– Думать так, как хочется вам, – уточнил Ваго.

– Умница, правильно догадался, – насмешливо подтвердил Бейн. – Ты быстро усваиваешь правила игры.

Ваго подумал, что мог бы бежать, оттолкнуть Бейна, сделать хоть что-нибудь… Но сердце его было разбито, ему не хотелось даже пытаться вернуть себе свободу. Он почти наверняка погибнет, если попробует бежать, так стоит ли?.. Ради чего так рисковать? У него ничего не осталось там, в этом городе. Ваго ничего не помнил о своей жизни выродка-убийцы, но это было и не важно. Теперь он знал, кто он такой: создание Протектората. Как мог он вернуться к Моа после этого?

Плечи голема поникли.

– Почему вы с нами так обращаетесь? – спросил он глухо.

Бейн рассмеялся, но чувствовалось, что вопрос удивил его.

– Что ты имеешь в виду?

– Да все это: гетто, и то, как людей оттуда уводят, а они никогда не возвращаются. Почему?

Бейна перестал смеяться.

– Потому что вы разрушаете наш мир. Ваго встретился с ним взглядом и увидел, что шеф тайной полиции на сей раз совершенно серьезен.

– У каждого человека есть мечта, – сказал Бейн. – Я мечтаю о мире порядка, где все на своем месте и все работает, где люди могут безбоязненно ходить по улицам. Об обществе, где все граждане счастливы, потому что им ничего не грозит, ведь они знают: мы стоим на страже их благополучия.

Бейн нахмурился, и Ваго услышал в его голосе отвращение и ненависть, когда тот заговорил снова:

– Все, чего я хочу, – это общество порядочных и здоровых людей, и чтобы у каждого была работа и достаточно еды, чтобы есть досыта. Но вы, грязное отребье, вечно вставляете мне палки в колеса. Нищие людишки, хилые людишки, людишки, у которых тяга к преступлениям в крови и которые рожают новых преступников… Почему мы должны делиться с вами пищей и местом под солнцем? Разве ты не понимаешь, как мал Орокос и как много людей на нем? Наши гидропонные фермы работают на пределе. Наши уловы рыбы уменьшаются с каждым днем – даже море не может кормить всех нас вечно. А тут еще и призраки могут объявиться в любую минуту где угодно, так что невозможно наладить надежное снабжение. Выродки вроде тебя – это пиявки, которые норовят обескровить наш город, и мы больше не можем этого терпеть! Ваго молча смотрел на него.

– Но мы не можем просто перебить вас, – продолжал Бейн. – Узнав об этом, граждане подняли бы мятеж. Поэтому мы уничтожаем вас по-тихому. Забираем по нескольку человек, а потом закрываем одно гетто и переселяем всех оставшихся выродков в другое. Однажды Орокос проснется, а вас просто не будет. Не будет нищих, калек, преступников. Все будут счастливы и довольны. А после того как мы победим призраков, наступит новая эра. Эра мира и порядка, эра процветания и совершенства, подобная той, что была до Угасания.

У Ваго остался только один вопрос:

– Что стало бы со мной, если б я не вызвался участвовать в вашем эксперименте? Что происходит со всеми, кого уводят?

На суровом, словно высеченном из камня лице Бейна не мелькнуло ни тени сомнения в собственной правоте.

– О, это самый тонкий момент. Как я сказал, у нас не хватает пищи на всех, и тратить ее на выродков было бы глупо. Питательная каша, которой мы их кормим, чтобы не дать умереть с голоду и не позволить бунтовать… сделана из тех, кого мы уводим.

Ваго опустил голову, тень упала на его лицо. Слишком много ужасного узнал он за этот день. Слишком много всего. Бейн подал знак агентам у двери, и те подошли ближе, держа голема на мушке.

– Пойдем, Ваго, – сказал он. – Скоро ты поймешь, что все это к лучшему. Вот что сделает машина. Она поможет тебе понять.

Сломленного, раздавленного непомерным грузом жестокости этого мира, Ваго увели, чтобы окончательно превратить его в суперсолдата. В машину для убийства.

Моа нервно переминалась с ноги на ногу, оглядывая мрачный интерьер мастерской кодировщика. Турпан не спускал глаз с владельца заведения, который отсчитывал платиновые пластинки на металлическом прилавке, слабый утренний свет проникал в узкие щели окон за его спиной. Было холодно, но на душе у Моа царил куда более страшный холод. Тоска такая, что хоть в петлю…

Осталось четыре дня. Четыре дня до отплытия. Если Моа не успеет, она упустит единственный шанс осуществить свою мечту.

Их выгнали из Килатаса с позором. Провели по извилистым переходам мимо стражников с суровыми лицами, через ворота под неодобрительными взглядами часовых. Моа почти всю дорогу проплакала, но никто не спешил ее утешить. Даже Турпан держался отчужденно, но его она как раз понимала. Он согласился помочь ей проникнуть в Нулевой шпиль. Согласился рискнуть своей жизнью и мечтой о богатстве – и все ради того, чтобы вернуть Ваго, который ему никогда не нравился, ради того, чтобы Моа могла вернуться в Килатас и уплыть, покинув Турпана навсегда. У него не было абсолютно никаких причин ввязываться в охоту на голема. Он отправился с Моа лишь потому, что она так хотела.

И это было для нее тяжелее всего. Моа и не думала, что может быть такой эгоисткой. Как она могла требовать от Турпана подобной жертвы? А с другой стороны, что ей еще оставалось? Ей была нужна помощь Турпана, чтобы найти Ваго. А вдруг голем попал в беду? Моа искренне привязалась к Ваго и не хотела бросать его на произвол судьбы, что бы там ни говорил про него Турпан.

– Плчт дньг, – проскрипел кодировщик. Турпан покачал головой.

– Мало.

Кодировщик не шелохнулся. Невозможно было понять, что у него на уме. Все его тело покрывали пластины экзоскелета, похожие на хитиновый панцирь, лица было не разглядеть из-за шлема, сделанного из гладкого черного материала, сквозь забрало виднелись только глаза – выпуклые, ничего не выражающие, горящие бледно-голубым светом. Равнодушный механический голос доносился из круглого зарешеченного отверстия на впалой груди кодировщика.

– Чнь хрш, – произнес он и продолжал отсчитывать пластинки.

Кодировщики вообще были существа загадочные – отчасти люди, отчасти машины. Никто не знал, сколько в них на самом деле осталось человеческого. Кодировщики хотели, чтобы их считали живыми машинами, вроде голема, но подобными технологиями обладал только Протекторат. Кодировщики стыдились своей человеческой сущности и прятали ее за броней из высокотехнологичных материалов.

Кодировщики поклонялись механическому богу и стремились походить на него. Они верили, что их бог живет в Осевой Цитадели, точнее, в генераторе хаоса, а вероятностные шторма и призраки – это проявления его гнева. Кодировщики посвящали всю свою жизнь тому, чтобы уловить промысел божий в микросхемах и передаточных числах редукторов. Поэтому они всегда охотно покупали всяческие сложные приборы. Вот Турпан и принес одному из них свои детекторные очки в надежде выручить достаточно денег, чтобы им с Моа хватило на дорогу вверх по Западной артерии.

Сами того не подозревая, Турпан и Моа повторяли путь, который Бейн и Ваго совершили прошлой ночью.

– Двльн? – спросил кодировщик.

Поклонники механического бога пропускали все гласные в словах, так что понять их было нелегко, но у Турпана был богатый опыт.

Он смахнул пластинки в сумку.

– Вполне.

Заключив таким образом сделку, Турпан и Моа вышли из мастерской в тусклое, серое утро. Дома здесь, на улочках, уступами спускающихся к каналу, были невысокие, в три-четыре этажа, фасады их занимали витрины магазинов. Обветшавшие лестницы и мостики скрипели под сапогами прохожих, снующих по узким улицам. В воздухе стоял запах рыбьих потрохов и гнили.

Турпан и Моа спустились с четвертого этажа, где находилась мастерская, и направились к причалам. Баржи и буксиры медленно отплывали вверх по каналу, держа курс на Осевую Цитадель или к меньшим каналам, сетью опутавшим город. Вниз по течению никто не плыл – там, на западе, высилась городская стена. Гигантские водозаборники всасывали воды канала и выплевывали их по ту сторону стены.

Моа брела вслед за Турпаном по булыжным мостовым, зажатым меж домов из темного камня и металла, вниз, к набережной. Оба молчали. Турпан, собственно говоря, не разговаривал с ней с тех пор, как согласился отправиться на поиски Ваго. Похоже, он решил таким образом наказать девушку. Моа некоторое время терпела, но вскоре молчание стало невыносимым.