— Кому надо, тот пусть и имеет.

— Для вас мы побежим в обком союза? — с откровенной ехидцей подало голос белое облачко из окна кассира, хотя учительница обращалась к контролеру. Беленькая выступила в поддержку подруги, в знак этакой обывательской солидарности.

Столь любезный разговор женщин через барьер заинтересовал нас. Тем более, что моя однокашница, на наш взгляд, была все же права.

Меж тем перепалка продолжалась.

— Вероятно, не я одна оказалась в таком положении, — горестно вздохнула посетительница.

— Ну и что? — сверкнула молния из темной тучи.

— Не стоило бы гонять людей туда-сюда…

— А мы не гоняем. Можете нам не сдавать. Идите в госбанк…

Казалось, туча начала рассеиваться. Вроде бы началось примирение.

Учительница всерьез задумалась над предложением — идти в банк, благо, он недалеко, гораздо ближе школы, но вдруг услышала:

— Там не так погоняют… Попаришься в очереди! — энергично воскликнуло белое облачко и зарумянилось.

Это уже была издевка. Но педагог по инерции продолжал свое, заходя еще с одной стороны, действуя, так сказать, методически последовательно:

— Ведь есть же у вас бланки заявлений на вклады— вон их сколько…

— Вот сравнила! То вкла-а-ды — мы обязаны их принимать, за них зарплату получаем. А профсоюзные и всякие взносы — нагрузка для нас…

За барьером повеселели. Сотрудницы, как видите, провели разъяснительную работу «среди гражданки». Правда, не лучшим образом.

— Ах, вот оно что! — изумилась посетительница. — Для вас нагрузка, а не общественное поручение, но я-то ведь тоже не получаю денег от месткома.

— ??? — во взглядах служебных лиц еще пуще засветились огоньки ликования: допекли все-таки надоевшую профдеятельницу.

— Бездушные вы какие-то… Пожаловаться на вас надо…

И тут снова в сберкассе засияло солнце.

— Пожа-а-луйста!! Сколько угодно!!! — радостно воскликнула беленькая. От хмары не осталось и следа. Лицо молодой женщины было столь одухотворенно и счастливо, что мы с бывалым моряком опять залюбовались им.

Светилась неподдельной радостью и черненькая.

Только вот старая учительница почему-то обиделась еще больше. Даже, кажется, вовсе рассердилась. И чуть не хлопнула дверью, но вовремя сдержалась.

В сберкассе опять установился покой. Миловидные сотрудницы снова стали щебетать.

Словно ничего не произошло, словно вот сейчас здесь не совершилось издевательство над человеком.

— Что вы смотрите, Евпл Серапионыч?

— Скворцы полетели. Гляжу, куда сядут. Туча-тучей!..

Так в рассказе классика толпа зевак безобидно наблюдала полет птиц.

В наши дни некоторые обыватели не столь простоваты, чтобы интересоваться скворцами. Они посвящают свой досуг более важным делам.

— Вы слышали? — загадочно спросила Анна Власьевна Переверткина, придя утром на работу. — Загрудкина раздели!

— Как раздели?

— Ну, ограбили. Господи, не понимают…

— Кого, кого? — спросили сослуживцы.

— Загрудкина!

— Кто такой, позвольте полюбопытствовать? — спросил бухгалтер. — Не имею чести знать. Ученый, писатель, художник?

— Да механик же он! Неужели неизвестно. Об этом все знают…

Вместе с бухгалтером слушателям пришлось молча признать свою невежественность: они не знали Загрудкина и тем более того, что он пострадал.

— Пьяный, поди, был? — кто-то высказал предположение.

— Абсолютно трезвый, — и для убедительности Анна Власьевна покривила душой — Сама видела Загрудкина в тот день.

— Где же это случилось?

— Ну где, где? На центральной улице, — не растерялась Переверткина. — Идет он, значит, около гостиницы, никого не трогает. И вдруг: «Стой! Стрелять буду». — И Переверткина сделала испуганное лицо. — Ну, конечно, остановился — кому же охота на тот свет отправляться… Ну, его и обснимали, как липку…

— Да что взяли-то?

— А уж и не знаю… Наверно, пальто хромовое. У него есть, я видела…

Когда позднее нам довелось беседовать с Переверткиной, выяснилось, что о Загрудкине ей поведала родственница, которая в свою очередь тоже от кого-то слышала что-то.

А было совсем не так. Трое хулиганов напали на двух парней, у одного из них отобрали часы. Парни не растерялись. Проследили, когда хулиганы сели в автобус, и затем, договорившись с водителем, привезли их прямо в горотдел милиции. Один пострадавший был действительно автомеханик.

Этот случай и истолковала по-своему Переверткина. Тут, должно быть, произошло то же, что при игре в «испорченный телефон».

Но если детская игра безобидна, то болтовня взрослых может принести немалый вред.

— Слыхали? Два парня столкнули третьего под автобус. Проиграли в карты.

— Да, ну?

— Вот те крест… Сам видел…

Я изобличаю враля: не было ничего подобного.

Но он сопротивляется:

— Ну, а карты-то у нас есть?

— Карты есть, даже продаются.

— И в них играют?

— Да, играют. Иногда, к сожалению, на деньги. И проигрывают. Деньги и время!

— И людей, бывает, проигрывают… — не сдается враль. Ему, видно, доставляет удовольствие смущать покой обывателей.

Как-то шестилетняя Лидочка пришла с улицы и решительно потребовала:

— Мама, не ходи в зеленом платье! — и по-детски просто пояснила — Зеленый цвет проиграли…

— Папа и мама, не вздумайте идти в «Рекорд»: кинотеатр проигран, — сообщил школьник Вася, осведомленный друзьями по классу.

— Не «Рекорд», а только ряд, — поправила его сестра постарше…

По другим недостоверным источникам проиграно лишь одно место.

Как видите, не безобидны выдумки переверткиных. Они приводят в брожение некоторые детские и взрослые умы. Вралю что! Ему главное — сболтнуть, получить удовольствие от рассказа. За все остальное он не ответчик.

Цифры — родная стихия Костяшкина. Сколько лет жизни отдал он этим маленьким знакам, составляющим большие суммы. Каждая цифра для него осязаема, предметна. Вот единица или нуль. Для непосвященного человека единица просто «кол», для Костяшкина же это песня. А ежели она еще с тремя нулями — целая поэма. Разумеется, когда нули следуют за единицей, как почетная свита за начальником.

Короче, Костяшкин знает толк в цифрах. Можете легко представить, какая услада легла на его сердце, когда он получил следующее послание:

«Уважаемый товарищ! Включаю вас в международную игру. Вы напишите это письмо пяти человекам, но обязательно честным в исполнении обязанностей. Они в свою очередь напишут тоже пяти человекам и так далее. Постепенно ваша фамилия с пятого номера передвинется на № 1. Она будет фигурировать в 3125 списках. Все эти товарищи пошлют вам по пять рублей, что составит общую сумму 15625 рублей».

Костяшкин уже видел этот куш в трех тысячах переводов! Какое счастье привалило вдруг! Ни с того, ни с сего!

«Учтите, что вы потеряете всего 5 рублей и 20 копеек на марки — на пересылку указанного письма привлеченным вами в игру товарищам в случае, если письмо будет послано по почте, а если раздадите лично, то и на марки не потребуется расхода. Если вы решили включиться в эту игру, то срочно (в срок 3–4 дня) пошлите по адресу первого номера пять рублей…».

— Зачем же три-четыре дня? Сегодня, сейчас, сию минуту! — и Костяшкин отбросив срочные дела, засел за писанину. Лишь бы не опоздать! Не то уплывут денежки, как утренний туман.

Мозг работал со скоростью электронной машины. Прикидка показала, что пять, умноженное само на себя пять раз, дает 3125, а умноженное еще на пять равно 15625-ти. Чего? Рублей, конечно!

Стало жарко. Горло чем-то перехватило. Рука задрожала, и перо выпало.

— А черт с ней, с писаниной, — выругался Костяшкин. — Побегу-ка я к друзьям.

И он примчался к своему начальнику Попцову. Иван Алексеевич мгновенно разобрался в цифрах, хотя не имеет финансового образования. Вероятно, с помощью Костяшкина он раскумекал, что к чему, и уяснил реальность положительного сальдо.