– Дитя неразумное! – смеялась я.

Но смеялась недолго. Я отстала от него ровно на год. «24, и ни днем больше», – выдала ехидная машина.

– С кем поведешься… – расхохотался Альбертино.

– Это точно, – ответила тогда я, вспомнив, что всего месяц назад мне по тому же самому тесту было ни много ни мало – тридцать.

17.05 – выпадаем из трактира, отягощенные блинами.

– Пошли купим тебе подарок, – внезапно говорит Альбертино.

– А? – вздрагиваю я.

– Подарок, – повторяет он. – Пошли выберем тебе подарок.

– Зачем это?

– У тебя же скоро день рождения.

– Откуда ты знаешь? – Я изумленно поднимаю на него глаза.

Я точно ему об этом ничего не говорила. Не имею обыкновения разбрасываться направо и налево информацией о своем дне рождении. Как, впрочем, и о многих других моментах в своей жизни.

Он заметно смущен.

– Ну-ка, – наступаю я, – колись.

– Узнали у вашей секретарши, – выдавливает он.

– «Узнали»? – повторяю я. – Кто это узнал?

– Алексей, – сознается Альбертино. – По моей просьбе.

Нет, как вам это? Звонят из московского офиса и расспрашивают…

– И что вам еще рассказала Вика? – Я свирепо смотрю на Альбертино.

– Да ничего, – он растерян, – мы только узнали твой день рождения – и все.

– Ну ладно, – снисхожу я. – Но больше так не делайте.

– Не будем. – Альбертино поднимает руку в клятвенном жесте, молчит пару секунд и спрашивает: – Так что тебе подарить?

– Может, сам придумаешь? – усмехаюсь я.

Тест номер тридцать пять: выбор подарка. Так мы с девчонками всегда проверяли кандидатов и всерьез подумывали, не заменить ли этим тестом прочие, более традиционные: на внешность, на вежливость и т. д. Потому что подарок, который тебе дарит мужчина, это не просто вещь, это – свидетельство того, что у него там с мозгами и неординарностью мышления.

Нижнее белье, духи и бижутерия – подарки из серии не прошедших тест. Их, конечно, приятно получать, но от мыслей о том, что это исключительно банально, избавиться никак нельзя. Часики, посуда, всякие оригинальные сувениры и вещицы – уже лучше, но начинаешь ощущать, что и они уже набили оскомину. У меня были свои пристрастия, о которых – увы! – ни один претендент не догадывался. Просто потому, что это не сочеталось с типичным мужским представлением об интересах девушки.

– Хорошо, – кивает Альбертино, – пошли.

– Куда?

– Сейчас увидишь.

Мы идем… в «Графику М». Для тех, кто не в курсе, это – магазин канцтоваров. Альбертино уверенно тащит меня на третий этаж, я пыхтя поднимаюсь и молчу. Просто нечего сказать…

– Вот! – Альбертино победоносно тычет в стену.

Я изумленно взираю на потенциальный подарок.

– У тебя такой штуки нет, – сообщает мне Альбертино, как будто я сама этого не знаю.

Конечно нет. Она стоит уйму денег. Вещь, которая вроде остро и не нужна. Но – как мне ее хотелось!

– И поэтому, – продолжает Альбертино, – ты пишешь все на каких-то клочках. Будьте любезны, – поворачивается он к продавцу, – нам вот эту демонстрационную доску, на которой можно писать. Да-да, самую большую. И к ней – всяких там смывалок и прочего…

Нет слов. Пять баллов по пятибалльной шкале за оригинальность и семь – за попадание.

– Ты удовлетворил свое любопытство относительно Питера? – спрашиваю я Альбертино уже вечером.

– Частично, – подумав, отвечает он. – А ты?

– Я? – Я непонимающе смотрю на него. – Что ты имеешь в виду?

– Да так. – Он смущенно поводит плечами.

И имеет в виду не Питер, вдруг понимаю я. Конечно, Питер же знаком мне как облупленный. Альбертино желает знать, что я думаю о нем самом. Но ведь я не обязана отвечать, верно? Я не капризничаю, не кокетничаю, просто сама не знаю, что думаю об Альбертино. В голове перемешалось так много всего… Оно должно осесть и выкристаллизоваться. С течением времени. Без времени ничего не получится.

Одно только беспокоит меня все эти дни. Благодаря «душке Жи». Еще когда мы встречали Альбертино, она заметила:

– Странно, не правда ли? Ты, наверное, впервые не несешься сломя голову за симпатичным мужиком.

– Не поняла, – с недоумением воззрилась я на нее тогда, – что ты хочешь этим сказать?

– Да не знаю, как бы тебе объяснить, – досадливо поморщилась Жаннета. – Ну, вот смотри: раньше стоило в твоем окружении появиться симпатичному нормальному мужику, как ты сразу же начинала боевые действия, чтобы прибрать его к рукам. А сейчас такой мужик сам идет к тебе в руки, а ты еще носом крутишь. Ведь он ничего не сделал, чтобы внушить тебе отвращение?

– Нет, – подтвердила я, – не сделал. Даже, скорее, наоборот.

– Вот видишь, – продолжала Жаннета. – А ты все равно его не берешь. Можно сказать, даже отпихиваешь.

– Я не отпихиваю, – возразила я. – Ты не забыла, что мы как раз его и едем встречать?

– Да не забыла, не забыла, – отмахнулась от меня Жаннета. – Я говорю «отпихиваешь» в переносном смысле. То есть рвения не проявляешь, понятно?

Куда уж понятнее. И, я согласна с Жи, все это странно и непривычно. Хотя, может, здесь как и с сексом: не нужно нам больше количества, подавай качество? Знать бы еще, какое качество мне нужно.

Мы подъезжаем с Альбертино к площади Восстания. 22.05. Это я настояла на том, чтобы выехать из гостиницы пораньше. Не люблю бежать сломя голову за паровозом. Альбертино посмеялся над моими страхами, но подчинился.

– Может, по кофе? – предлагает он, когда мы входим в вокзал.

– Ты хочешь?

– Да нет. Думал, так просто, время провести до поезда.

– Я тоже не хочу. Давай просто походим, поболтаем.

– Давай.

Мы замолкаем. Болтовня в ожидании прибытия поезда никогда мне не удается. Особенно когда я кого-то провожаю. Часы отщелкивают минуты до момента расставания, и кажется, что нужно говорить какие-то страшно важные и нужные слова, однако они, как назло, в голову не приходят. Да и вообще, ничего не приходит. Голова вдруг становится пустой и прозрачной. И то же самое, похоже, происходит с тем, кто стоит в это мгновение рядом со мной. Потом внезапно мы оба начинаем говорить одновременно, торопясь и перескакивая с одного на другое, не соблюдая никакой логики в своих пассажах, стремясь заполнить паузу. Обычно какой-то чепухой. И понимаем оба, что несем несусветную чушь, и от этого чувствуем себя, как люди перед скрытой камерой, но люди, которые знают, что их снимают.

– М-мм… – прерывает мои раздумья Альбертино.

Я с готовностью поднимаю на него глаза. Неужели он придумал тему для прощального разговора?

– Ты будешь мне писать? – Зеленые глаза серьезно смотрят на меня.

– Э-э… – озадачиваюсь я.

– Длинные и подробные письма, – продолжает он, – обо всем, что происходит в твоей жизни…

Я холодею от ужаса. Нет! За что мне такое наказание? Длинные и подробные письма – хуже этого могут быть только длинные и подробные письма!

– Э-э… – вновь выдавливаю я из себя.

– Нет, конечно, я не прошу отчетов о том, какой пастой ты чистила зубы утром, но… – И Альбертино вдруг начинает хохотать.

О! Я с облегчением перевожу дух. Он шутит, чтоб ему!

– У тебя было такое выражение лица, – информирует он меня сквозь смех, – как будто я медленно пилю тебя тупым ножичком.

– Ненавижу писать письма, – честно признаюсь я. – Может, лучше мы будем общаться по телефону?

– Ясное дело, лучше, – соглашается Альбертино. – Опять же голос твой услышать.

– Наверное, ужасно противный. – На меня накатывает припадок самоуничижения.

– Зря ты так. – Он пожимает плечами. – У тебя очень милый голос.

Врет, но все равно приятно. Мы выходим на перрон. 22.32.

– А в Москве холодно, – сообщает мне Альбертино.

– Правда? – сочувственно говорю я. – Невезуха.

– Это точно, – кивает он и, глянув вдаль, удивляется. – Смотри-ка, поезд уже подали!

– Здорово. – Я тоже прищуриваюсь. Поезд тихонько подползает к платформе.