А в нем летел Квор Галлек и воздавал хвалу Лоргару за подаренное им освобождение, а Губительным силам — за оставшийся у него осколок фульгурита.

Ном Рай’тан ждал в тенях скромного склепа, освещаемого лишь одним подрагивающим костром. Он стоял перед саркофагом Вулкана, закрыв глаза, словно думал о чем-то или скорбел.

— Лорд капеллан, — раздался из темноты голос Нумеона.

— Встань рядом со мной, брат, — торжественно попросил Рай’тан.

Нумеон исполнил просьбу.

— Скажи, Артелл, что ты видишь в саркофаге, чего не видят остальные?

— Я вижу своего отца и возможность его возвращения.

— Почему? Потому что хочешь этого, нуждаешься в этом?

— Потому что это правда. Я верю в это.

— Ты был советником нашего примарха, пожалуй, самым близким к нему лицом в легионе и его клятвенным защитником.

Нумеон повернулся к нему и нахмурился:

— Хочешь сказать, что я подвел его?

— Я хочу сказать, что ты можешь чувствовать себя виноватым в его гибели и что скорбишь по нему, возможно, сильнее, чем любой другой сын Ноктюрна. Наверное, поэтому ты цепляешься за веру в его возрождение.

— Я ни за что не цепляюсь. Я знаю, что Вулкан вернется. Я чувствую это. И разве Прометеево кредо не рассказывает нам о перерождении? О Круге огня?

— Оно говорит о духовном перерождении, Нумеон. Лишь предав земле одного, мы открываем путь для второго. Это метафора. Ты — реинкарнация Вулкана. В тебе и во всех нас его учения и священная мудрость обретут бессмертие.

— Возможно, это верно для наших нерелигиозных времен, но разве в древности Круг огня не мог означать настоящее возрождение? В конце концов, наш отец бессмертен.

— Брат, это мифы из темной эпохи кровавых жертвоприношений, которые сам Вулкан и развенчал.

— Думаешь, нашу эпоху нельзя назвать темной и в ней не приносят кровавые жертвы и даже больше?

Рай’тан вздохнул.

— Во что верил Вар’кир? — спросил он. — Я слышал, как сержант Зитос упоминал о нем. Когда-то я был его учителем, а потому он примкнул к числу Игниакс и был твоим духовным советником, верно?

— Да. Он также был моим другом.

— Хорошо, но во что же он верил? Что бы это ни было, он отдал за свою веру жизнь.

— Я видел чудеса. Вулкан хранил меня.

— Не сомневаюсь в этом. Кровь Вулкана в тебе сильна, но так во что же верил Вар’кир?

Нумеон помрачнел, но не позволил сомнениям отразиться на лице.

— Он верил, что мертвый Вулкан на Ноктюрне обретет покой.

— А ты в это не веришь.

— Вулкан должен воскреснуть.

— Ради себя или ради тебя, брат?

Нумеон нахмурился, чувствуя, как разгорается в груди гнев.

— Ради легиона, ради всех нас. Ради этой войны.

— А если, несмотря на всю твою веру, он не восстанет после того, как мы вернем его горе? Что тогда?

— Я не понимаю.

Рай’тан печально улыбнулся:

— Нет, не понимаешь.

— Это все? — спросил Нумеон, чей гнев уже рвался наружу. — Смертопламя ждет.

Рай’тан покачал головой и отпустил его.

Из кратера дремлющего Смертопламени поднимался дым. Из глубин шел тихий рокот, дополняющий резкий треск магмы и шелест растворяющихся камней, словно сама гора скорбела по примарху.

Сыны Вулкана торжественно выстроились рядами в широкой скалистой чаше, засыпанной пеплом и золой. Они с гордостью облачились в плащи из драконьей кожи, которые теперь развевались на горячем сернистом ветру, и положили шлемы на сгиб руки.

Их было меньше восьмисот — ничтожное число, но больше в эти беспокойные времена Саламандры собрать не могли. На всех них стояло клеймо, которое будет напоминать об этом событии. Они получили его впервые, ибо впервые стали свидетелями смерти примарха.

Среди них находились Нумеон и те, кто прошел сквозь шторм.

Поверх назойливого гула горы разносилась траурная дробь, которую Саламандры отбивали костяшками пальцев по наплечникам. В унисон звенели наковальни, по которым Гарго и другие кузнецы стучали молотами.

Тело Вулкана, наконец высвобожденное из саркофага, покоилось на гранитном одре. Молот Несущий Рассвет был до сих пор зажат в руке и лежал на груди. Фульгурит, этот шип, этот проклятый наконечник копья, оборвавший бессмертную жизнь Вулкана, оставался погружен в его сердце, не давая забыть о том, как он погиб.

Руки, ноги, грудь и шею примарха обвивали церемониальные цепи. Четыре отходящих от тела конца были пропущены сквозь толстые железные кольца, ввинченные в магматический камень по четырем сторонам света. Прометеево кредо говорило, что эти цепи привязывают дух воина к его телу, чтобы оба вошли в огонь и вернулись в землю.

Ном Рай’тан стоял перед одром, торжественно склонив голову. Он поднял кулак, и стук по наплечникам и наковальням прекратился.

Несколько секунд звучал только рокот горы и тихий стон ветра. Затем Рай’тан заговорил. Используя старое наречие, язык древних племен, он молил гору и землю принять своего приемного сына и вернуть его Ноктюрну.

— С пеплом он вернется, — говорил Рай’тан, — не утратив огня. Да будем мы, стоящие на грани гибели, свидетелями его ухода.

Легионеры вокруг кратера потянули за цепи. Четверо Огненных Змиев — два в ногах и два у плеч — подняли Вулкана с одра и держали его на весу, пока цепи не натянулись достаточно туго, чтобы поддерживать его на высоте.

— Владыка Змиев, спаситель Ноктюрна, славный сын Императора Человечества, Вулкан, мы предаем тебя огню.

Когда Рай’тан договорил, Огненные Змии отпустили Вулкана, и он стал медленно опускаться в центр кратера.

Гора дыхнула дымом, окутывая облаченное в доспехи тело, пока висевшее на толстых цепях. Но постепенно и неумолимо Вулкан опускался все ниже.

Пламя из глубин отражалось в полированной броне, уже черневшей от жара.

— Да будешь ты вечно гореть в сердце горы, служа маяком для оставшихся, не давая забыть о твоем учении и мудрости.

Цепи скользили в кольцах, и тело опускалось все ниже, пока не пропало из вида. Теперь только по натяжению цепей было понятно, что оно еще не исчезло.

— На наковальню, о, Владыка Змиев! Наш отец и примарх!

Рай’тан наклонился и погрузил руку в горячий пепел у ног.

Все, кроме легионеров с цепями, последовали его примеру и изобразили на лицах символ возрождения. Он означал не буквальное воскрешение, а, скорее, реинкарнацию личности или духа.

Когда горячий пепел опалил плоть, Саламандры выкрикнули имя Вулкана, чтобы земля запомнила его и прислушалась, если у них возникнет необходимость воззвать к нему.

Достав из-за спины обсидиановый молот, Рай’тан ударил по одру и расколол его надвое.

Цепеносцы разжали руки, и Вулкан рухнул в зев горы. Пламя забрало его, и все было кончено.

Вулкан не ожил.

Прошло девять дней, но он не вернулся. Он остался пеплом, одним целым с землей. Ноктюрн скорбел, его горы молчали, и только ветер что-то шептал над пустынями и пепельными равнинами. Камни стояли неподвижно, земля не дрожала. Солнце поднималось и опускалось, великие чудовища глубин спали.

Война утихла, а вместе с ней — и память о ее приходе. Мир забрал себе тех, кто пытался его разорить, и теперь перед Драконийскими вратами не было ничего, кроме пепла.

Нумеон шел вперед. Он шел один, ибо не находил утешения своему горю ни в узах братства, ни в сочувствии других.

Под ногами разливался тихий гул. Он ощущался с тех пор, как Нумеон покинул крепость, в которой Зитос сформировал гарнизон, создав еще один аванпост.

Никто не видел, как он уходит. Нумеон об этом позаботился. Он оставил доспехи и оружие в крепости и отправился в пустыню просто в одежде. Голый металл интерфейс-портов, которые соединяли его через черный панцирь с силовой броней, раскалились до предела. Солнце злобно жгло спину.