Там появился другой слух, за ним еще один, потом еще, а потом еще. И так до бесконечности.

Но и кроме слухов о нашем будущем нам было что обсуждать долгими ночами у костра, во время недолгих перерывов в муштре. Проходя через города – а как ни старалось высшее руководство, этого избежать не сумело, – мы подцепили уйму слухов, один забавнее другого. Причем каждый из них претендовал на высокое звание новости и полную правдоподобность. Если не сказать больше.

Знающие люди говорили, что король, узнав, что граф Таерский умер, сильно расстроился, заболел и был отправлен в Лесфад на лечение. Капитан это подтвердил. Брр, в Лесфад, на лечение, жуть какая, там только пиявку можно вылечить от обезвоживания. Сам я там никогда не был, но с картами знаком хорошо. Лесфад это не город, скорее замок посреди болот. Нашел строитель кочку покрупнее да и влепил туда свое творение. Черт побери, чтобы там жить, надо жабрами обзавестись. Если бы меня туда лечиться отправили, я бы лучше удавился потихоньку. Там, говорят, комары со свинью размером.

Слухов о короле было много. Одни говорили, что он сошел с ума, другие, более осведомленные, утверждали, что король не сошел с ума, а его свели. Третьи слали всех подальше и с полной уверенностью говорили, что король там просто спрятался от всех, пока не решит, что дальше ему делать с королевством. А думать ему было о чем, с единственным-то наследником. Наш правитель – человек интересный, он запросто может отречься от престола не в пользу сына, а, скажем, Аринийского князя или парня вроде меня. Так что мыслей в коронованной голове крутилось предостаточно, в одном только Магроке тыщ пятьсот жителей, а уж по всей стране претендентов и того больше. Ну и пусть себе думает, на то ему и дадена корона.

И когда, казалось, я уже слышал все, что только можно было выдумать, пришел и поселился самый странный и самый неприятный слух. Зараза всегда приживается быстрее, чем что-то полезное, и когда кто-то услышал его и повторил несколько раз, он настолько плотно уселся в мозгу каждого из нас, что вытравить его было невозможно. Каждый встречный норовил оттащить тебя в сторону и, посекундно оглядываясь, прошептать в ухо: «Ты слышал о ребенке?» Слышал ли я о нем? Да об этом только глашатай на площади еще не трубил. Конечно, я о нем слышал и меня это не радует. Кто-то очень постарался представить все так, чтобы оно не выглядело враньем. Чуешь, что это неправда, но, черт его возьми, все так гладенько, что очень на правду похоже. Небось сказочника нанимали. Точно, сказочника! Он и придумал королю ребенка, которого никто никогда не видел и даже не слышал о нем раньше.

Ребенок тот полу неопределенного и возрасту неизвестного. Доподлинно известно только, что он есть и что он вроде как жив, да еще место, где он потерялся. О чудо, наш второй наследник потерялся примерно пятнадцать – двадцать лет назад невдалеке от небольшого городка Триита.

Выдумщики хреновы! Вот поймаю того сказочника, что все это сочинил, и вобью ему сказку в глотку!

Но, узнав об этом, даже Молот стал на меня странно поглядывать и иногда, в разговорах один на один, забывался, кланялся мне и говорил «ваше высочество». Принца нашел!

Ну да, своих родителей я не знаю, ну да, нашли меня на пороге маленького триитского трактира завернутого в одну рваную пеленку. Ну да, и по возрасту я подхожу. Но на пеленке не было королевских вензелей. И профиль у меня не знатный. Да и не хочу я быть королем.

Мое нежелание становиться знатной особой было облечено мною в форму молчаливого протеста. Я попросту прятался, ни с кем не общался, зарылся и даже не дышал. Еще бы! Каждая скотина, прознав про столь выдающуюся череду совпадений, при встрече со мной норовила низко поклониться и съязвить. «Ваше медное величество!» – дружно говорили они при встрече.

А потом также дружно и извинялись, когда выяснилось, что ребенку сейчас около пятнадцати и я никак не попадаю в этот возраст и что ребенок вовсе даже не королевский, а того самого графа, который недавно изволил почить с миром. Аристократ не может нормально сдохнуть, он именно «изволит почить». И так как граф не оставил наследника, то за его земли началась мышиная возня, грозящая перерасти в драконью грызню. Слишком много претендентов на эти земли. А земли уж очень хороши, плодородны, богаты дичью, рыба там сама прыгает в лодку, стоит только от берега отплыть. Рай земной, а не земли. Вот потому-то нас и убрали, от греха подальше, чтоб лишних соблазнов не создавать.

Это все рассказал капитан под страшным секретом одному только Трепе. Но Трепа есть Трепа, и вскоре об этом знали все. А капитан ходил и улыбался в усы, глядя, как начальство ломает голову, откуда солдатня все узнала.

В общем, не стану я королем. Жаль, я уже начал привыкать к мысли о будущем правлении страной. После этого все как-то быстро поутихло, меня даже перестали дразнить. Ну а несколько дней спустя начальство решило, что мы уже достаточно наморозили себе задницы, никто из претендентов не проявил рвения по перетаскиванию нас на свою сторону, а значит, пора бы нам заняться более приятными делами. К тому же приближалась жаркая для нас, вербовщиков, пора, очередной сезон охоты. Молот прям-таки рвался домой, а попав туда, принялся раздавать указания.

Все вокруг косо смотрели на меня, полагая, что за моим повышением стоит Молот, и, конечно, ошибались. Молот хоть и был лучшим вербовщиком в армии, но и он не мог повлиять на генерала, раздающего звания и сидящего черт-те где. Он не мог, а вот капитан мог. Мог и повлиял. При встрече он подмигивал мне, а я хранил наш маленький секрет.

Секрет был в том, что капитан наш подслеповат, а то и вовсе не умеет читать, а я, в отличие от большинства сослуживцев, умею и читать, и писать. Этим счастьем я обязан человеку, которого с восторгом буду вспоминать и в последний день жизни. Своему отцу. В то время как большинство парней моего возраста дрались на улицах и лапали соседских девок, я под его пристальным взором корпел над книгами. Сперва букварями и историями, а потом над бухгалтерскими.

Тогда я его за это ненавидел и тихонько, чтоб он не слышал, ругал словами, смысл которых часто не понимал. Теперь же я ему благодарен и готов петь песни в его честь хоть до утра. Грамотных и по всей стране не так-то много, а уж в армии и подавно. Так что меня заприметили и начали тянуть наверх. И это было бы неплохо, если бы вместе с жалованьем не прибавилось внимания начальства. А его, на мою беду, прибавилось.

Моего братца любимого, лейтенанта Молота, и его закадычного друга, второго, не менее любимого лейтенанта Метиса где-то вечно черти носили. Они обстряпывали разные, не совсем чистые делишки, прикрываясь нуждами вербовочной команды. Они занимались чем угодно, только не вверенными им подразделениями. И вся тяжесть заботы о солдатах легла на плечи сержантов, как старших по званию, и на мои, как брата командира. Так что авторитета я набрался будь здоров, ребра до сих пор ноют.

И когда разведка доложила, что Грамаль едет по лесам, чуть севернее наших позиций, почти без охраны, я едва не запрыгал от радости. У наших штабных крыс хватило ума и чувства юмора назначить меня главным ответственным своей шеей за его поимку.

Я не возражал, да и попробуй тут возрази, когда тебя буравят пять пар злобных подслеповатых глаз. Даже твой собственный капитан смотрит так, что сразу становится понятно: не сможешь взять Грамаля – не возвращайся назад.

Вот так я и оказался в дерьме по уши. Мне подкинули людей Метиса, переподчинили два отряда разведчиков, ведших Грамаля от самого Санрогта и, чтобы радость была полной, добавили к ним парней лейтенанта Холодка, раненного в уличной драке. Хотя правильнее было бы сказать раненной, но она скрывала, что она женщина, и все делали вид, что не знают об этом, а она делала вид, что не знает о том, что и так все об этом знают. Но, как бы то ни было, у меня набрался солидный для капрала отряд – в нем было почти сорок человек, не считая разведчиков.