Страх перед ним смешался с куда более реальной опасностью. Шепот не простит мне, если я буду стоять у входа и слушать, как насилуют ее племянницу, да и себе я этого не прощу.

– Отпусти ее! – произнес я, судорожно нащупывая за голенищем нож.

– Чего? – Младший замер. – Чего ты там, козявка, протявкал?

– Отпусти ее! – повторил я и. нащупав рукоять ножа, улыбнулся. – Ты не знаешь, кто она. Ты даже не представляешь, с кем связываешься.

(А сам я не знаю, как обращаться с ножом вне кухни, но меня же это не останавливает.)

– Да мне один хрен, – ответил Эркан. – Я маленьких люблю, а она такая симпатичная, в моем вкусе. Проваливай, козявка, пока не раздавил! – прорычал он, и мне бы действительно уйти, но, видно, не мой сегодня день.

Странный сегодня день, очень странный. Похоже, разум мой взял выходной, оставив вместо себя непонятные порывы да неуместное благородство. Хотя нет, расчет тут был. Мгновенный, тонкий и точный расчет. Два кувшина, один за другим, врезались ему в морду.

Эркан пошатнулся, встряхнул ставшими красными от вина и крови волосами и двинулся на меня. Если дойдет и поймает, то переломит как хворостину. С ним и Гробовщик не справится, куда уж мне. Но он неповоротлив, как и всякий большой, а я маленький и юркий. Вот я и юркнул под его руку.

Видать, я себя переоценивал. Огромный кулак Эркана врезался мне в челюсть, погасил движение и придал обратную скорость. Ворох сваленных в углу тряпок гостеприимно принял чуть живое тело. Они окружили меня заботой и вниманием, они не отказывали в ласке. Пока я приходил в себя после полета, они заботливо отгородили меня от жестокого мира своими телами.

От Эркана оградить не могло ничто. Он наклонился и зашипел мне в лицо:

– Запомни, я всегда получаю то, что хочу, а всякие козявки просто ерунда. Ты просто козявка. Ты – ерунда.

Его огромные руки потянулись к моей шее. Я схватил нож покрепче и ударил. Скорее из страха, чем понимая, что делаю. Но нож вошел между ребер, словно там ему самое и место. Эркан вздрогнул, округлил глаза, выпрямился, растерянно взглянул на меня. Прикоснувшись к ране, он посмотрел на руку и сел на пол.

– Вот козявка, – проговорил он и упал на спину.

Я вскочил и, тяжело дыша, занес над упавшим нож. Он не шевелился, а лужа крови вокруг становилась все больше. Переборов страх, я пнул его, он не двинулся. Держа нож наготове, я переступил через его руку и, наклонившись, тронул за шею. Пульса не было.

Трясясь словно лист на ветру, все еще плохо понимая, что произошло, я вернулся к своим милым тряпочкам. Они радостно приняли меня, пожалуй, не стану их выкидывать. Я смотрел на лежащее передо мной тело и ждал, что оно вот-вот зашевелится, но оно не двигалось. Зато зашевелилось другое. Адель пришла в себя, слезла с мешков, запахнулась в разорванное платье и, непрерывно всхлипывая, подошла ко мне.

– Он умер? – спросила она.

– Похоже на то, – ответил я.

– Ты убил его? – вновь спросила она.

– Да.

Черт возьми, а ведь я действительно убил. Я убил человека! Только что, всего минуту назад, он был жив, а теперь я стал убийцей. Стальные кольца сдавили грудь. Я пытался схватить ртом воздух, пытался пальцами пропихнуть его внутрь, но он стал слишком густым и упорно не желал лезть в глотку. Сердце то грозило выпрыгнуть из груди, то замирало и совсем останавливалось.

И тишина, проклятая тишина. Она давит, она заставляет время стоять на месте. Она не дает ему двинуться вперед. Она, все эта проклятущая тишина. Я закричал, и мой крик потонул в тишине. Адель всхлипнула, и тишина пропала.

Я поднял на нее глаза. Она слабо улыбнулась и, подогнув под себя ноги, села возле меня. Адель прижалась ко мне, она была теплой, она, сама того не зная, спасала меня. Ее руки оплели мою шею и губы прошептали в ухо:

– Спасибо!

Тепло ее дыхания скользнуло по щеке, и она поцеловала меня.

– Эй! – с порога заорала Шепот. – Что ту происходит? Что это ты себе позволяешь?

Она оторвала от меня Адель и отвесила мне подзатыльник. Мне! Как будто это я целовал ее племянницу.

– Какого хрена ты тут вытворяешь? – над ухом прохрипел Молот. – Я же сказал тебе только присмотреться, а не развлекаться с ней.

– Развлекаюсь? – огрызнулся я. – Я? Видишь ли, брат, последнее время у меня появилось правило спасать чужих детей от изнасилования. Я жить без этого не могу, не засыпаю, если не спасу пару-другую. А уж если для этого приходится убить кого, так я вообще не зря день прожил. – Я со злостью пнул пустой бочонок, и тот, гремя, покатился через весь погреб и замер, ткнувшись в голову убитого мной.

– Дед! – не отводя взгляда от меня, крикнул Молот.

– Мертв! – отозвался Дед. – Точнехонько в сердце. Чем ты его?

– Вот, – указал я на валяющийся у ног нож.

– А-а, – протянул Дед, – был бы клинок чуть длиннее, он бы сразу сдох. – Дед сморкнулся и, подмигнув мне, тронул Молота за плечо. – Куды его, Молот?

– Выкинь где-нибудь, – безразлично ответил Молот, – только чтоб нашли не сразу.

– Нет, – еле проговорил я, – нельзя его где-нибудь. Никак нельзя.

– Это еще почему? – В голосе Молота появился интерес.

– А ты посмотри на него, может, признаешь. Нет, не узнаешь? Тогда я тебе скажу, кто это. Это Эркан-младший, помнишь такого?

– Старшего помню. Я у них в саду яблоки воровал, а он меня, когда ловил, за это драл, а потом ими же и угощал. И отцу никогда ничего не говорил. Странный дядька. Он еще жив?

– Ты не слушаешь меня, – с горечью произнес я. – Мне жить осталось до утра, а ты… Это сын того самого странного дядьки. А дядька тот за последние пару лет такой вес набрал, что… В общем, конец мне.

– Хреново! – выдохнул Молот. – Весьма хреново, но не смертельно.

Я удивленно поднял на него взгляд.

– Иди спать, – он подмигнул мне, – а мы тут пока придумаем чего-нибудь.

Придумают они, как же. Я в это не верил, но послушно поплелся к себе в комнату. Общий зал был почти пуст, и только пьяная компания за чудом уцелевшим столом, допивала вино под присмотром Карманника да Гробовщик выносил невменяемые тела на улицу. Как-то быстро они сегодня свернулись. Да пес с ними, не до них сейчас. Я поднялся к себе, с огромным трудом отпер дверь и, не снимая грязной одежды, рухнул на кровать.

Не знаю, что это было, сон или мучительное полузабытье. В моей памяти навсегда останутся медленно поднимающееся солнце, расползающиеся по углам тени и безжалостная мысль в голове. Стучащая в висках, заставляющая сердце выпрыгивать из груди. Мысль, порождающая страх. Страх, иссушающий горло, леденящий кровь, осколками льда проходящий по жилам, уничтожающий изнутри. Стоило закрыть глаза, как всплывало перекошенное, удивленное лицо Эркана младшего. Ох и удивился же он, когда я его пырнул.

Я не хотел, чтобы приходило утро. Я хотел, чтобы ночь длилась бесконечно. Я проваливался в сон и в ужасе вскакивал проверить, не пришло ли утро. Я надеялся, что это не случится никогда, но оно пришло. Утро дня моей смерти.

Странно, но я даже испытал облегчение от этого. Стоило только осознать, что жизнь окончена, – и страх ушел. Мне стало все равно. Я подошел к окну и выглянул во двор. Солнце совсем не по-осеннему освещало безоблачное, бесконечно синее небо, в маленьком саду радостно пели птички. Хороший денек сегодня выдался, теплый, жаль, что последний.

Молот сидел в общем зале за столом, подперев голову руками, и, казалось, спал, но стоило мне только сойти с последней ступени, как он встрепенулся и уставился на меня.

– Солнце встало? – вместо приветствия спросил он.

– Давно уже. Так что вставай и готовься к моим похоронам.

– Да-а, – протянул он, – дело дрянь. Ты знаешь, – он сощурил глаза, меня передернуло, – мы тут с ребятами все обсудили, кое-что проверили, и вот что я думаю. Устраивать маленькую войну против всего клана Эрканов нам не под силу. Нет на это времени, да и начальство за это по головке не погладит. У меня же начальство есть.