- Какая замечательная провокация! - Улыбнулся Карл. - И ведь сработало!

- Отчасти. - Задумчиво затянувшись сигарой, сказал Александр. - Вы же понимаете, что процесс оформления унии - дело весьма сложное и тонкое. Боюсь, что теперь только основные торги и начнутся. В Швеции ведь нет единства. - Император выдержал паузу, а потом прямо взглянул в глаза Карлу. - А вы сами, хотите этой унии? Ведь, если говорить начистоту, то… вы фактически сдаете Швецию России. Ради чего? Что это дает вам?

- Мне? - Карл посерьезнел лицом и задумался. - Вы понимаете, Александр. Я не люблю свою жену. У нее, знаете ли, скверный характер. Да и с братом я не сильно рад общению. Причем, это взаимно. Луиза - это, по большому счету, единственный человек, ради которого я готов даже рискнуть жизнь, если придется. Она для меня все… Я всегда мечтал, чтобы Всевышний подарил мне сына, который сменит меня на престоле. Да не просто сына, а такого, чтобы я мог им гордиться. Радоваться его успехам. Смотреть, как он, подобно моему деду - Жану Батисту достигнет славы, как на поле боя, так и в государственных делах. Но Всевышний ограничился лишь дочерью в своей безмерной щедрости, если не считать умерших детей и бастардов. Вы бы знали, как я переживал из-за этого. Иногда я выл от бессилия что-то сделать. - Карл отпил коньяку и немного молча подымил сигарой, смотря на огонь камина. - А потом появились вы.

- В каком смысле?

- Хм. Я понял, что ваше появление - знак Всевышнего. Понимаете… - Карл слегка замялся и снова задымил сигарой, только уже слегка нервничая.

- Не очень. - Совершенно невозмутимо произнес Александр.

- Я долго думал над этим вопросом. Особенно тогда, в Берлине. - Император вопросительно выгнул бровь. - Я видел, как вы действовали, прокладывая своим намерениям путь силой, умом и хитростью. Но лишь фыркал. А потом, я обратил внимание на взгляд дочери, после разыгранной князем Горчаковым театральной миниатюры с вашим ожидаемым сватовством. И тогда я вспомнил ветхозаветный мотив, в котором Аврааму предлагают принести в жертву сына. Конечно, в нашем случае, дела обстояли несколько иначе, но меня осенило - я должен чем-то пожертвовать, чтобы обрести если не родного сына, то достойного зятя. Ведь это в какой-то мере сопоставимые вещи.

- И вы решили пожертвовать Швецией?

- Да. - Карл задумчиво посмотрел на бокал с коньяком и продолжил. - В конце концов, мне никогда не нравилось то, чем я занимался. А вы ей сможете распорядиться намного лучше. Правда, не все в моей стране понимают меня и готовы поддержать, но, будем надеяться на то, что вы… мы справимся.

- А как же ваши родственники? Брат? Я понимаю, что вы его не любите, но, все же. Он ведь вам брат!

- У нас с ним уже не первый год разногласия по многим вопросам. - Карл задумался.

- А из-за чего у вас произошел разлад?

- Да все тоже - свадьба и уния. Он ведь решительный противник объединения Швеции с Россией. Да я бы и сам раньше о подобном не мог и подумать. Я ведь, насколько вам известно, был одним из самых ярых сторонников объединения Скандинавских стран в одно единое государство. До Берлинского конгресса…

- И ваш брат, как я понимаю, занял место лидера в той политической партии Швеции и Норвегии, что стремится объединить в единую державу всю Скандинавию?

- Именно так. Я из-за этого рассорился со многими аристократами и деятелями шведского и норвежского искусства. Они от меня просто отвернулись, сочтя предателем. Хотя, признаюсь, до сих пор пытаются образумить. Впрочем, безрезультатно. Я готов на все, ради достижения своей мечты, которая теперь стала такой близкой и реальной. Тем более что шведские предприниматели оказались вполне готовы к такому обороту событий. Они и без того, давно посматривали на Россию, желая вырваться из тесных просторов моей маленькой страны. А тут такой шанс! Подробностей я не знаю, но именно промышленное лобби в Риксдаге стало моим верным союзником, хотя раньше я с ними регулярно сталкивался, ломая копья.

- Промышленное лобби? - Удивленно поднял брови Александр.

- Да. Оно еще до ваших предложений активно начало борьбу за мираж унии. Сейчас же, они как английские бульдоги бросились на слегка осоловевших аристократов и крупных землевладельцев. Думаю, они их порвут. Особенно, если мы им поможем.

- Буржуазия в своей красе, - улыбнулся Император. - Впрочем, это очень хорошая новость. Думаю, нужно будет подготовить мощный удар с нашей стороны. Как вы думаете, шведы поедут в Россию жить, если я предложу им приличные земли в Сибири, на Дальнем Востоке и прочих малонаселенных районах с хорошей природой в лизинг?

- Лизинг? - Удивился Карл, который с экономикой был весьма плохо знаком.

- В нашем случае это будет долгосрочная аренда с правом последующего выкупа в рассрочку и без процентов. У вас же плодородных земель практически нет, а в той же Сибири их масса, но не хватает людей для их обработки.

- Думаю, что если обставить такое предложение, как одно из условий унии, то широкие массы бедняков встанут за нас. Не великая сила, но, лишний козырь.

- Хорошо, тогда это условие вы можете приватно озвучить своим сторонникам в Швеции для затравки. А я пока подумаю над тем, что можно еще сделать, дабы сломить дух ваших националистов.

- В принципе, и этого должно хватить. У нас и так неплохие шансы.

- Будем надеяться на это. - Александр подлил в бокалы коньяка и, встав, продолжил. - За нашу победу!… Папа… - Карл, слегка вздрогнул, рассеяно взглянув на бокал с коньяком. После чего рывком вскочил с бокалом в руке и посмотрев Саше твердо в глаза произнес:

- За нашу победу! Сын!

23 мая 1869 года Карл уехал в Стокгольм, так как закипавшая каша требовала его личного присутствия. А Луиза напротив - осталась в Москве, отказавшись наотрез уезжать от Александра. Она была еще слишком юна и вся буквально горела грезами о счастливой семейной жизни и романтической идиллии, так что, Карл плюнул на ее строптивость и уехал один. Не силком же ее увозить под смех случайных свидетелей? Конечно, с политической точки зрения подобное положение было очень неудобно, так как господствовавшие 'викторианские взгляды' требовали соблюдения формального приличия. Но Карл решил 'не заметить' нарушения норм приличий и оставить все как есть, доверяясь политическому чутью будущего зятя, тем более, что доброе имя Луизы становилось уже, отчасти, и заботой Александра. Сама же виновница отцовских раздумий, не замечая ничего и никого кроме предмета своей страсти, буквально сияла, окрыленная простым женским счастьем. Да и стоило ли требовать большего от молодой и горячей девушки?

К огромному сожалению Императора, этот пикантный нюанс не замедлил найти свое отражение в европейских газетах. Ведь журналисты после блестящей пресс-конференции в Земском зале кружили волчьей стаей по всей Москве, ожидая сенсаций или громких новостей и с радостью бросаясь в сторону малейшего дуновения возможного скандала. Но ничего с этим поделать было совершенно нельзя, сам наживку бросил этим голодным 'акулам пера'. Так что пришлось Александру немного подыграть им, сделав несколько постановочных фотографий интригующего и провокационного характера. Так сказать - фотосессия 'из жизни влюбленных небожителей'. Само собой - эти фото продали журналистам 'из-под полы' по сумасшедшим ценам, но такой шаг только подстегнул их появление в европейской прессе. Невероятно наглый шаг для эпохи, но Саша хорошо помнил, как этим спекулировали некоторые особы британской королевской семьи, вроде леди Дианы, создавая себе совершенно бешеную популярность в народной среде.

Впрочем, на этом неожиданности не закончились. Не прошло и недели с отъезда Карла, как в самый разгар очередной волны журналистской истерии вокруг персоны Императора, Саше пришло письмо от прусского канцлера, поставившее его в тупик.

Так сложилось, что за месяц до того, Император переправил Бисмарку некоторые сведения, полученные имперской разведкой, говорящие о том, что Франция начала активно готовиться к войне. Да не просто так, а при максимальном содействии Ротшильдов, испугавшихся за свои капиталы. Отто информацию изучил, что смог перепроверил и, мягко говоря, запаниковал. Он так прямо и писал - 'каждый день промедления превращает наше с вами желание создать Германскую Империю в пустой звук, так как Франция стремительно укрепляется, а на поведение наших союзников в этой войне особенных надежды нет'. Поэтому, он считал, требовалось начинать кампанию как можно скорее, ибо в противном случае ее выиграть будет уже нереально. Особенно в свете того, что в конце апреля 1869 года Генеральный штаб Франции утвердил программу перевооружения, согласно которой французская армия должна будет получить новые полевые орудия, винтовки и митральезы до конца 1871 года. Поэтому, Бисмарк считал крайним сроком нападения - лето 1870 года, дабы французы не успели перевооружиться, а Пруссия и ее союзники смогли воспользоваться своим пусть небольшим, но преимуществом. А в России, как обычно, шли очередные реформы…