— Тогда ладно, — в ужасе пролепетала Адара. — Камни, это был мой брат. Я хотела его остановить, а он меня оттолкнул.

— Мой брат ничего больше не говорил? — быстро спросил мальчик-дориг.

— Да, говорил, он наложил на гривну проклятие, — ответила Адара. — О камни.

— A! — сказал мальчик-дориг. — Так я и думал — хоть что-то он да сделал. Он был совсем не боец, но очень умный. А что за проклятие?

— О камни, — сказала Адара и замялась. Она не осмеливалась повторить слова проклятия, как ни отчетливо их помнила, потому что боялась навлечь его на себя. Ей пришлось пробираться на ощупь, старательно пересказывая его и описывая узор на гривне и несчастья, вплетенные в этот узор, пока не добралась до совиных голов на концах. — И он повелел, чтобы птичьи головы… это… следили за тем, кто возьмет гривну, и сделали так, чтобы он не смог избавиться от нее… даже если она… это… будет стоить ему всего его досто… достояния. О камни, — заключила она, радуясь, что теперь все позади.

Маленький дориг рядом с ней нахмурился.

— Неужели он не призывал Силы? Я думал…

— Да-да. О камни, — ответила Адара. — Но я таких Сил не знаю, и он их призвал только тогда, когда Орбан попытался отобрать у него гривну.

— Какие Силы? Солнце, Луну?

— Нет-нет. О камни, — отозвалась Адара. Судя по всему, рассказать об этих силах, не упоминая их прямо, не удастся. Адара понизила голос и скрестила пальцы на обеих руках, для вящей надежности засунув большие пальцы внутрь кулаков. — Древнюю, Среднюю и Новую, — прошептала она.

— А! — Казалось, мальчик-дориг преисполнился благоговения и удовлетворения. — Тогда все в порядке. Теперь ничто не может отвратить проклятие.

— Если не умилостивить Три Силы, — сказала Адара. — Может быть, я их как-нибудь умилостивлю? Ведь это я во всем виновата.

— Вряд ли. Тем более все Три.

— Тогда я клянусь, что постараюсь, — сказала Адара.

Судя по всему, ее решение дорига встревожило.

— Но я совсем не хочу, чтобы ты это делала. — Он на миг задумался и спросил: — Как тебя зовут?

Адара в ответ только удивленно взглянула на него. Она прекрасно знала, что поверять свое имя незнакомцам нельзя. Хватит и того, что она уже подарила ему имя Орбана.

— Да брось ты, — раздраженно сказал дориг. — Ты мне нравишься. И спросил я только потому, что не хочу по ошибке поклясться тебя убить. Меня зовут Хатиль. Честно. А тебя?

Адара посмотрела в желто-карие глаза и подумала, что дориг говорит правду. Покосившись на его руки — не скрещены ли пальцы — и удостоверившись, что нет, она ответила:

— Адара.

— Спасибо, — кивнул Хатиль. — Теперь я могу клясться. Если хочешь, поклянись, что снимешь проклятие. А я клянусь отомстить за брата тем, что буду помогать его исполнению. Я клянусь посвятить Силам каждую каплю крови Орбана, но не Адары. Я заклинаю Силы не знать покоя, пока не погибнет все племя Орбана, что живет в Низинах. Призываю в свидетели потаенные камни, и Солнце, и Луну, и Землю.

Адара уныло слушала. Она не сомневалась, что Хатиль имеет право клясться, но ей казалось, что нечестно так поступать со всеми прочими людьми, которые ничего плохого ему не сделали. Когда дориг умолк, она спросила:

— А ты не слишком маленький, чтобы приносить такие клятвы?

— Во всем виноват твой брат, — сухо ответил дориг. — Он убийца и мерзавец. — Адара вздохнула. — А X… моего брата я любил, — объяснил Хатиль. — Он был умный и много мне рассказывал. Я думал, что, когда вырасту, отправлюсь исследовать неведомые края, а теперь не смогу, потому что меня сделают царем. Теперь с меня почти все время глаз не спускают. Но в том, чтобы стать царем, есть и своя выгода: теперь я смогу приказать всем охотиться на Орбана. И ничуть я не маленький, чтобы приносить такие клятвы. Видишь эти камни? — Он ткнул бледным пальцем в старую дорогу. Адара с некоторым недоумением посмотрела на растрескавшиеся древние камни. В их беседе камни играли существенную роль, но все равно было непонятно, какое отношение они имеют к возрасту Хатиля. — Тех великанов, которые проложили эту дорогу, истребил один великан, который поклялся стереть их с лица земли, когда был немногим старше меня!

Адара была потрясена.

— Откуда ты знаешь?

— Меня научили, — ответил Хатиль. — Учиться — стоящее дело.

Несмотря на уныние, Адара почувствовала, что он прав. Если она будет много-много учиться, то найдет способ снять проклятие, пока оно не погубило Орбана и пока Хатиль не вырос и не смог исполнить клятву.

— По-моему, — сказала она, — из тебя выйдет просто отличный царь.

Хатиль посмотрел на нее с подозрением.

— Ты хорошо знаешь, что тебе надо делать, — пояснила Адара.

— А, это, — кивнул Хатиль. — Да.

После этого Адара, успокоившись, отправилась домой и стала изо всех сил учиться. Когда она выросла, то прославилась своей мудростью. А вот Орбану все сильнее и сильнее не везло. Он дважды ломал ногу. В четырнадцать лет он по неосторожности убил лучшего друга. В восемнадцать, став мрачным молодым человеком с жидкими рыжими волосами, он полюбил самую мерзкую женщину во всех Низинах. Звали ее Каста. Когда Орбан женился на Касте, многие сочли, что это величайшее несчастье. У Касты и Орбана было несколько детей, но ни один не дожил и до года.

Невезение Орбана распространилось и на остальное Отхолмье. Падеж овец не прекращался, охота ничего не приносила, а прочей пищи не хватало. Отхолмье быстро нищало. Доригов же становилось все больше и больше, и они все больше и больше смелели. Вскоре отхолмцы уже не решались в одиночку покидать селение из страха, что их затащат под воду.

С Отхолмья невезение распространилось на соседние курганы. В Манихолме приключился пожар, в Ольстрове — потоп. А поскольку даже Адара при всей ее учености не знала, как исправить положение, невезение продолжало распространяться и задолго до того, как появились на свет Айна, Сири и Гейр, затронуло и великанов тоже.

Айна, Гейр и Сири родились в Гарлесье. Отцом их был Гест, и был он герой. А вот как Гест прославился.

Гарлесье лежало на юге Низин, у дальнего конца старой великанской дороги. Это было самое большое селение и самое богатое. Заклинатели и мудрицы по всем Низинам качали головами, дивясь, отчего обрушилась на них лавина бедствий, однако долгие годы казалось, что проклятие обходит Гарлесье стороной.

Гарлесяне гордились своей удачливостью, что было довольно неразумно. Золота, шерсти и кож было у них в изобилии, как и соли, вина и дров. Овцы у них были многочисленнее и тучнее, чем у других обитателей Низин. Мед славился по всем селениям. Дома под курганом были крыты камнем, а пять колодцев — такие же круглые и под такими же каменными крышами, что и дома, — гарлесяне вырыли так, чтобы их не могли испортить ни дориги, ни другие напасти. Стены кургана под большими окнами были увешаны покрывалами, расшитыми яркими, сочными красками. И к тому же Гарлесье могло в какие-нибудь четверть часа выставить лучшее ополчение во всех Низинах: добрую сотню свирепых и отменно вооруженных бойцов. Не говоря уже о столь же воинственных женщинах и детях.

А для управления всем этим нужен был хороший, разумный вождь. Гарт, старый вождь, был как раз из таких. Но случилось так, что он скоропостижно умер, а обоих его сыновей убили в ту же ночь. Заслышав о том, что отец занемог, два сына Гарта поспешили с охоты домой, для быстроты решив отправиться одной из новых великанских дорог. Это был опрометчивый поступок. Проклятие настигло и великанов тоже, и их стало меньше, зато эти немногие окончательно превратились в жестоких вероломных тварей. Когда сыновья Гарта мчались домой по дороге, какой-то великан поймал их и раздавил. Так что, как верно заметила Мири, жена пасечника, которая была мудрицей, несчастья в конце концов добрались и до Гарлесья, оставшегося в итоге без вождя.

Вот так и получилось, что вождем Гарлесья стал Гест. Он был племянником старого Гарта и жил в кургане под названием Ольстров, который был куда меньше Гарлесья. К Гесту сразу же послали, однако гарлесяне сильно опасались, что из него не выйдет такого хорошего, разумного вождя, к какому они привыкли. Жители Ольстрова славились своими странностями и непостоянством, хотя ни одному гарлесянину и в голову бы не пришло звать их полудоригами, как это делали отхолмцы. Но все равно с ольстровитянами что-то было не так. А отец Геста, ольстровитянин, был ко всему прочему еще и заклинатель, а от заклинателей, как известно, добра не жди. Потом пронесся слух, будто Гест приведет с собой собственного заклинателя, некоего Банота. Тогда гарлесяне перестали сомневаться и начали роптать. Это что же выходит? Неужели гарлесские заклинатели для Геста уже и нехороши?