Я продал все десять жемчужин, как и обещал воеводе. Их у меня было намного больше, да только к чему это сообщать? Вырученных денег хватило, чтобы купить снаряжения и оружия на сто ратников. Сотня всадников у меня не набралась, всего двадцать человек и нашёл, а вот пехоты получилась почти сотня.

Ждать дальше пополнения было бессмысленно и я, распрощавшись с воеводой, во главе образовавшегося отряда тронулся в сторону Польши. По пути я постепенно обрастал и конными, и пешими наемниками. Направлялся я в Брест, оттуда в Люблин, дальше в Остраву и, собственно, Брно.

Как только мы пересекли пределы Польши, с набором конных воинов не стало проблем, много казаков сами просились ко мне. И постепенно у меня оказалось их уже под две сотни, и столько же пеших. Своих пеших воинов я решил вооружить, если не пищалями, так пистолями точно. Но для реализации моих планов требовалось ещё больше солдат. Остановившись под Краковом, я стал собирать себе небольшое войско.

Со стороны местных правителей ко мне возникло несколько вопросов, но после предъявления перстня инквизитора все они отпали сами собой, и от меня отстали. Меня и моего отряда как бы и не было. А я собирал людей. Афанасий отправился в Кёнигсберг, получив приказ перегнать корабль в Росток и ждать меня там.

Деньги постепенно закончились, и я стал распродавать жемчуг, пока не распродал весь и не собрал себе небольшое войско, что стало даже вызывать тревогу у населения Кракова.

Это было уже лишним, и во главе ста восьмидесяти всадников и трёх сотен воинов пехоты, вооружённых огнестрельным оружием, я отправился воевать. Всюду мой отряд провожали удивлёнными взглядами, считая расточительством тратить столько денег на огнестрел.

Но это моё дело, да и отряд не выглядел сильно большим, поэтому о нём, пропуская через свои земли, тут же забывали. К тому же, шла война, и многие уходили со своими отрядами на фронт. Впереди меня ждал замок Бро, то есть, Брно.

Держись, Мерседес, прячься фон Крацлау. Угрюмо усмехнувшись, я снова качался в седле почти ни на что не надеясь, но такой уже я стал человек, что не могу и не отступить, и не сдаться. Всё или ничего!

Мерседес, стояла, прижавшись спиной к стене. Комната находилась в самой высокой башне замка, название которого пленница не знала. Мерседес было страшно, её плечи тряслись, как в лихорадке. Она смотрела перед собой и молчала.

— Ну что, дикая кошечка, давай по-хорошему с тобой всё решим. Ты соглашаешься стать моей наложницей, а я позволяю тебе жить. Жизнь — это ведь так много, и в тоже время, так мало. Жить хотят все, может, ты когда-нибудь и дождёшься своего пирата.

— Он не пират, — еле слышно произнесла девушка.

— Не пират? Удивлён! А я слышал, что его боятся не только пираты, но и добропорядочные английские и французские торговцы. Его уже ищут, и ищут не только они, но и турки. Он, признаться, им уже и так очень сильно насолил. Но мы им поможем. Маркиз де Тораль рассказал в своём послании к нам, что твой пират уже выехал на твои поиски.

Мерседес судорожно вздохнула.

— О! Я смотрю, ты заволновалась, хочешь его, да? Ждёшь его, да? А тут я, граф фон Крацлау, стою и мешаю тебе помечтать о нём. Как это неожиданно, о-ей.

— Тварь, ты не стоишь даже его пальца.

— О! Какой пафос! Нет, дорогая Мерседес, это он не стоит даже одного кирпича нашего фамильного замка. Жалкий моряк-самоучка, ничтожество без роду и племени. Зачем он тебе нужен? Ведь это твой отец отказался с ним породниться.

— Нет, это неправда!

— С чего бы мне тебе врать, вот его письмо к моему отцу, тут всё написано, как есть, — и Себастьян швырнул в лицо Мерседес листок.

Мерседес поймала на лету бумагу и, раскрыв её, начала быстро читать. Руки её дрожали, а сердце билось, словно в лихорадке. Это действительно был почерк её отца, его обороты речи, его стиль письма. Да, обмана в этом письме никакого не было, да и предательства перед ней тоже. Отец просто хотел повыгоднее выдать свою дочь замуж, вот, собственно, и всё. Ничего удивительного.

— Тут сказано, что мой отец хочет выдать меня замуж за тебя, и ни слова нет о том, чтобы ты взял меня в наложницы.

— Планы изменились, красотка. Теперь твой папашка никто, ты мне не нужна, Испания проиграла генеральное сражение Франции, а король Испании просто су-ма-сшед-ший. Так что, родишь мне парочку детей, а там посмотрим, что с тобой делать. И радуйся, что тебя не изнасиловали раньше. Будешь хорошо себя вести, уйдёшь в монастырь и будешь дальше тихо жить, Богу молиться, да детей вспоминать. А будешь плохо себя вести — отдам своим солдатам.

— Ты не посмеешь, — прошипела Мерседес.

— Почему? — Себастьян расхохотался и стал приближаться к Мерседес.

— Не подходи! Ааааа!

У Мерседес перед глазами все резко поплыло, и она упала в обморок. Себастьян нагнулся над ней и грязно выругался, и продолжал ругаться до тех пор, пока не вышел из башни. Спустившись вниз, он со злостью пнул дверь в общий зал. В помещении было тихо. Потрескивал дровами в углу камин, изредка, плюясь угольками, чадили факелы по стенам, бегали мыши по углам.

Лицом к камину, в глубоком кресле сидел старик-герцог и грел старые кости у огня.

— Что, опять, сынок, кхе-хе-хе, не получилось?

— Не получилось, — зло ответил Себастьян. — Это сучка наложила на себя заклинание любви и смерти, и как только я к ней подхожу ближе, чем на один шаг, она теряет сознание. Если я дотронусь до неё, то её сердце сразу останавливается.

— Так может заклинание направлено только на тебя, а любой наш солдат сможет до неё дотронуться?

— Нет, мы проверяли. Это сложное и редкое заклинание, оно не действует избирательно: либо один, либо никто. Страшное заклинание, его, мало того, что нужно знать, так ещё и решиться применить. Антизаклинания нет, насколько я знаю, отец. И то, об этом мы узнали совершенно случайно. В замке По нашлась старая ведьма, которая почувствовала его, она-то и не дала нам сразу убить девчонку по незнанию.

— Да, ты прав, его нет. Это абсолютно точно, старая ведьма права. Это магия жизни, она односторонняя. Или белое, или чёрное, серого не бывает. Что же ты так ошибся? И когда она успела? На это ведь ещё решиться надо, да и подготовиться.

— Время у неё было. Я привёз её в замок По, бросил там в башне и, признаться, столько произошедших событий не дали мне возможности ей заняться. Решил оставить пленницу под присмотром местного рыцаря.

— И что?

— Пока я решал наши дела, тот не выдержал и, напившись, решил изнасиловать её, надеясь это сделать так, чтобы я не смог потом заметить. И доказать. Он думал, что Мерседес будет молчать, да и ей всё равно никто не поверит.

— Так…

— И вот он, напившись, решился на этот поступок, не убоясь даже меня. Больно понравилась ему сеньорита. Он ворвался к ней, надеясь на успех, а в итоге сгорел. У де Сильва от отчаянья прорезались магические способности, даже несмотря на отвар, ослабляющий магию, и она спалила его заживо. Он, ещё живой и уже протрезвевший, бросился из башни по ступеням вниз, громко зовя на помощь, — младший фон Крацлау прервался.

Дойдя до стола, он взял кувшин и щедро плеснул себе в кружку вина. С жадностью выпил и продолжил. Герцог равнодушно ждал.

— Она успела убить ещё с десяток воинов, а когда поняла, что на большее не способна, тогда бросилась обратно в башню, где и закрылась. Солдаты не смогли сразу открыть дверь и послали за мной. Когда я приехал и разобрался, было уже поздно. Вскрыв дверь в башню, я хотел её схватить, но она уже вызвала призрак матери жизни и матери смерти. Одна даёт жизнь, другая забирает её. Всё было напрасно. Это впечатлило всех, я позже попробовал ещё раз её схватить, но ничего не получилось. Мёртвая она нам не нужна.

— И что надо сделать, чтобы снять это заклинание, ведьма сказала тебе?

— Да, её должен обнять и поцеловать тот, кто любит её всем сердцем, иначе не получится.