Слушать эту историю с другой точки зрения было очень странно. Сири с Гейром смущенно переглянулись, и тут Халла смутила Гейра еще больше:

— И что, ты с тех пор постоянно таскаешься за Гейром?

— Ну уж не постоянно, — запротестовал Хафни, смутившись, судя по всему, не меньше Гейра. — По большей части здесь, когда вы смотрели на великанов. Мы тоже успели на вас насмотреться, — сообщил он Бренде и Джералду.

Гейр почувствовал себя страшно глупо. Он припомнил ту белку, которую видел, когда прятался в лесу, и вознес Солнцу благодарность, что Хафни не оказался поблизости, когда он шел вдоль канавы и кричал, чтобы дориги пришли и его схватили.

— В общем, все за всеми шпионили, — сказал Джералд. — И почему, интересно, до сих пор никто ни с кем не поговорил?

— А что, разве от разговоров стало лучше? — спросил Хафни, но вовсе не ехидно, а так, словно на что-то надеялся.

Повисло угрюмое молчание.

— Никто еще не говорил про ту гривну, — заметила Айна.

И едва она это сказала, как Гейр почувствовал, что гривна снова начала бурно мерцать — словно Айнины слова пробудили ее от спячки.

— А что за гривна? — спросила Халла.

— Дориговская, — ответил Сири. — Сразу видно. Такая же работа, и у обеих ваших тоже птичьи головы на концах.

И он рассказал, что гривна была проклята и что, похоже, много лет назад отец Джералда получил ее от Геста.

Дориги заинтересовались, но были в недоумении.

— Никогда не слышала ни о каком проклятии, — сказала Халла.

— И где эта гривна? — спросил Хафни.

Бренда просияла. Из ответа она постаралась выжать как можно больше театрального эффекта:

— Здесь! В этом самом доме!

Джералда она просто бесила. Гораздо более будничным тоном, чем ему бы хотелось, он предложил:

— Хотите, покажу?

— Давай, — сказал Хафни.

И Джералд отвел их в кабинет, где Халла и Хафни завертели головами с таким же любопытством, что и Айна и Сири накануне. Из-за холодной волны могущества, исходящей от гривны, Гейру стало нехорошо. Ему даже пришлось опереться на спинку стула и стиснуть зубы, когда Джералд выдвинул ящик.

— Ой! — воскликнула Бренда, зачарованная роскошью, красотой и зеленым сиянием страшного предмета. Она протянула большую сизую руку, чтобы взять гривну.

—  Не трогай! — заорали все остальные.

Бренда с удивленным и обиженным видом отдернула руку.

— Почему это?

— А то проклятие перейдет на тебя, — объяснила Халла.

Гривна действовала на них с Хафни почти так же сильно, как и на Гейра. Оба встали к ящику боком, словно были не в состоянии смотреть прямо на гривну, и побледнели. Когда дориги бледнеют, они становятся пепельными.

— Да уж, проклята так проклята, — проговорил Хафни. — Сильнее не бывает.

Они с Халлой искоса глядели на гривну.

— Хафни, — сказала Халла. — Совы — это знак нашей семьи. Как так получилось?

— Не знаю, — отозвался Хафни, белый как смерть. — Не может же она быть такой старой, судя по узору. Халла, ты поняла? Эта комната прямо над нашими покоями!

Халла прижала ладони к впалым бледным щекам.

— О Силы! Значит, она виновата и в наших бедах! Откуда она?

— Из Отхолмья, — ответила Айна. — Мы так думаем.

— Отец ненавидит Отхолмье, — сказала Халла.

— А вы знаете, как снять с нее проклятие? — спросил Джералд. — Не вам одним она вредит.

Дориги, к огорчению Гейра, помотали головами.

— Я знаю, что если вещь проклята, уничтожить ее невозможно, — сказала Халла. — Сначала надо снять проклятие. А умение снимать проклятие — одна из тайн наших песнопевцев. Мы можем показать ее им…

— Нет! — отрезал Хафни. — И думать забудь. Закройте ящик. Пошли.

Джералд, который и сам изрядно побледнел, рывком задвинул ящик. Гейру сразу полегчало, а дориги снова стали обычного цвета. Однако, когда они шагали обратно в переднюю, радостно не было никому, кроме Бренды.

— Ах, какая прелесть! — восклицала она. — Красота, исполненная зла!

— Замолчи! — рявкнул Джералд и повернулся к доригам. — Ну что, вы, наверное, уже хотите уйти?

— Да, пожалуйста, — ответила Халла. — Если вы снимете Помысел.

Сири ненадолго напрягся, и Халла с Хафни растаяли в порыве ледяного ветра. Остальные в изумлении оглядели переднюю. И тут Бренда едва не наступила на мышь и, с визгом отскочив, чуть было не раздавила другую.

— Вас же растопчут, дурачье! — сказала Айна.

Мгновение спустя мыши воздвиглись серыми столбами — Гейр подумал, что никогда не сможет к такому привыкнуть, проживи он с доригами хоть до самой смерти. Столбы сгустились в смеющихся Халлу и Хафни.

— Вот забавно — вечно великаны боятся мышей! — заметил Хафни.

— Вот наступила бы я на тебя, тогда было бы забавно! — сердито воскликнула Бренда.

Гейр понял, что принял решение. Как ему это удалось, он не знал. Он не подумал, что в это время гривна в ящике испускала волны зла и что он чувствует это зло сильнее всех собравшихся. Просто понял, что решился.

— Хафни, — сказал он, — а можно, я поговорю с твоим отцом? Ты не проведешь меня к нему?

В вестибюле воцарилось ошеломленное молчание. Потом все разом начали объяснять Гейру, что он сошел с ума. Халла разразилась шипящим смехом. Но Гейр не обратил на них внимания — только пристально следил за выражением узкого лица Хафни. Вид у Хафни был удивленный, встревоженный и несколько напуганный, но, в отличие от Халлы, он не посчитал смешной саму идею. Гейр мог бы подумать — но не подумал, — что Хафни чувствует гривну лишь немногим слабее его самого. Вместо этого он подумал, что Хафни благороден, пусть и на свой странный лад, что теперь, когда он узнал о доригах чуточку больше, они вовсе не кажутся ему такими уж страшными и что великанский способ разговаривать стоит опробовать на царе.

— Это будет для тебя небезопасно, — произнес наконец Хафни. — По-моему, лучше бы тебе пойти поискать твоего отца. А что ты хочешь сказать?

— Хафни, не смей соглашаться! — воскликнула Халла.

— Гейр, не смей никуда ходить! — отчеканила Айна. — Нам надо было пойти искать отца еще утром!

— Вот и отправляйтесь, — ответил Гейр. — Идите сразу после того, как я уйду, а я поговорю с царем и вернусь в Гарлесье. Я хочу попросить твоего отца о мире, — сказал он Хафни. — Если надо, я останусь у него в заложниках.

— Нет, — отрезал Хафни. — Ты будешь гонцом. Гонцов никто не трогает.

— Хорошо, — сказал Гейр. — Можно, я возьму гривну с собой и спрошу у ваших песнопевцев, как снять проклятие?

Хафни сначала поежился, а уже потом пожал плечами:

— Только если как следует ее завернуть.

Гейр посмотрел на Джералда:

— Еще я могу спросить про те Царские Покои.

Однако по большому великанскому лицу Джералда было видно, что он тоже принял решение:

— Я пойду с тобой. И сам спрошу. Если они и вправду стараются не иметь дела с великанами, тебе со мной будет безопаснее, а мне нужно выяснить, что это за Даунс. Не могу же я потребовать, чтобы старина Клейбери за здорово живешь перерыл и Суссекс, и Беркшир!

Тут Гейр все-таки подумал о гривне. Он вспомнил, что Джералд — единственный ребенок у отца и что он всю жизнь прожил рядом с гривной и даже дотрагивался до нее.

— Тебе нельзя, — сказал он. — Это опасно.

Было видно, что Джералд уперся.

— Ему там безопасней, чем тебе, — сухо заметил Хафни.

— Хафни, прекрати! — взвилась Халла. — Я отказываюсь брать их с собой. В нашем царстве уже, наверное, много тысяч лет не было ни лейлюдей, ни великанов! Все будут в ярости! Я не стану тебе помогать!

— Молодец! — воскликнула Айна.

Хафни повернулся к Халле:

— Послушай меня, Халла. Если у нас все получится, тебе больше не надо будет трястись от страха все время, которое тебе вздумается провести наверху. Сможешь подниматься, когда захочешь. Гулять на свежем воздухе. Лазать по деревьям. Ты же это любишь!

К вящему отчаянию Айны, на лице Халлы появилось задумчивое, мечтательное выражение.