят легкие пути, а во-вторых, он выполняет приказ. Потому что уж если он отправлен к черту на рога, так он туда и явится, будьте уверены! И в-третьих, и это главное – только не сглазить бы! – он вот точно так же один, тринадцать лет тому назад шел по пустому бездорожью… правда, тогда жара была, невыносимая жара, как и сейчас мороз… А он все шел и шел, потом его нагнали трое конных, «алла, алла» кричали они, «франк», их было трое, он один, он был тогда моложе и неопытен, зато при нем тогда был карабин… И он уехал, а они остались! А здесь он уйдет пешком, сил у него на это хватит, сердито подумал Дюваль, и никто его не остановит. И ничто!..