Люди князя так и не появились ни через два дня, ни через неделю. После десяти дней ожидания капитан получил пакет, предписывающий ему организовать доставку Грамаля в Лесфад своими силами. Прочитав, он долго матерился, и я поддерживал его во всем, до последнего слова. Но приказ есть приказ.

Само собой, я пытался избежать этого путешествия. Страх, что Грамаль не выдержит допроса и выложит князю все о медальоне, висящем у меня на шее, был сильнее чувства долга, что так старались привить нам сержанты. Но мне не помогли ни больной живот, ни природная лень. Помочь могло только чудо. Но, увы, оно не случилось. Капитан лично выволок меня из казармы за шиворот и швырнул к ногам Грамаля.

Поганый старикан улыбался. Он вытянул губы и пахнул в меня ароматом гниющих зубов.

– Ты что, дерьма нажрался? – бросил я и поднялся, отряхиваясь.

Провожать нас выползло все население города. Событие нашли! Ну подумаешь, отправляют одного недоумка в сопровождении еще полутора десятков транспортировать старого, вонючего и слишком много знающего мага. Что тут такого? Недоумков, что ль, не видали?

Грамаль глядел на меня с надменностью, несвойственной арестантам. За слишком длинную жизнь он привык на всех смотреть свысока. Его боялись все, и никто не смел сказать ему поперек ни слова. Этот гад уставился на меня, словно я девица на выданье. Глазки его так и сверкают, так и светятся похотливым огнем.

Хотелось бы мне узнать, о чем думает этот слишком уж спокойный и надменный маг. Бородищу-то какую отрастил, в ней, наверное, и скрыта вся его хваленая магия пополам с мудростью. Людей он должен насквозь видеть. Он ведь знает, что кто-то утаил медальон. Кто-то из нас, иначе не стоял бы он тут и не требовал бы его к себе князь. Там колдунишка тоже маленько покуражится, пока князь его пытать не прикажет. А уж там пыток он не стерпит и все расскажет. Да его и пытать не надо, так все выложит.

Грамаль улыбнулся, подмигнул мне и еще шире растянул рот в улыбке. Я поморщился. Как же хочется дать ему в харю!

Он пискнул, его глаза стали огромными, словно тарелки в купеческом доме. Взгляд скользит мимо меня и упирается в кого-то за моей спиной. Медленно, очень медленно я обернулся – и мир рухнул. Адель! Она стояла среди толпы и улыбалась.

Увидев меня, она помахала рукой и двинулась вперед. Все внутри меня опустилось. Сердце перестало биться. Каждый миг растянулся на годы. Все происходило слишком медленно, и только мысли летали в голове, к чертям разнося череп.

Ухватиться бы сейчас за рукоять болтающегося на поясе меча и снести напичканную заклинаниями голову, но тогда меня вместо него к князю свезут, и никто не станет ни в чем разбираться. Нет, лучше подхватить руками свои ноги покрепче да удрать на край света. Хороша идея, только ватные они, хватай их не хватай, не шевелятся.

Адель раздвинула толпу и, шелестя юбкой, подбежала ко мне. Ее руки сплелись на моей шее, а губы коснулись моих.

– Возвращайся скорей, – прошептала она мне в ухо. – Мы никуда зимой не поедем. Здесь с тетей Шепот будем.

Черт возьми! Ни одной путевой мысли в башку не лезет. Разве что обычное «я скоро», но лучше я промолчу. А как хочется обнять ее, прижать к себе, но проклятущая субординация… И Грамаль глазами сверкает.

Я повернул голову. Народ вокруг умильно улыбался. Молот подмигнул, Грамаль тоже. Вот он стоит, доволен собой и случившимся, нашел он ее, осталось только поведать об этом всему миру, и прощай, Медный.

– Ну хватит чувства проявлять, – дрогнувшим голосом сказал капитан. – Ехать надо.

Будь старик чуточку сентиментальней, обязательно смахнул бы слезу. Да я бы и сам, если бы глядел со стороны, непременно разревелся. Прямо классическая сцена из легенд: она провожает его на битву с врагами, драконами или другой какой нечистью, а он обещает вернуться.

– В путь, пора, – сказал капитан, и никто не посмел оспорить его заявление. Я так вообще чуть не запрыгал от радости.

Караван из четырех повозок двинулся в путь. Грамаля запихали в первую, во второй Холодок разместил штаб, остальные послужат нам спальнями. Надо отоспаться, выспавшийся, я и думаю лучше, да, может, и во сне чего привидится.

Надежды на спокойный сон улетучились, едва я забрался внутрь повозки. Холодок поднял на меня взгляд, целиком соответствующий его прозвищу, и изрек:

– Проползай сюда! Есть разговор.

Вот только разговорчивых лейтенантов не хватало мне для полного счастья. Все остальное просто прелестно. Раннее утро, мелкий моросящий дождик, гудящая от недосыпа голова и гниющий старикашка в соседней повозке. Чем не рай.

Я подполз к лейтенанту, по пути пару раз носом ткнувшись в доски, не прикрытые даже тряпкой, и уселся на тюки, кучей сваленные в углу.

– Чего смурной такой? – пробасил Холодок, глядя на меня острыми и холодными, словно сосульки, глазами.

Не похож он на бабу, это Трепа все придумал. Ну разве бывают они такие скуластые, с носом что яблоко, лохматыми бровями и, черт возьми, таким голосиной. Его холодные, бледно-голубые глаза изучали меня. Правый иногда дергался, и я не знал – от одобрения или от негодования. Подбородок, левую щеку и дерганый глаз пересекали глубокие шрамы. Нет, баб таких точно не бывает. Болтун наш Трепа.

– Спать хочу, – ответил я, зевнув для убедительности.

– Отоспишься, – пообещал Холодок, и так хотелось ему верить. – Потом. Для начала давай обсудим наше положение. Здесь старший я, и ты, как и все остальные, выполняешь мои приказы. Ты – старший по Грамалю, мы – всего лишь сопровождение. И то, и другое будет, пока не передадим его в руки регента или его людей, а там уж как они решат. Тебе это понятно?

Я кивнул, что тут может быть непонятно. Обязанностей у меня, как у всех, но если колдун даст деру или шею себе свернет, то вздернут меня, а Холодок будет стоять в стороне и тихонько посмеиваться. И не он один.

– Теперь по колдуну. Как нам с ним обращаться? – продолжал Холодок.

– Как можно хуже, лучше убить его.

– Я серьезно, – то ли усмехнулся, то ли хмыкнул Холодок. – Никогда не имел дел с колдунами. Ты же сталкивался с ними раньше.

Спеца нашли, мать вашу. Ну уж коли так дело повернулось…

– Связать его надо покрепче, повязку на глаза потемнее и хорошо бы рот завязать.

– Ну рот и руки – понятно, а глаза зачем?

– Посмотрит он на тебя пристально – и все, хрендец твоей спокойной жизни. Будешь ты ему служить на задних лапках. Видел я, как он это делал. Сидел он, значит, у меня в корчме. – Эх, какие были времена, никто не будил с утра, не швырялся тобой и не объявлял героем, чтоб на бойню отправить. – И пристал к нему один пьянчуга, так этот засранец глянул на него – и все, упал наш местный алкоголик и проспал до утра. С тех пор больше и не пил.

– Страшноватая история, – голосом, не выражающим ничего, отозвался Холодок. – Ладно, завяжем и глаза. Что-то еще?

– Да, ни в коем случае не говорить с ним. Заговорит, собака, к чертям.

Холодок выдал подобие улыбки, чем это я его пронял?

Мы замолчали, лейтенант утратил ко мне всякий интерес и занялся разглядыванием своих ногтей. Чертовски интересное занятие, под ногтями можно найти столько всего, даже трехдневную пайку. Я вытянулся, а вдруг и вправду найдет, да не поделится, вон как зыркает.

Бог ты мой, вот это лапа, да я в ней целиком утону, а на такого дурня, как Трепа, и ногтя хватит. Нет, не баба Холодок, не баба. Хотя…

Я вытянулся еще больше, стараясь заглянуть за расстегнутый мундир. Черт, не вижу, надо бы ближе сесть. Я пододвинулся и напоролся на ледяной взгляд Холодка. Он улыбнулся шире:

– Я знаю, что обо мне говорят, и даже знаю кто. И если это не трогает меня, почему это должно трогать тебя?

– Да нет, меня это не трогает. Просто интересно, правда ли то, что говорят?

– Хм… – Он еще и глазами умеет улыбаться. – А если да, что ты будешь делать?

Я задумался, серьезно задумался, но ничего лучшего, чем молча встать и уйти, не придумал. За моей спиной раздался торжествующий хохоток Холодка. Нет, не баба он.