— Свяжись по воксу со всеми оставшимися. Пусть двое заступят на охрану мостика. Только добровольцы. Остальные отправятся с нами, чтобы отвезти нашего отца на Ноктюрн.

— У нас будет один корабль, а у врага их множество, — предупредил Зитос.

— Я не собираюсь с ними сражаться. Нам нужно лишь пробиться сквозь строй и добраться до поверхности целыми.

— Что насчет Хехта?

— Неважно, какая цель у него была или есть, мы его уже никуда не сможем отвезти. Если он объявится и попытается остановить нас, придется убить его, агент он Малкадора или нет.

После того как они добрались до границ сегментума Солар, Хехт ушел в солиториум: дождался, пока Нумеон и Вар’кир не ушли, и спрятался. Разум не выдерживал груза двух противоборствующих душ. При встрече с Квором Галлеком он поверил, что его зовут Бартуса Нарек, но позже, когда его миссия напомнила о себе, на первый план начала выходить другая личность — Каспиана Хехта.

Он был сломан: сознание, пересеченное ветвистой трещиной, не принадлежало до конца ни первому, ни второму.

Нарек пытался вспомнить, что с ним сделали. Хехт пытался все отрицать.

— Кто я? — спросил он у спящего огня, который дрожал в своей железной колыбели.

Ответа не было.

Он достал нож. Тот был отполирован до зеркального блеска, но Нарек не узнал лицо, отразившееся в клинке. В неровном свете на него смотрело лицо самозванца, чужое и незнакомое.

Убить примарха. Вот что говорили ему инстинкты. Владыку Змиев… Но ведь он уже был мертв, разве нет? И все же потребность не уходила.

Он мог бы сделать это достаточно легко. У входа в святилище поставили еще двух стражей, но он убил бы их. На борту этого корабля были только два Саламандры, способные доставить ему проблем, и оба были так далеко, что о них можно не беспокоиться.

Но всякий раз, когда Нарек думал об этом, он колебался, словно на пути мыслей вставал обратный импульс.

Поэтому он пришел в солиториум — чтобы попытаться привести мысли в порядок.

Два разума не могли долго существовать в одном теле, даже если это тело принадлежало трансчеловеку. Его разорвет пополам; одна половина Нарека, одна — Хехта. Он уже чувствовал, как распадается.

Перспектива потерять свое «я» взывала к чему-то примитивному, что не могла до конца подавить никакая гипнообработка. Его охватил страх, настоящий страх. Впервые в жизни или в той ее части, которую он помнил.

— Чьи это руки? — спросил он вслух, но эхо вернуло вопрос. — Чей это голос? — закричал он.

Надеясь найти ответ в прошлом, он вспомнил грузовой контейнер, в котором впервые проснулся. Он также вспомнил свою камеру на Макрагге и допросы Тита Прейтона. Иногда казалось, что допросы были в другой жизни, в чужой. Иногда они были частью его истории.

Он опять отвлекся. Подумал о ящике и о теле, которое обнаружил внутри. Он помнил броню. Помнил, что был Бартусой Нареком. Гражданских, который перерезал, чтобы захватить грузовое судно. Спуск в Бастион, когда от топлива осталась лишь гарь. Мощную потребность найти новый корабль.

Мысленную установку, похожую на созданный гипнообработкой рефлекс.

Каспиан Хехт — это на самом деле Бартуса Нарек, или Бартуса Нарек — это на самом деле Каспиан Хехт?

Мысли шли по бесконечной спирали.

«Меня забрали».

Об этом можно было догадаться. В один момент он в камере в Восточной Цитадели, в другой — в темноте грузового контейнера.

«Вывезли с Макрагга…»

Но кем? Тем воином, чье тело он обнаружил, когда очнулся? И зачем?

«Псайкер».

Но не Тит Прейтон, а кто-то более сильный. Достаточно сильный, чтобы замаскировать их побег и запутать сынов Жиллимана в их собственном доме. Нарек знал только одного псайкера на службе Империума, способного на это. Его знаком была отмечена серая, непримечательная броня Нарека. Но он никак не мог этого сделать.

Во всяком случае… напрямую.

Значит, сделал другой, предоставив свое тело в качестве проводника для воли Сигиллита.

Первого лорда Терры, гранд-мастер…

— Ассасины, — произнес Нарек вслух. Он поднял нож и опять взглянул на незнакомое лицо, глядящее на него с клинка. Оно было обычным, незапоминающимся. Маской, нужной, чтобы он мог выбраться из Ультра-мара.

— Это не лицо Каспиана Хехта, — сказал Нарек.

Он поднес нож к щеке и сделал небольшой надрез — такой, чтобы можно было просунуть в него палец в латной перчатке. Потекла кровь, но не сильно. Он углубил разрез, удлинил его. На этот раз оторвал небольшой лоскут ножи. Крови по-прежнему было очень мало. Почти никакой.

А когда он снял целый слой, под ним не оказалось ни плоти, ни мышц, ни даже кости. Только еще одна кожа. На ней были вытравлены знакомые символы. Колхидская клинопись.

Это была его кожа — кожа Бартусы Нарека.

Он дернул, и фальшивая плоть сошла целиком. В руках Нарека осталась жуткая маска из синтетической кожи. У жаровни стоял железный кувшин с водой, чтобы гасить пламя и поднимать пар. Он вымыл этой водой нож.

— Я знаю это лицо, — проговорил он теням, и следующее откровение не заставило себя ждать.

Каспиан Хехт существовал. Он был псайкером, который должен был силой и манипуляциями изменить разум Нарека, скрыть от всех, даже от его обладателя, кто он на самом деле. Нарек знал это, потому что это знал Хехт, а он был Хехтом — частично, во всяком случае.

Но что-то пошло не так. Каспиан Хехт погиб, хотя часть его выжила в голове Нарека.

— Я сын Слова. Я Нарек.

Звук клинка, вынимаемого из ножен, заставил его обернуться.

— Плохо, — сказал Рек’ор Ксафен, стоящий у входа в солиториум. — Потому что это значит, что мне придется тебя убить.

Нарек, все это время стоявший на коленях, встал, свободно держа нож.

— Только два воина на борту этого корабля способны победить меня в дуэли.

— Предатель и спесивец, — отозвался Ксафен, но скрывая отвращения при виде кусков маски, еще свисавших с кожи Нарека.

— Я просто устал, — ответил Нарек, действительно выглядящий усталым. — Знаешь, сколько людей хотят меня убить?

— Подозреваю, что немало.

Нарек кивнул:

— И будешь прав. Я предатель для тебя и пария для собственного легиона. Я узрел Его свет и в тот момент понял, что иду по ложному пути. Вот только я не знаю, по какому идти теперь.

Ксафен крутанул меч, разминая запястье.

— Пытаешься вызвать сочувствие? У меня ты его не найдешь. Ты проливал на черных песках кровь моих братьев.

— Нет, просто хочу, чтобы еще одна душа об этом знала. Даже сейчас, когда я говорю, все это кажется немыслимым.

— Само путешествие было немыслимо, с тех пор как мы покинули Макрагг. Ты причастен к этому? Может, ты, затаившись среди нас, как змей, отравлял наши умы, чтобы мы опять бросились в бурю?

Нарек поднял руки с видом искреннего раскаяния:

— Это преступление — единственное, в котором я не виновен. Твои Змии сами все сделали. Неужели ты так сильно уверен в неудаче? Где твоя вера в твой легион?

— Она умерла на черном, залитом кровью песке, когда ваши ножи глубоко погрузились в наши спины. Мы должны были умереть там. Я должен был там умереть, но мы выжили и с тех пор ползем вперед. И в этом заключается жесточайшая ирония: мы — мертвецы, везущие мертвого.

— Я не хочу тебя убивать. Не так давно, когда я был для тебя Каспианом Хехтом, мы сражались как союзники.

Ксафен сощурился и шагнул в солиториум, медленно загоняя Нарека в угол.

— Неважно, какую броню ты носишь, за чьей кожей прячешь свое истинное лицо. Ты остаешься собой, предатель.

— Ксафен, это глупо.

— Не произноси мое имя, словно мы братья. Обнажи свой меч. Я не буду убивать тебя исподтишка, как ты убивал моих братьев.

— Как скажешь, — сказал Нарек, хрустнув костяшками пальцев. — Но перед тем как мы начнем, тебе следует кое-что узнать.