— Что случилось с «Джорджем?» — спросил Ричардс. — Он отвечает слишком уж одинаково.

— Это меня и беспокоит.

— А что в программе могло бы его так завести?

— Я это как раз и искал, когда ты вошел.

— Джордж! — машинально воскликнул Ричардс.

— «Джордж» не выдержал, — сказал Ричардс. — Он уже больше не святой.

Экран заполнился белыми точками.

— Что это означает? Непечатный ответ? — спросил Ричардс.

— Не знаю. Раньше я ничего подобного не видел.

— Сколько раз прогоняли эту программу?

— Сто десять раз. С «Мартой».

— Огрехи обучения?

— Нет.

— Черт меня побери, — сказал Ричардс. — Джордж превращается в раздражительного святого. — Он усмехнулся. — Это можно записать.

Герхард кивнул и вернулся к печатающему устройству. Теоретически ничего непонятного тут не было. «Джордж» и «Марта» были запрограммированы на обучение через опыт. Подобно шахматным программам, где мастерство машины растет с числом сыгранных игр, эта программа была рассчитана на то, что машина будет «учиться» реагировать по-новому. И вот после ста десяти экспериментов «Святой Джордж» вдруг перестал быть святым. Хотя он был запрограммирован на святость, в отношениях с «Мартой» он научился не быть святым.

— Я прекрасно его понимаю, — сказал Ричардс и выключил компьютер. Затем он присоединился к Герхарду, и они вместе стали искать ошибку, из-за которой все это стало возможным.

Четверг

11 марта 1971 года

Дженет Росс сидела в пустом кабинете. Она взглянула на стенные часы. Девять часов. Она посмотрела на письменный стол, на котором ничего не было, если не считать блокнота и вазы с цветами. Она посмотрела на стул напротив. И наконец громко спросила:

— Ну, как дела?

Раздался щелчок, и из вмонтированного в потолок динамика послышался голос Герхарда:

— Нам надо еще несколько минут, чтобы отрегулировать звук. Освещение нормальное. Давайте-ка поговорим?

Дженет кивнула и посмотрела через плечо на полупрозрачное стекло у себя за спиной. Она увидела свое отражение, но знала, что Герхард в соседней комнате наблюдает за ней.

— У вас усталый голос, — сказала Дженет.

— Неприятности со «Святым Джорджем». Провозился до поздней ночи, — ответил Герхард.

— Я тоже устала, — сказала она. — Только неприятность у меня с тем, кого святым никак не назовешь. — Она засмеялась.

Говорила она только для того, чтобы в соседней комнате могли отрегулировать звук, почти не думая. Но это было правдой: Артур меньше всего был святым. И даже впечатление, что перед ней незаурядная личность, успело совсем стереться за несколько недель их знакомства. Собственно говоря, она немножко им увлеклась. («Увлеклась? Гм. Вы это так называете?» — словно услышала она голос доктора Рэмоса.) Артур родился красивым и богатым. У него был желтый «феррари», много энергии и обаяния. С ним она чувствовала себя женственной и легкомысленной. Артур был способен на веселые сумасбродства, например слетать с ней на самолете в Мехико только для того, чтобы пообедать в маленьком ресторанчике, где, по его мнению, готовили неподражаемо. Она понимала, что это глупо, и все-таки подобные выходки ей очень нравились. И еще ей было с ним легко — никаких разговоров о медицине, о клинике, о психиатрии. Артура это нисколько не интересовало, и в ней он видел только женщину. («Объект желаний»? Черт бы побрал доктора Рэмоса.)

Затем, когда она узнала его ближе, ей захотелось говорить с ним о своей работе. Но, к ее удивлению, выяснилось, что Артуру претят такие разговоры. Ее работа была для него как бы обличением его собственной внутренней слабости. Сам он номинально был биржевым маклером — сыну богатого человека не требовалось для этого больших усилий — и авторитетно рассуждал о деньгах, капиталовложениях, процентных ставках и ценных бумагах. Однако в его манере сквозила агрессивность, словно он искал самоутверждения и не находил его.

Затем Дженет поняла то, что ей следовало бы понять с самого начала: Артура в ней привлекала ее уверенность в себе. Ее (во всяком случае, теоретически) было труднее ошеломить и покорить, чем какую-нибудь юную актрису на выходные роли, а потому победа над ней была особенно приятной.

В конце концов Дженет устала от всего этого. Веселые сумасбродства перестали доставлять ей удовольствие и начали вызывать неясное гнетущее чувство. Она правильно истолковала эти признаки — и все чаще оказывалась слишком занятой, чтобы встретиться с ним. А когда они все-таки встречались, веселая развязность Артура, его постоянные выдумки, его костюм, его машины не вызывали в ней ничего, кроме раздражения. Она поглядывала на него через ресторанный столик и не могла найти того, что видела прежде. Ни следа. И вчера вечером она окончательно порвала с Артуром. Они оба давно знали, что дело шло к этому.

Так почему же гнетущее ощущение не проходит?

— Вы что-то замолчали, — сказал Герхард.

— Я не знаю, что говорить… Настало время всем людям доброй воли прийти на помощь пациенту. Юркая рыжая лиса вытащила рыбку из ручья. Все мы идем к последнему общему пути на небеса. — Она замолчала. — Этого хватит?

— Еще немного.

— Мэри, Мэри, все не так; Расцветает ли твой сад? Извините, дальше я не помню. Про гвоздики и табак. — Она засмеялась.

— Очень хорошо. Мы кончили настройку.

Дженет посмотрела на динамик.

— После проверки электродов вы сразу подключите компьютер?

— Не исключено, — ответил Герхард. — Если все будет в порядке. Рог торопится посадить его на транквилизаторы.

Дженет кивнула. Это была заключительная стадия лечения Бенсона, и курс транквилизаторов можно было начать не раньше ее завершения. До вчерашней ночи Бенсону давали люминал, но уже с утра он будет в полном сознании, как это требуется для интерфейсинга.

Термин «интерфейсинг» придумал Макферсон. Ему нравилась терминология, которой пользовались специалисты по вычислительным машинам. Интерфейс — это связующее звено между двумя системами. Или между компьютером и эффекторным устройством. В данном случае речь шла практически о связи между двумя компьютерами: мозгом Бенсона и компьютером, вживленным в его плечо. Электроды были подсоединены к компьютеру, но не включены. С их включением должна была возникнуть петля обратной связи Бенсон — компьютер.

Макферсон считал эту операцию первой из целой серии. Он предполагал от эпилептиков перейти к шизофреникам, а затем к умственно отсталым и слепым. У него в кабинете уже висели соответствующие графики. И он намеревался использовать все более сложную электронную технику. В конце концов дело должно было дойти и до проектов вроде «Формы Кью», которую даже Дженет считала не слишком осуществимой.

Но пока нужно было дать ответ на чисто практический вопрос: какой из сорока электродов способен предотвратить припадок? Установить это можно было только экспериментальным путем.

Электроды были вживлены в заданный участок с точностью до одного миллиметра. Хирургически рассчитывать на большее не мог никто, и все же из-за плотности мозга даже такая точность оказывалась далеко не достаточной. Диаметр нервной клетки мозга не превышает одного микрона, то есть в одном квадратном миллиметре мозговой ткани находится около тысячи нервных клеток.

И по отношению к этим клеткам электроды были вживлены весьма приблизительно. Вот почему их и требовалось столько. Ведь хотя бы один должен попасть в нужную точку, а метод проб и ошибок позволял установить, какой именно электрод следует включать для предотвращения припадка.