Душ немного помог успокоить нервы. Я должна была принять его после прошлой ночи, когда Кью дал волю своим шаловливым ручкам, но мысль о том, чтобы быть голой в этом доме, пока он где-то скрывается... ну, я не могла сделать этого. Лучше бы я начала вонять, возможно, тогда бы он отстал от меня.

Душ, принятый днем, принес комфорт. Кью, казалось, не было весь день, и за это я была благодарна. У меня было время наедине с собой, подальше от его надоедливых пальцев и нетерпеливого рта.

После того, как оделась, я направилась вниз и нашла Сюзетт в гостиной. Блеклое зимнее солнце заливало белый ковер, подобно золотистым бассейнам. Все в доме, будто было частью музея восковых фигур. Слишком идеально. Слишком аккуратно. Где была беспорядочность жизни: пара обуви у двери или грязный стакан на журнальном столике? Все было стерильным.

Я сильно хотела оказаться дома с Брэксом. С неопрятностью, своеобразием, а больше всего с счастьем. Я никогда не найду счастья здесь. Возможно, Сюзетт была права. Возможно, играть роль было бы легче, пока я не смогла бы освободиться.

Отключая чувства, я сказала:

— Я здесь. Что мне нужно делать?

Я надеялась, что она не закроет меня в библиотеке. Кью не требовал, чтобы я позавтракала, но кто знает, какие указания он отставил перед уходом.

Сюзетт перестала чистить окна светло-розовой тканевой салфеткой и улыбнулась.

— Ничего. Я просто не хотела, чтобы ты была наверху одна, — она положила салфетку в карман фартука и подошла поближе. — Хотя я знаю, чем тебе заняться. Ты поболтаешь со мной. Я никому не расскажу об этом, — взгляд в ее глазах выражал жалость и понимание.

Ее доброта и предложение дружить сжали мое безжизненное сердце. Глаза наполнились непрошеными слезами. Как отчаянно я хотела найти друга? Чтобы у меня появился кто-то, с кем можно поговорить, и это было бы замечательным.

Ты не можешь. Она работает на Кью.

Надежда мгновенно сменилась подозрением, и я пронзила ее взглядом.

— Что приказал тебе сделать Кью? Подружиться со мной, чтобы я открыла тебе свое имя? Сказать то, что я никогда не расскажу ему? Лишить меня единственной защиты?

От удивления, Сюзетт широко раскрыла рот, скривившись при этом.

— Нет. Я просто пытаюсь быть вежливой.

Ее реакция вызвала у меня сомнения, и я стушевалась. Я была такой сукой. Когда я не ответила, нас окружило неловкое молчание.

С кухни послышался женский голос:

— Suzette, arreter de parler a l'esclave et vener aider a faire le diner de maitre Mercer. C'est dimanche; je ne vais pas faire le canard a l'orange par moi meme (прим. пер. фр. – Сюзетт, прекращай болтать с рабыней и помоги приготовить ужин для господина Мерсера. Сегодня воскресенье, и я не буду делать утку в апельсинах сама).

Я напряглась, расшифровывая длинную канонаду французских слов. Что-то типа: прекрати болтать с рабыней и готовь ужин для господина Мерсера. Моего мучителя. Он не заслуживает пищи.

Я приподняла бровь, а Сюзетт улыбнулась. Я отдала бы все, что угодно, чтобы узнать, о чем она думала. Это, черт побери, могло бы помочь понять, что меня ожидает в будущем.

— Хочешь помочь нам готовить? По воскресеньям господин Мерсер ужинает уткой в апельсинах. Ее не так быстро приготовить.

У меня отвисла челюсть. Она правда думала, что я захочу готовить ужин для ублюдка, который лапал меня прошлой ночью? Она вообще знает, что случилось в комнате отдыха? Мои щеки покраснели. Кью, однозначно, не был осмотрительным, когда тащил меня по лестнице.

Я невесело рассмеялась.

— Тебе нужен честный ответ? Или тот, который я должна дать?

Сюзетт отпустила глаза и шагнула ко мне. Затем быстренько взглянула на кухню.

— Пойдем, поможешь. Будешь помогать по домашнему хозяйству, пока его нет. Он не может помешать тебе весело проводить время и завести товарищеские отношения, — она положила руку на мою, и я напряглась. — Если ты будешь общаться с остальными, то сможешь продержаться дольше.

Продержаться дольше? Перед чем? Эротическими мучениями и извращенными играми разума? Я вновь горько рассмеялась, на грани слез.

— Ты думаешь, я могу веселиться? Это невозможно. Отпусти меня. Позволь мне вернуться к моему парню, вот тогда мне будет весело, — мое тело дрожало от вырвавшегося гнева. Я хотела, чтобы тут стоял Кью, и я орала на него, но тут его фаворитка.

— Брэкс, возможно, мертв из-за мужчины, который меня украл. И все потому, что твоему больному хозяину нравится владеть женщинами. Все это ошибка, — я кулаком ударила себя в грудь, чувствуя боль в сердце. — Брэкс может быть мертвым. Ты понимаешь? И все это моя ошибка.

Сюзетт кивнула, и прикусила губу, обеспокоенная моей вспышкой.

— Мне очень жаль слышать о твоем парне, но ты должна забыть его. Он — твое прошлое, а господин Мерсер не плохой мужчина. Дай ему ша...

Я закрыла уши руками, как ребенок, отказывающийся услышать ужасную правду.

— У тебя нет сердца, если ты думаешь, что я могу забыть Брэкса, — я боролась со слезами. — И перестань лгать о Кью. Перестань пытаться сделать из меня ту рабыню, которая ему нужна. Перестань это делать!

Она прикоснулась к моей руке, слегка потянув за нее, чтобы я открыла уши. Она прошептала:

— Не прекращай жить, пока ты выносишь страдания. И не позволяй боли прошлого остановить тебя от счастья в новой жизни, — она глубоко вздохнула, и ее страстные слова окрасились гневом, когда она добавила: — Не делай так, как сделала я, не притворяйся, что все пройдет. Я позволила моему владельцу сломить меня. Не потому, что не могла больше бороться, а потому, что это был самый простой способ выжить. По правде говоря, ты никогда не сломаешься. Ключ к этому состоит в том, чтобы не лгать себе, даже когда ты притворяешься для всех.

Тяжело дыша, я опустила руки. Ореховые радужки глаз Сюзетт были ясными и наполненными мудростью. Она научилась на горьком опыте и хотела помочь мне избежать этого урока.

Я по-прежнему не понимала, почему она так хорошо говорила о Кью, но я немного оттаяла. Однако воспоминания о тех моментах, когда я сидела на коленях у Брэкса, и о наших совместных ночах разбивали меня. Голос Брэкса отражался в моих мыслях: «Правда ранит меньше, чем домыслы и обман».

Я должна была оставить правду и погрузиться в ложь, чтобы выжить. Я должна была полностью измениться.

Сюзетт показала мне другую реальность, и даже несмотря на то, что она доставала меня разговорами через тюремную решетку в клетке и указала на то, что выхода отсюда нет, она еще и успокоила меня. Она была живым доказательством тому, что я могла выстоять и выжить.

— Спасибо, — пробормотала я. — Удивительно, но это действительно немного помогло.

Схватив меня за руку, она потянула меня на кухню.

— Я рада. В следующий раз не борись с ним, хорошо?

Я разозлилась, мгновенно забывая, что немного оттаяла по отношению к ней.

— Почему это важно для тебя?

Она избегала моего взгляда.

— Не важно. Пошли быстрей, ужин сам себя не приготовит.

Несколько часов спустя, мой нос был весь в муке, а запах цитрусовых окутал кухню. Кухарка, миссис Сукре, которая была круглой, как пончик, и такой же мягкой, вынула хорошо прожаренную утку из духовки, когда входная дверь открылась.

День, проведенный на кухне, был лучшим из тех, которые у меня были с момента, как я села на самолет до Мексики. Сюзетт пыталась втереться в доверие и подружиться, и мы вроде вместе встали на этот дружеский путь, который, как я надеялась, сохранит меня в здравом уме, пока я остаюсь в плену.

Но все эти приятные чувства исчезли, когда в кухню зашел Кью.

Я замерла, держа в руках кастрюлю жареного картофеля со специями. Присутствие Кью заполнило кухню, поглотило кислород, сознание... пространство. Он был похож на королевского павлина, в ярко синем костюме и темно-красной рубашке. Его короткие волосы блестели под кухонным освещением, пока в бледно-нефритовых глазах тлели угольки.