– Нет, все нормально. Так, настроение… Извините, – и перешагиваю порог своего кабинета, – мне пора.

– Да-да, разумеется. – Лицо его становится непроницаемым, он кивает и быстрым шагом уходит.

«Жизнь – несправедливая штука», – думаю я, вырисовывая на стене орхидею. Орхидея получается не очень убедительной, точнее, не такой, какой задумывалась, хотя, если взглянуть на нее с точки зрения кубизма, что-то в ней все-таки есть. Да, жизнь определенно имеет перекос. Алена тому – живое свидетельство. Что-то я слишком много думаю о ней. И не удается этого не делать, как ни старайся. Даже испытанные способы восстанавливать душевное равновесие не помогают. Надо бы придумать себе сегодня какое-нибудь интеллектуальное занятие, чтобы вытеснить из головы ненужные мысли – хотя бы на время. Рисование орхидей – дело, безусловно, увлекательное, но голова-то при этом свободна, вот и лезет туда что ни попадя.

Я отступаю на шаг и окидываю взглядом свою работу. Прикольно. Так и должно быть. Таков и был замысел. Кухня должна была стать необычной, прикольной. Надеюсь, что станет, хотя до конца еще далеко.

Надо закончить ее до наступления лета. Летом и так есть чем заняться. Отдохнуть, позагорать, потолкаться в пригородах, на природе. Может, даже еще разок съездить на море. Интересно, а куда ездит Алена? Наверняка на какие-нибудь остромодные курорты, где можно вволю потусоваться на людях. Боже, опять я о ней! Какое-то наваждение! Я трясу головой, и в этот момент звонит телефон.

– Да?

– Привет, Алька.

Только один-единственный человек называет меня Алькой. Димка. Старый товарищ. Лучший друг. У каждой девушки обязательно должен быть лучший друг. Парень. Когда устаешь от подружек, от бабских разговоров и сплетен, набираешь телефончик такого вот Димки и отдыхаешь душой. И главное – лучший друг ни при каких обстоятельствах не должен питать к тебе высоких чувств. Как, впрочем, и плотских. Только симпатия, ничего больше. Иначе все это теряет смысл.

Димка знает меня со школы и никогда не пытался и не пытается склонить к отношениям, отличным от дружеских. Не знаю, почему так получилось. Мы никогда не разговаривали с ним об этом. Так сложилось в незапамятные времена, так продолжается по сей день.

– Привет, Димка! – радостно восклицаю я.

– Что делаешь?

– Кухню терзаю.

– А вообще как дела?

– Нормально.

– Так нормально, что ты впечатываешь в стены свое «нормально»? – слышу, как Димка усмехается в трубку.

Другой бы получил за такие слова, но Димке все можно. Или почти все.

– Ну, есть немного… – признаюсь я, прижимая трубку щекой к плечу и стаскивая с рук перчатки.

– Весна – пора меланхолии, – замечает Димка.

– Разве? – озадачиваюсь я. – Почему-то всегда считала, что это осень.

– У кого как, – бормочет он. – Я лично недолюбливаю весну. Не поверишь, таким старым себя порой чувствую.

– Не поверю! – смеюсь я. – Ты преувеличиваешь.

– Не так уж и преувеличиваю, – мычит Димка. – Тридцать пять – если это не старость, тогда что?

– Кто из нас в таком случае в миноре?

– Ага, – соглашается он и умолкает.

Я тоже молчу, ожидая, что вот сейчас он неожиданно рассмеется и закричит: «Нет, ну как я тебя разыграл!» Но тщетно. Димка упорно молчит. Мгновение, два, три. Я не выдерживаю:

– А что, собственно, произошло?

– Почему что-то должно обязательно произойти? – ворчит он.

– Потому что это не в твоем стиле: гундеть и плакаться.

– Я не гундю, – отбрыкивается он.

– Гундишь, – напираю я.

– Нет!

– Да!

– Ну хорошо, – сдается он.

– Из-за какой-нибудь чепухи? – предполагаю я.

– Считать ли это чепухой? – говорит он. – Вдруг выяснилось, что мне некого пригласить на мероприятие, кроме тебя. Грустно, правда?

– Ну, спасибо! – фыркаю я. – Друг называется!

– Ты же понимаешь, о чем я, – вздыхает он.

Понимаю. Конечно. Сама в таком же положении. Дожила до середины жизни и все в одиночестве. Чем ему помочь? Разве только переключить с философского уничижения на что-нибудь более практическое.

– Так ты меня приглашаешь? – спрашиваю я.

– Выходит, так, – опять вздыхает он.

– Что-нибудь чрезвычайно нудное?

– Нет, что ты! – Димка оживляется. – Презентация нового боулинга. Тридцать шесть дорожек. Представляешь?

– Ого!

Тридцать шесть дорожек. Я не представляю. Боулинг – не предмет моей страсти. Но, наверное, это круто.

– Когда? – интересуюсь я.

– Послезавтра. В семь. Пойдешь?

– А как же. Не бросать же тебя на произвол судьбы.

– Отлично, – вяло говорит он.

Совсем плох Димка. Не подыскать ли ему кого-нибудь для душевного отдохновения? Невыносимо слышать, как он потерянно сопит в трубку. А ведь Жаннета с Галкой, наверное, так же страдают, наблюдая мою неприкаянную персону, – вдруг приходит мне в голову. Потому и норовят вечно как-то изменить мою жизнь.

– Как одеваться? – спрашиваю я, чтобы отвлечься.

– Да оденься как-нибудь, – с недоумением в голосе отвечает Димка.

Мужчины – что с них взять!

– И все-таки, – настаиваю я, – джинсы или…

– Не джинсы, не джинсы, – соображает наконец Димка. – Там все круто. Найди что-нибудь подходящее.

– Но у меня ничего такого нет, – растерянно отвечаю я. – Я же не бываю в крутых местах.

– Займи у кого-нибудь.

А это мысль!

Любопытно, где были мои мозги, когда я решила, что облачиться в Жаннетины юбки для того, чтобы представлять собой достойное зрелище на презентации боулинг-клуба, – это хорошая идея? Гардероб Жаннеты был обширен, как в прямом, так и в переносном смысле. Мне все, абсолютно все было велико.

– О-о, – разочарованно тяну я, – а я-то думала…

– Да, – вздыхает Жаннета, – время неумолимо.

– Что же делать? – кручинюсь я.

– Подожди! – Подруга вскакивает и несется в сторону гардеробной, оттуда я слышу: – Есть кое-что, во что я давно уже не могу втиснуться.

– Да ладно, – кричу я в ответ, – все равно бесполезно!

Разумеется, бесполезно. Жаннета всегда была пухлее меня. Я просто забыла.

– Почему же бесполезно? – появляется в дверях Жаннета. – На, попробуй. – И протягивает мне нечто черное и струящееся.

Поразительно, но черное и струящееся сидит на мне как влитое.

– Здорово, – восхищенно прищелкивает языком Жаннета.

– Откуда это? – спрашиваю я, поглаживая себя по бедрам.

– От первого мужа, – машет рукой Жаннета. – Привез откуда-то.

– Так ему уже сто лет в обед? – удивляюсь я. – А выглядит, как из последнего каталога.

– Фирма, – разводит руками Жаннета, – из той категории, что на все времена.

– Но все равно, – задумчиво говорю я, – что-то я не доезжаю… Ты и во времена первого мужа была заметно толще меня.

– Так ты поправилась, – вскидывает брови Жаннета. – Ты что, не видишь?

– Как это поправилась? – взвиваюсь я. – Я в отпуске сбросила килограмма три, не меньше.

– Да нет, – Жаннета садится на диван, – я имею в виду, ты поправилась относительно института. Тогда была такая голенастенькая, совсем узенькая, а сейчас стала на человека похожа. Да, – подытоживает она, – ты сильно изменилась с тех пор. И фигура, и прическа, и общий имидж. Тебя просто не узнать.

Не узнать… Вот и М.А. меня не узнал, это-то уже очевидно. Хорошо. «А хорошо ли?» – вдруг думаю я. Но я же так боялась, что он меня опознает, и тогда работа бок о бок с ним станет совершенно невозможной. Работа – да, конечно. Она станет невозможной. Но ведь работа – не все, что у нас есть в жизни, верно? Так что – я хочу, чтобы он меня узнал? Неужели? Боже, как сложно в себе разобраться. Точно, что сгорю от стыда, если он хоть словом, хоть жестом намекнет, что вспомнил ту страшную историю, но сгореть от стыда еще не значит конец света. Может, это и не так смертельно. Короче, я запуталась. Он классный мужик, нет слов. Классный мужик, к тому же свободный… Стоп! Как это свободный? А Алена? Вот я и вернулась к тому, с чего начала, – не узнал, и слава богу! Все равно это ни к чему хорошему не привело бы. И вон, вон все эти мысли о М.А. из головы! Лучше уж подумать о Димке с его презентацией. Кстати, а что я обую?