– “Не знаю”... “Наверное”... Фуфло! Я бы этого минера сраного... – сменив Сергея в яме, начал бухтеть Житник, но вдруг осекся, нащупав под очередным вынутым им камнем клок белой овечьей шерсти... Еще несколько камней улетело вниз, и все увидели, а затем и почувствовали своими носами, что захоронено в закопушке на глубине около полуметра.

Житник, не говоря ни слова, вылез из ямы, тщательно отряхнул с себя пыль, затем медленно подошел к сидящему Фредди, взял его левой рукой за лацканы пиджака и сильным рывком поставил перед собой.

– Ты чего, Юрик? – заволновался Федя. – Там, под шкурой, может быть золото. Я сам бы падалью его прикрыл.

– Сам ты падаль! – коротко и зло прошипел Житник и с размаху, правой, саданул его в скулу.

Федя мешком навзничь упал в канаву. Юрка колючими глазами нащупал его правый бок (он любил бить в печень), занес ногу, но ударить не успел: Сергей, бросив автомат Бабеку, цепко схватил Житника за руку, потянул на себя и они оба, не удержавшись на ногах, кубарем скатились на несколько метров вниз, на небольшую площадку под канавой. Житник вскочил на ноги первым и ударил Сергея ногой в пах. Но Кивелиди выдержал удар, перехватил ногу противника и попытался пережать ему ахиллесово сухожилие. Но Житник сумел вырваться и отпрянул, дав Сергею время подняться. До этого момента я раздумывал: идти на помощь другу или нет? Но когда Кивелиди встал на ноги, я с облегчением опустился на край канавы и, склонив голову набок, принялся спокойно наблюдать – в драке с равным или даже несколько уступающим по силе соперником Юрка не имел практически никаких шансов. Он слишком любил себя, чтобы допустить хоть малейшую возможность повреждения своей драгоценной шкуры. И поэтому дрался преимущественно с женщинами...

Но, в данном случае, я ошибся. Юрка, даже получив в глаз и по носу, продолжал отражать и наносить удары. И лишь когда он изловчился и, с заметным даже издалека наслаждением, ударил носком тяжелого ботинка Сергея в раненую ногу, я понял, почему драка продолжалась так долго: Юрка знал, где у соперника ахиллесова пята!

Секунды мне хватило, чтобы скатиться вниз и встать между ними.

– Юр, я ведь тебе сейчас руку сломаю, – медленно проговорил я, когда холодные глаза Житника сфокусировались на мне. – В локте. Никакие титановые накладки не помогут, клянусь! И прокладки тоже. Хочешь, покажу, как это делается? Хочешь?

– Оставь его, – выдавил Сергей, морщась от боли. – Козел! Нашел время бодаться. Пошли наверх.

– В общем, так, Львович! – заявил я по дороге понуро шедшему впереди Юрке. – Мы скажем Бабеку, киллеру нашему штатному, чтобы стрелял без политеса и предварительных уведомлений по ногам всех любителей мордобоя. Мы хоть и в жопе, но живы. Короче, если еще раз психанешь – оставим тебя где-нибудь на тропе с побитой мордой. И простреленным коленом. Фамеди?[74]

– Вчера придешь! – огрызнулся Житник, не оборачиваясь. И через минуту добавил уже миролюбиво:

– Ну, пободались маненько... С кем не бывает. После такого капута не грех отряхнуться.

С Бабеком мы подняли истекавшего кровью Сергея на дорогу. Порывшись в рюкзаках, Наташа нашла бурый от приставшей пыли бинт и перевязала его. Затем я осмотрел испуганного Фредди. Он был почти как огурчик – рука была в полном порядке, рана на голове немного покраснела, но не вызывала никаких опасений.

– Пошлите по старой тропе, – сказал он, когда я смазывал ему голову оставшимся у Бабека мумие.

– Врал насчет чабанов? – усмехнулся я.

– Конечно... А сразу про схрон не сказал, потому что удивить хотел. Сюрприз, так сказать в рожу. Но остальное все правда! – твердо глядя в глаза, ответил Фредди. – Умные люди, а не рубите в колбасных обрезках... Ну нахера ему переться из кишлака в такую даль, да еще в гору? Чтобы вонючую шкуру хоронить?

– Хватит ругаться! Надо в город идти! – опустилась Лейла передо мной на корточки. – Неужели вы хотите остаться все здесь навсегда? Или вам понравилось долбить камень в штольне? Мы все, все погибнем в этих горах...

– Все, киска, все! – успокоил ее я. – Через день, максимум – через два мы будем есть праздничный плов во дворе Лешкиного барака. И холодным пивом запивать...

– Из ливерной колбасы плов или из дохлых голубей? На ливерную-то деньжат у вас не хватит, – благодушно съехидничал Юрка, решивший, видно, спустить на тормозах свой поступок. – Кстати, друзья-товарищи, сэры и господа, неплохо было бы сейчас кем-нибудь сытненьким перекусить, а?

После недолгого обсуждения мы решили позавтракать в безопасном месте, и, посадив Кивелиди на безропотного Пашку, поверху, по скотобойным стежкам, пошли на знакомую уже всем тропу в город.

Но не прошли и ста метров, как Кивелиди с высоты ишачьего седока заметил в двухстах метрах внизу человека, неподвижно лежащего ничком в короткой разведочной канаве. Оставив Сергея с женщинами и Федей, мы с Бабеком и Юркой побежали к нему.

Это был Доцент. Мы осторожно перевернули его на спину – он, не приходя в сознание, протяжно застонал. Белая застиранная рубаха на животе была сплошь пропитана кровью. Я задрал ее до груди, и в середине живота, под порослью волос, шелушившихся запекшейся кровью, увидел маленькое пулевое отверстие.

– Допрыгался, интеллигент! Поделом тебе! – сквозь зубы процедил Житник.

– Да, ты прав... согласился я. – Похоже, допрыгался! По брюшным ранениям я, к сожалению, не специалист. Не люблю в кишках ковыряться. Пристрелить бы его. Из милосердия и уважения к просветительским заслугам. Тут его лисы живьем съедят.

– Не надо стрелять! – покачал головой Бабек. – Иншалла! Если не кушал перед пуля, может, жить будет. Я ему перевязка делаю, потом мумие в рот даю.

– А ты ведь дело говоришь, дорогой! – закусил губу Житник. – Молодец! Правильно, не надо его стрелять. Я его с собой возьму. В себя придет, я его вниз головой на столб повешу! Быстренько вытрясу, куда золото спрятал. Или кишки вытряхну. А вы, гуманисты сраные, можете валить отсюда! Без вас дешевле! А я повеселюсь! Последнюю неделю меня только и е..., теперь моя очередь.

– Отвали! – твердо отрезал я. – Очнется, сам расскажет. Увидит твои звериные глаза и расскажет.

Бабек тем временем разорвал свою рубаху на бинты, перевязал рану Доцента, предварительно посыпав ее аммонитным порошком из маленького целлофанового пакетика, затем разжал ему челюсти ножом и вложил в рот почти весь оставшийся запас мумие. Закончив, он поднялся на ноги и заходил взад-вперед, внимательно глядя себе под ноги.

– Ты чего? – удивился я.

Бабек остановился, вперился взглядом куда-то в сторону вниз и спустя пару секунд воскликнул:

– Посмотри! Он туда ползал! В тот следующий канава. Видишь: там винизу в яма юган воткнутый стоят, как на первый канава со шкура бараний. Он туда ползал! Хотел там умирать, чтобы потом кто-нибудь из его люди это место находил!

Конец его речи мы дослушивали уже на ходу.

Подбежав к указанному Бабеком месту, мы опустились вокруг него на колени и, срывая ногти, стали разгребать рыхлый каменистый грунт. Через пять мгновенно прошедших минут наши ногти заскребли по железу, и еще через минуту в наших руках была хорошо нам знакомая канистра со смесью коньячного спирта и водки...

– Больной он что ли? – растерянно пожал я плечами. – В одном месте сгнившую шкуру закопал, в другом – спирта канистру, а в третьем – без сомнения будут лежать пустые банки из-под “Завтрака туриста”. Или мои старые носки, которые я на штольне выбросил...

– Нет, он умний! – покачал головой Бабек. – Он шкура закапывал, и не один, наверно, чтобы собака настоящий место не находил... Банка и носки тоже мог закапать, если пахнут харашо. Или, может быть, жопа чувствовал, что смотрит кто-то и следы запутывал. Давай дальше копать – там земеля еще рихлий.

Стоит ли рассказывать, что творилось с нами после того, как мы практически одновременно ухватились кровоточащими пальцами за перехваченную алюминиевой проволокой горловину такого знакомого, такого родного, такого бугрящегося самородками пробного мешка!