– Э-э… Я не поняла вас.

– Что ж тут непонятного? – снисходительно посмотрел на меня Юрик. – Уточните все вопросы по формальностям, которые нам светят, когда мы задумаем регистрировать филиалы.

«Но это не входит в мои обязанности!» – захотелось крикнуть мне. У Юрика вечная каша в голове, он не знает, кто и чем должен заниматься. «А кстати, – вдруг мелькнула мысль, – кто должен следить за появлением филиалов? Юристы!» – тут же появился ответ. Но своих юристов у нас нет, хотя давно пора ими обзавестись. Ладно, раз «вся информация у Максима Александровича», значит, будем разбираться с ним. Я молча повернулась и покинула Юрика.

М.А. разговаривал по телефону, когда я заглянула в его кабинет. «Можно?» – одними губами спросила я. Он удивленно вскинул брови, но махнул мне рукой, чтобы проходила и присаживалась. Болтал, похоже, с кем-то не по работе. Посмеивался, сыпал уклончивыми: «Да, конечно!» и «Ну, ты понимаешь!». Я тем временем осмотрелась. Он почти ничего не изменил в обстановке, только снял со стены жуткую картину, висевшую при его предшественнике и изображавшую постиндустриальное общество во всей его мрачной красе. Да жалюзи поменял. Все та же мебель, то же ковровое покрытие. Неужели ему не хочется выкинуть все это к чертовой матери?

– Не стал пока ничего менять, – неожиданно сказал он, вешая трубку.

Я покраснела. Наверное, покраснела – мне же самой не видно. Только почувствовала прилив крови к щекам от смущения. Он что, умеет читать мысли? Тогда плохо дело. Тем не менее нашла в себе силы выдавить:

– Почему?

– Ни к чему сейчас лишние расходы. – М.А. откинулся на спинку кресла, вертя в руках карандаш.

– А что такое у нас сейчас происходит? – Я перестала отводить глаза: любопытство есть любопытство.

– Вы не по поводу филиалов? – М.А. резко изменил тему.

– Да. – Я выпрямилась на своем стуле. – Юрик… Пардон, – спохватилась я, заметив легкую усмешку, проскользнувшую по лицу М.А., – Юрий Викторович сказал, что вся информация, которая мне нужна для расчетов, у вас.

Черт! Угораздило же меня! Теперь решит, что у нас Юриком шашни.

– У меня. – Кивнул М.А., залез в ящик стола и достал оттуда папочку ядовито-зеленого цвета. – Вот. – Он подтолкнул ее ко мне.

Папочка легко скользнула по поверхности стола. Я поймала ее.

– Там нечто вроде техзадания, – пояснил он. – Города, где мы планируем открыть филиалы, штаты, перечень оборудования, которое там будет. Если вам чего-то будет не хватать, смело спрашивайте. Я, правда, – он улыбнулся, – тоже пока все знаю на уровне предположений, но все-таки…

– К какому сроку сделать? – деловито осведомилась я.

– До конца недели. Нужен расчет на следующий год.

– Да, я уже поняла.

Он продолжал смотреть на меня, улыбаясь. Скажет еще что-нибудь – или на этом все? Он молчал. А чего я, собственно, ждала? «Давайте сходим вечерком куда-нибудь»? Дура.

– Тогда все? – тем не менее уточнила я. – Я пойду?

– Да, пожалуйста.

У двери я вспомнила:

– Да, директор сказал, чтобы я узнала, что необходимо для регистрации филиалов, – и посмотрела на его реакцию.

М.А. пожал плечами:

– Это было бы замечательно.

«Было бы» – так, значит, это не более чем пожелание? Лучше все-таки уточнить.

– То есть это желательно, но не обязательно? – спрашиваю я.

М.А. слегка усмехнулся:

– Действительно, так. Но разве вам самой не интересно?

Издевается, убедилась я. Увидел мои выстраданные папки на стеллаже и теперь будет насмехаться всю оставшуюся жизнь. Права была Галка – излишнее трудолюбие нынче не в моде.

– Хорошо, – сухо сказала я, – я все сделаю.

И про себя добавила: «Но в последний раз». Впрочем, сама не очень поверила этим своим добавлениям. Повернулась, чтобы уйти, и услышала брошенное мне в спину:

– Спасибо!

Честно сказать, «спасибо» выбило меня из колеи еще на какое-то время. У нас не принято говорить «спасибо» за то, что ты делаешь на рабочем месте. За все время моей работы здесь была только одна дама, которая всем за каждую мелочь говорила «спасибо». Народ дергался – это я отлично помню. «Дожили, – смеялась Жаннета, – на нормальное человеческое отношение реагируете, как на неприличное поведение». Хамство дается как-то легче, чем вежливость, не замечали? Любопытно было бы знать почему.

Всю вторую половину дня я провела в бдениях над ярко-зеленой папочкой и в звонках в юридическую фирму. Жаннета позвонила в тот момент, когда кое-что уже стало для меня проясняться.

– Ну так что? – зажурчал в трубке ее голосок. – Что делать-то? Я пока ничего не придумала. И так и эдак вертела в голове, но ни на что не решилась. И оставлять эту затею не хочется, и соглашаться на Колюниного отпрыска в своей семье – как-то странно. А представляешь, Олег узнает?

Вот об этом мы и в самом деле поначалу не подумали. Олег – мужик суровый и прямой. Не берусь даже предсказывать, что произойдет, если он узнает о роли Колюни в «деле об усыновлении». Не исключено, что заставит все вернуть на свои места. Так, может, лучше и не начинать, хотя Жаннету понимаю. Столько времени угробить, чтобы найти подходящий – как она думала – вариант, и теперь от него отказываться…

– Ты как та обезьяна, которая металась между красивыми и умными…

– Угу, – соглашается Жаннета, – любой бы на моем месте метался. Не знаешь, зачем я вообще пошла смотреть на отца ребенка?

– Знаю, как не знать. – Я невольно смеюсь. – Ты же во всем ищешь гармонии, совершенства, вот и доискалась.

– Да уж…

Молчим. Что тут скажешь? В голове ни одной толковой мысли.

– Надо взять паузу, – решительно говорю я. – Предлагаю два дня об этом не разговаривать. Вообще не звонить друг другу. И за это время все обдумать. Вдруг решение придет внезапно? Два дня ведь тебе погоды не делают, верно?

– Не делают, – покладисто отвечает Жаннета. – Хорошо, я согласна. Я, наверное, смотаюсь в Москву, чтобы совсем переключиться.

– Валяй.

– А ты?

– Не знаю, – тяну я.

Мне даже не приходится придумывать, чем бы таким занять себя в этот вечер, чтобы вычистить все мысли о Николашином адюльтере из головы. Один телефонный звонок решает мою дальнейшую судьбу на ближайшие несколько часов, причем сопротивляться этому не представляется никакой возможности.

– Здравствуй, дорогая, – ангельским голосом щебечет в трубку мама. – Как дела?

– Спасибо, – осторожно отвечаю я, – нормально. Как ты?

– Съездила чудесно!

Мама только что вернулась из своего традиционного весеннего вояжа по родственникам и уже успела отчитаться о своей поездке по телефону, но вот встретиться нам пока не удалось, и похоже, что она решила срочно исправить это упущение.

– Ты помнишь, что нам нужно купить подарок тете Полине?

– О черт! – бормочу я.

– Что такое? – озадачивается мама. – Я что-то не то сказала?

– Нет-нет, что ты, – спешу развеять ее подозрения. – Когда будем искать?

– Как насчет сегодня? – предлагает мама. – Я знаю, ты любишь, чтобы тебя предупреждали заранее, но…

– Все нормально, – перебиваю ее я. – Сегодня я свободна.

Поход с мамой по магазинам, и – я уверена – Жаннетиным и Николашиным проблемам просто не останется ни клочка пространства в моей бедной головушке.

– Замечательно! – восхищается моей покладистостью мама, и мы договариваемся о месте и времени встречи.

Теперь остается только подготовить соответствующее лицо. Я тренируюсь перед зеркалом в туалете. Легкая улыбка, безмятежный взгляд, убрать эту тревогу из глаз, плюс осанка – годится. Вполне годится для того, чтобы создать у мамы впечатление, что все у меня о'кей. Впрочем, у меня действительно все о'кей, вот только маме никогда этого не втолковать. Иногда мне кажется, что все те слова, что я ей произношу при наших встречах, проходят сквозь нее навылет, не задерживаясь ни на секунду. А значит, слова бесполезны. Теперь я переключилась на невербальный язык коммуникаций. Мимика, жесты, интонация – может быть, хоть мамино подсознание способно правильно прочитать поступающие сигналы, если уж ее сознание наотрез отказывается это делать.