«Миссис О'Хара была околдована. Ее ребенок, которого ей подменили эльфы, и колдунья разговаривали на не известном людям языке», — утверждал Нел Гаррити. По его словам, она все видела собственными глазами и была так напугана, что побежала прямиком к реке, совершенно от страха позабыв, что брод совсем в другом месте… Она наверняка бы утонула, говорил Нел, если бы Бойн в этом году так сильно не обмелел.

— Она отгоняет своим колдовством дождевые облака от наших полей.

— А вы слышали, что в тот самый день корова Энни Магинти, одна из лучших дойных коров в Триме, вернулась домой без молока?

— У Дана Хоулихана из Навана на ступнях выросли такие бородавки, что он не может даже на землю встать.

— Подмененное дитя каждый день катается на волке, одетом в шкуру пони.

— Если тень ведьмы падает на маслобойку, то масла с ее помощью никогда уже не сделать.

— Знающие люди говорят, что она может видеть в темноте, а глаза ее светятся, когда она рыщет посреди ночи в поисках добычи.

— Вы слышали историю ее рождения, мистер Райлли? Она появилась на свет в канун дня всех святых, когда небо было словно расчерчено яркими полосами пролетавших комет…

Невероятные истории передавались из уст в уста, становясь достоянием всей округи.

Через несколько дней миссис Фицпатрик нашла на ступеньках Бит Хауса, безжизненного дохлого полосатого кота Кэт. Окрас был задушен, во вспоротом животе отсутствовали внутренности. Она завернула кота в тряпку и спрятала в комнате до темноты, чтобы никем не замеченной пробраться к реке и бросить бедное животное в воды Бойна.

Розалин Фицпатрик без стука вошла в дом Колума. Он молча посмотрел на нее, но остался сидеть.

— Я так и знала! — воскликнула она. — Ты не можешь пить в трактире, как все нормальные люди, а прячешь свою слабость дома, что ужасно для мужчины.

Ее голос был полон презрения. Она брезгливо ткнула туфлей загородившие ноги Стивена О'Хара, который лежал с открытым ртом и громко храпел. Тяжелый перегар, казалось, пропитал все в комнате.

— Оставь меня в покое, Розалин, — устало произнес Колум. — Я и мой кузен оплакиваем крушение последних надежд на возрождение Ирландии.

Миссис Фицпатрик язвительно бросила:

— Да неужели, Колум О'Хара? Вызови своего второго кузена: может, на твое счастье, у него тоже рухнула какая-нибудь надежда и можно будет открыть очередную бутылку? Впрочем, у тебя появится повод приложиться к новой бутылке, когда Скарлетт станет оплакивать смерть своей ненаглядной дочери. Интересно, будешь ты плакать, если твоя крестница погибнет? Клянусь тебе, Колум, ребенок Скарлетт в смертельной опасности.

Розалин встала на колени перед Колумом, потрясла его за руку:

— Ради Христа, сделай что-нибудь! Я задействовала все свое красноречие, но люди остаются глухи к моим словам. Может быть, еще не поздно, и ты сможешь их остановить? Нельзя же так прятаться от окружающих! Люди чувствуют, что ты бросил их на произвол судьбы. И Скарлетт тоже это чувствует.

— Кэти Колум О'Хара, — пробормотал Колум, тупо глядя в пол.

— Ее кровь будет на твоей совести, — твердо и почти по слогам произнесла Розалин.

На следующий день Колум обошел каждый дом и каждый трактир в Баллихаре и Адамстауне. В первую очередь он направился в контору Скарлетт. Она сидела, с головой погрузившись в изучение бухгалтерских книг. Скарлетт улыбнулась, увидев его у порога, но вновь нахмурилась, когда Колум предложил ей устроить вечер и пригласить побольше гостей в честь возвращения ее кузена Стивена в Ирландию.

В конце концов Скарлетт сдалась. Колум отправился по остальным адресам. Он внимательно слушал собеседников, стараясь уяснить, есть ли серьезные основания для беспокойства Розалин, и к своему огромному облегчению не услышал ничего особенного.

После воскресной мессы вся деревня и все О'Хара из графства Мит собрались у Скарлетт, чтобы произнести здравицы в честь возвратившегося домой Стивена и послушать о жизни в Америке. На лужайке были расставлены длинные столы, где на больших деревянных блюдах дымились говядина с капустой, горячий вареный картофель, стояли кувшины с пенящимся портером. Застекленные двустворчатые двери гостиных, где потолки были расписаны сценами подвигов героев Ирландии, были открыты настежь, как приглашение каждому желающему зайти сюда и чувствовать себя здесь как дома.

Вечер почти что удался. Скарлетт утешала себя мыслью, что сделала все возможное. Почти весь вечер она провела в обществе своей кузины Кэтлин.

— Я так по тебе скучала, дорогая Кэтлин, — говорила она ей.

— Что ты так вздыхаешь, Скарлетт, — ведь ничего же в твоей жизни особенного не произошло, — отвечала Кэтлин.

Вроде совсем недавно она родила крепкого, здорового мальчика, а сейчас — уже ждала пополнения, надеясь, что у ее первенца через шесть месяцев будет брат.

Скарлетт почувствовала, что Кэтлин совсем не до нее. «Она по мне совсем не скучала», — с грустью подумала Скарлетт.

Стивен совсем не изменился и был здесь, в Ирландии, так же немногословен, как у себя в Америке. Впрочем, его родственники, собравшиеся в Биг Хаусе, относились к этой его особенности философски: «Он всегда был молчаливым человеком, и с этим нужно мириться». Скарлетт избегала его… Для нее он оставался тем же Стивеном — «привидением», что и в детстве. Тем не менее одну интересную новость молчун Стивен рассказал: оказывается, дедушка Робийяр умер, оставив всю свою недвижимость Полине и Евлалии. Они теперь жили вдвоем в доме из розового камня, каждый день совершали неспешные прогулки и считались невероятно богатыми особами — богаче даже, чем сами сестры Телфейр!

Вечер у Скарлетт был в самом разгаре, как вдруг издалека донеслись гулкие раскаты грома. В доме сразу воцарилась тишина: все разом перестали говорить», смеяться, забыли про еду и с надеждой посмотрели наверх. Однако небо словно смеялось над ними, оставаясь все таким же безупречно голубым. Дождя ждали все. Каждый день отец Флинн служил специальную мессу, а прихожане зажигали свечи и просили господа ниспослать на высушенную землю долгожданный дождь.

И вот сегодня, в Иванов день, на западной части горизонта редкие облака, которые раньше стремительно неслись по небу, вдруг словно застыли на месте и начали на глазах расти, превращаясь в тучи. К шести часам вечера горизонт был весь черен. Мужчины и женщины, сооружавшие костер для ночных празднеств, явственно ощущали с порывами западного ветра признаки приближающегося дождя. Вот уж действительно будет праздник, если пойдет дождь: хлеба, страдающие от отсутствия влаги, будут спасены.

Ливень разразился, когда уже начало темнеть. Ему предшествовали оглушительные грозовые раскаты, сопровождавшиеся вспышками молний, столь яркими, что на долю секунды становилось светлее, чем в ясный солнечный день. А потом словно прорвало: мощные потоки воды хлынули вниз. Но это был не просто дождь: на землю с мерным стуком стали шлепаться тяжелые, размером с грецкий орех градины. Люди падали на землю, закрывая голову руками. Вскрики боли и страха слышались то здесь, то там в короткие промежутки между раскатами грома.

Ливень застал Скарлетт на крыльце дома. Она собиралась отправиться к костру, где должна была звучать музыка и устраивались танцы. Скарлетт ринулась обратно в дом, но было поздно: секунды оказалось достаточно, чтобы она промокла до нитки.

Скарлетт стала искать Кэт. Она нашла ее наверху возле окна: зеленые глаза Кэт были широко раскрыты, руками она зажимала уши. В углу, прижимая к себе Билли, съежилась Гарриэт. Скарлетт присела рядом с Кэт, и они вместе молча стали наблюдать за буйством стихии.

Через полчаса все кончилось. Небо было чистое, холодным светом сияли миллионы звезд, горела почти полная луна. Дрова для костра промокли, и их в эту ночь уже было не зажечь. Град побил всю пшеницу и травы. Грязно-белые ледяные шарики еще долго покрывали землю. Страшный, смертный крик одновременно вырвался из груди всех жителей Баллихары. Жуткий звук не знал преград: он прорвался сквозь каменные стены и оконные стекла Биг Хауса и добрался до комнаты Кэт. Скарлетт содрогнулась и привлекла к себе дочку. Девочка, всхлипывая, уткнулась в плечо матери. Как она ни затыкала уши, страшный звук проникал ей прямо в сердце: