— Ну, я же сказал. И тоже иголки втыкали, — он кивнул на трубки внутривенного вливания, — и кровь переливали… В прошлом году в Финиксе, а за год до того в Тусоне. Вот в Тусоне действительно было здорово. Сестричка там за мной ходила — ягодка… — Он неожиданно замолчал. — Слушай, сынок, а сколько тебе лет? Что-то слишком молод ты для врача…

— Я хирург.

— Хирург? Ну, уж нет, не выйдет. Они и тогда все меня уламывали, но я им наотрез — не дам, не позволю. Ни за что. Ничего вы у меня не вырежете…

— Значит, у вас язва уже два года?

— Да побольше даже. Никогда ничего со мною не было, и вдруг скрутило. Думал, съел чего-нибудь не то, а тут кровь пошла…

«Два года, — про себя отметил Холл. — Определенно язва, а не рак».

— И вы, стало быть, легли в больницу?

— Ну лег. Подлечили меня там, точно. Предупредили, чтоб ни острого, ни спиртного, ни табака — ни-ни. Я старался, сынок, правда, старался. Все одно без толку. Ведь привычка у меня…

— И через год вы попали в больницу снова…

— Ну да. Здоровенная такая больница в Финиксе. Да еще этот идиот Джордж с сестрицей кажный день навещали. Ученый он, знаешь, книги читает, а все дурак дураком. Адвокат! Говорит как пишет, а у самого ума-то как у сверчка в ляжке…

— И в Финиксе вас хотели оперировать?

— То-то и оно. Не обижайся, сынок, но врачам только волю дай, они тебя тут же взрежут. Не могут они без этого. А я им тогда: я, мол, со своим желудком столько лет прожил, ну уж и до конца с ним как-нибудь дотяну…

— Когда вы выписались из больницы?

— Да в начале августа, наверно. Что-нибудь числа пятого или десятого.

— И как выписались, опять начали курить, пить и есть что не положено?

— Знаешь что, сынок, давай без проповедей, — сказал Джексон. — Я уже шестьдесят девять лет ем, что не положено, и делаю, что не положено. Мне так нравится. А если нельзя, тогда к чертям собачьим…

— Но у вас, наверно, были сильные боли…

— А то нет! Особенно на голодный желудок. Но я придумал, как с ними управляться…

— Да ну?

— Еще как! В больнице мне снадобье сунули, вроде молока. Глотать велели понемногу раз сто на день. Противное, вроде мела на вкус… Но я нашел кое-что получше.

— Что же это вы нашли?

— Аспирин, — торжествующе сказал Джексон.

— Аспирин?

— Ну да. Помогает — будь здоров.

— Сколько же аспирина вы принимали?

— Да прилично, особенно в последнее время. Бывало, что и пузырек в день. Знаешь, его в таких пузыречках продают…

Холл кивнул. Вот вам и разгадка повышенной кислотности. Аспирин — это же ацетилсалициловая кислота, и если принимать его в таких количествах, кислотность просто не может не повыситься. Но, с другой стороны, аспирин раздражает слизистую желудка и способен лишь усилить кровотечение…

— А вам никто не говорил, что от аспирина кровь пойдет сильнее?

— А как же, говорили. Только я на это без внимания. Потому что боли-то снимает. Особенно если еще глотнешь «Стерно»… — Чего-чего?

— «Стерно». Ну, цеженка…

Холл ничего не понимал.

— Денатурат. Процедишь его сквозь тряпочку и пьешь…

— Так вы еще и денатурат пили, — со вздохом сказал Холл.

— Ну, это когда ничего другого не было. А глотнешь аспирину, цеженкой запьешь-и боли как рукой снимет…

— А вам известно, что денатурат — это смесь обычного спирта с метиловым?

— А что, от этого разве что-нибудь может быть? — спросил Джексон с неожиданной тревогой в голосе.

— В том-то и дело, что может. От денатурата можно ослепнуть, а можно и умереть…

— Но мне-то от него было лучше!..

— А на дыхание аспирин с денатуратом не влияли?

— Да уж раз ты спросил, так вроде воздуха не хватало чуток. Но в моем-то возрасте, черт возьми, не много и надо…

Старик зевнул и закрыл глаза.

— Уж больно ты дотошный, сынок. Спать хочу…

Холл взглянул на него и решил, что Джексон прав. Лучше не донимать старика вопросами, особенно в первое время. По туннелю Холл прополз обратно в лабораторию и сообщил лаборантке:

— У нашего друга Джексона язва желудка двухлетней давности. Продолжайте переливание, дайте ему еще одну-две единицы, потом прекратите — посмотрим, что получится. Кроме того, введите желудочный зонд и сделайте промывание ледяной водой…

Раздался удар гонга, и стены отозвались тихим эхом.

— Это еще что?

— Двенадцать часов прошло. Пора менять одежду. А вам идти на совещание…

— Мне? Куда?

— Конференц-зал рядом с кафетерием…

Холл кивнул и вышел.

Электронные устройства сектора «Дельта» слабо гудели и пощелкивали. Капитан Артур Моррис у пульта вводил в систему новую программу. Капитан Моррис был программист; в сектор «Дельта» его направили, поскольку вот уже девять часов командование первого уровня не получало ни одного сообщения по линии военной спецсвязи. Могло случиться, конечно, что таких срочных сообщений и вправду не поступало, но это было маловероятно.

А если сообщения были, но остались неполученными, значит, в системах сектора есть какая-то неисправность. Капитан Моррис проследил за тем, как ЭВМ выполнила программу самопроверки и выдала результат: все цепи работают нормально.

Но это не успокоило его; он задал машине расширенную программу проверки всех цепей и блоков. Потребовалось всего 0,03 секунды, чтобы ЭВМ выдала ответ — на панели замигал ряд из пяти зеленых лампочек. Капитан подошел к телетайпу и прочитал:

Все цепи функционируют а пределах допустимых характеристик Теперь он был удовлетворен. Не мог же он знать, хоть и стоял у телетайпа, что неисправность есть, только не электронная, а чисто механическая, какую не выявишь никакими проверочными программами. Неисправность таилась в самом телетайпе: от края рулона оторвалась полоска бумаги и, загнувшись вверх, засела между звонком и молоточком. Звонок, естественно, не звонил и поступление сообщений по секретной линии Министерства обороны не регистрировал.

Подобной мелочи не могли обнаружить ни человек, ни машина.

По инструкции через каждые двенадцать часов группе полагалось проводить краткие совещания, подытоживать полученные результаты, намечать очередные задачи. Ради экономии времени совещания проводились в комнате, примыкающей к кафетерию: обмениваясь мнениями, можно заодно и поесть.

Холл явился последним. Он опустился в кресло и обнаружил перед собой завтрак — два стакана жидкости и три разноцветные таблетки — и успел услышать, как Стоун предоставил слово Бертону.

Тяжело распрямившись, Бертон начал медленно, каким-то неуверенным голосом докладывать о проведенных экспериментах. Он объявил прежде всего, что установлен размер болезнетворного агента — примерно один микрон. Стоун и Ливитт переглянулись: виденные ими зеленые пятнышки были гораздо крупнее; значит, для передачи инфекции достаточно микроскопической доли зеленой крапинки.

Затем Бертон рассказал коллегам о том, как он выяснил, что инфекция передается по воздуху и что свертывание начинается в легких, и в заключение описал свои попытки применить антикоагуляционную терапию.

— А вскрытие? — спросил Стоун. — Что показало вскрытие?

— Ничего нового. Кровь свернулась во всей кровеносной системе. Других заметных отклонений от нормы не обнаружено, по крайней мере на уровне оптических наблюдений…

— И свертывание начинается в легких?

— Да. По-видимому, там микроорганизмы переходят в кровь или выделяют токсин, переходящий в кровь. Более определенно можно будет ответить, исследовав окрашенные срезы. В частности, мы будем искать поражение стенок сосудов, поскольку при этом выделяются тканевые тромбопласты и стимулируется свертывание у места поражения.

Стоун кивнул и повернулся к Холлу. Тот сообщил об анализах, взятых у обоих пациентов, сказал, что у младенца все показатели в норме, а у Джексона — кровоточащая язва желудка и ему производится переливание крови.