Нет, не поздоровится пану генеральному писарю, коли станут явными его прегрешения! Надо поскорей порвать связь с Дорошенко, искать покровителей в другом месте…
Все чаще и чаще думал Мазепа о гетмане Иване Самойловиче. Кто такой этот счастливчик? Он не был даже военным человеком, не принадлежал к казацкому сословию, а происходил из духовного звания. Учился в семинарии, потом служил войсковым писарем. Хитростью и лестью он расположил к себе московских бояр, ведавших украинскими делами, добился, что там стали очень высоко ценить его. И вот теперь этот попович – гетман обоих берегов Днепра!
«Значит, Москва сильна, – размышлял Мазепа, – значит, с умом можно многое сделать там, если попович до гетманского уряда добрался…»
Мазепа посоветовал Дорошенко признать себя побежденным и начать переговоры с воеводой Рамодановским.
– Переговоры можно затянуть, а там видно будет, – смиренно добавил он. – Нам лишь бы время выгадать…
– Что ж, – вздохнул Дорошенко, – делать нечего, езжай в Переяславль. Поторгуйся там, туману напусти… Ну, да тебя учить не надо… Сам ведаешь, что там сказать!
… И вот Мазепа впервые узрел грозного царского воеводу и хитрого поповича.
Он облобызал руку князя, сразу расположив его к себе смирением.
– Обещал Дорошенко, целовал образ, что быть ему в подданстве под высокой царской рукой со всем войском Запорожским той стороны, – начал Мазепа свою речь. – Великий государь пожаловал бы, велел его принять, а боярин, воевода милостивый, – тут он отвесил низкий поклон, – взял бы его на свою душу, чтобы ему никакой беды не было…
– Скажи Петру Дорошенко, – отвечал Рамодановский, – чтоб он, надеясь на милость великого государя, ехал ко мне в полк безо всякого опасения…
Мазепа знал, что Дорошенко ехать сюда не собирается, но сейчас он меньше всего думал о своем благодетеле и покровителе. Он весь был охвачен трепетным волнением первой встречи с людьми, которые были силой, от которых – он чувствовал это всем своим существом – зависит его дальнейшая судьба.
Представившись гетману Самойловичу, Мазепа сумел ему понравиться. Он понимал, что попович охотно возьмет его к себе на службу, но… как посмотрит на это Дорошенко? Ведь Петр Дорофеевич знает за своим писарем столько всяких неприглядных историй, что озлоблять его добровольным переходом на сторону Самойловича никак нельзя. Надо сделать все так, чтобы никакой тени на себя не положить…
И Мазепа придумал.
Вернувшись к своему гетману, он доложил, что воевода и попович держат на него злобу, хотят тайно схватить, что вообще о мире с Москвою нельзя и думать.
Испуганный Дорошенко решил опять искать помощи у старых своих хозяев – крымских татар. С письмами и подарками к хану гетман отправил своего «верного» Мазепу.
Но случилось так, что Иван Степанович, прекрасно знавший дорогу в Крым, почему-то заблудился и попал в Запорожскую Сечь к кошевому атаману Ивану Дмитриевичу Сирко…
IV
Запорожская Сечь, расположенная близ днепровских порогов, у впадения речки Чертомлыка, представляла собой своеобразную крепость, о которую не раз разбивались грозные татарские орды.
Храброе войско запорожских «лыцарей», беспрерывно пополняемое беглым и удалым людом, играло выдающуюся роль в борьбе против иноземных захватчиков – шляхетской Польши и особенно султанской Турции и Крымского ханства.
Курени – обширные общие избы, где жили запорожцы, церковь, пушкарня и несколько торговых лавок, снабжавших сечевиков хлебом, мясом, горилкой и табаком, составляли небольшой городок, окруженный шестисаженным земляным валом и башнями с бойницами.
На реке под особой охраной находился флот Сечи Запорожской, состоявший из сотен легких лодок – «чаек» и галер.
Все начальные люди Запорожской Сечи – кошевой и куренные атаманы, есаул, писарь, судья и прочие – ежегодно переизбирались общим собранием всего «товариства».
Однако богатые сечевые «старики», владевшие земельными угодьями, запасами оружия и косяками коней, старались всеми силами не давать воли «сиромашным» и «новопришлым» – бедноте, искавшей в Сечи убежище от панского гнета и крепостной неволи. При выборах кошевого и куренных атаманов «старики» заранее намечали своих ставленников, используя материальную зависимость от них голытьбы, а то и покупая голоса за чарку горилки или старый зипун.
Правда, иногда сиромашным удавалось провести в атаманы своего кандидата, по обычно, если он не смирялся, «старики» быстро его сменяли.
Атаман Сирко, выдвинувшийся из сиромашных своей изумительной храбростью, представлял некое исключение. Он ходил в кошевых многие годы и строго следил за соблюдением старинных правил товариства.[6]
Обладая незаурядным военным дарованием, всю жизнь воюя с беспокойными крымскими ордами, Иван Дмитриевич Сирко враждебно относился к Дорошенко, присяжнику турецкому. Но с Мазепой у Сирко отношения были иные. Генеральный писарь, не раз бывавший в Сечи по войсковым делам, зная о неприязни кошевого к Дорошенко, не только не пытался защищать своего гетмана, но, напротив, осуждал его действия, намекая при случае, что служит у Дорошенко по нужде и давно собирается сбежать от него.
Теперь, добравшись до Запорожской Сечи, Мазепа тайно признался Сирко, за каким делом послал его Дорошенко в Крым, и попросил кошевого, чтоб тот уведомил об этом гетмана Самойловича. Кошевой охотно выполнил его просьбу.
Для того чтобы не озлоблять Дорошенко своей изменой, Мазепа договорился с кошевым разгласить небылицу, будто он не по доброй воле попал в Сечь, а был перехвачен запорожцами близ Крыма, связан и привезен как пленник. Пусть не думает ничего худого Петр Дорофеевич про своего верного писаря.
… Мазепа загостился у запорожцев.
Хорошо зная быт и нравы запорожского «товариства», он скоро стал своим человеком в Сечи. Ходил с «лыцарями» на промысел в ближайшие степи, не хуже любого казака мог стрелять и рубиться, объезжал диких коней, не отказываясь, пил горилку, обошел лучших сечевых плясунов, рассказывал запорожцам много занятных и потешных «историй», а в беседе с кошевым не раз намекал, что «хотя все мы царскому величеству служим, а не мешает иной раз и по-своему управляться».
Такие речи были приятны Сирко, который больше всего на свете любил сечевую вольность.
Сирко, по простоте душевной, открыл гостю многие «досады и огорчения», поведал, что не очень верит поповичу и, вопреки его указам, опять намеревается начать поход против басурман.
Мазепа слушал, выражая полное свое согласие с замыслами кошевого:
– Верно, верно говоришь… Дай бог по-твоему свершиться!
«Умный и доброжелательный нам человек пан Мазепа», – подумал Сирко и предложил:
– Оставайся у нас в Сечи, Иване, послужи товариству…
– Рад бы всю свою жизнь служить храброму войску и столь славному атаману, – ответил Мазепа, – да опасаюсь, что попович у себя задержит…
– Не бойся… Мы ему, вражьему сыну, отпишем…
И когда Самойлович прислал за Мазепой своих людей, Сирко строго предупредил их, чтобы ничего худого писарю не чинили, а гетману отписал:
«Мазепа казак добрый, пане гетмане, просим всем войском запорожским, чтоб его никуда не засылали, а отпустили к нам обратно с честью…»
Поблагодарив Сирко за гостеприимство и пообещав ему вечную дружбу, Иван Степанович уехал.
Самойлович встретил его любезно.
Мазепа объяснил, что своё путешествие и запорожский «плен» он подстроил умышленно, дабы отойти от Дорошенко, и тут же присягнул поповичу в вечной верности, открыв ему все тайные замыслы Дорошенко, а попутно очернив кошевого атамана Сирко.
Самойлович остался доволен. Он решил отправить Мазепу в Москву, чтобы окончательно разделаться с Дорошенко.
Иван Степанович сначала испугался. Как-никак, он ведь еще недавно служил Петру Дорофеевичу, вместе с ним присягал Крымскому хану, вел переговоры со Стамбулом. Но гетман Самойлович его обнадежил:
6
Народные предания повествуют, что Сирко родился с зубами:
«Ото як вин тилько родився, то баба взяла на руки та пиднесла до стола, а на столи пироги з потрибкою. Сирко ухопив периг руками, та и зъив. Родився, бачете, с зубами, тай весь, вик ив ворогив…»
Название реки Чертомлык тоже увязывается с именем Сирко. Он был якобы так отважен, что и черта не боялся. Шел однажды Сирко над речкой, видит, в ней черт полощется. Атаман выхватил пистоль и застрелил его. «Черт только млыкнул вверх ногами, когда луснул его Сирко».
Отличаясь редким бесстрашием, Сирко был не корыстолюбив и великодушен. Он отказывался от своей добычи, раздавая ее казакам, и никогда не преследовал слабого врага. Однажды запорожцы разорили татарский аул. Какая-то бедная татарка пришла к Сирко с жалобой; у нее угнали последнюю корову, ее детям нечего есть. Атаман приказал немедленно вернуть татарке все добро и корову, от себя подарив для детей кусок сукна.
Гетман Самойлович, проведав об этом, стал удивляться и укорять, кошевого, но тот ответил:
– Когда бы и черт, пане гетмане, помогал людям в крайней нужде, то брезговати тем не годится. Бо кажут люде: нужда и законы зминяе. А когда мы бедной татарке и малым детям ее помогаем, то сие умному человеку нимало не удивительно, пане гетмане…
Сирко подозревал, может быть и не без оснований, что несколько лет назад Дорошенко, желая уничтожить буйных сечевиков, тайно поднял против них крымского хана, внушив ему мысль захватить Сечь внезапным набегом.
В одну зимнюю ночь хан с сорокатысячной ордой, захватив сечевую стражу, напал на сонных запорожцев, но товариство отбило татар.
В отместку за предательское нападение кошевой Сирко весной того же года вторгся с войском в Крым, разорил много городов и ханскую столицу Бахчисарай, взяв огромный ясырь.
Возвратившись благополучно в Сечь, Сирко отправил крымскому хану такую отписку:
«Ясновельможнейший пане крымский, близкий наш сосед! Не мыслили бы мы, войско низовое, запорожское, воевать с вашей ханской милостью и со всем крымским панством, если бы не увидели дурного начала с вашей стороны. Подкравшись ночным временем к нашей Сечи, вы приказали (что стыдно было вам делать) не по кавалерству выбить и истребить нас, сонных и не чающих никакой беды. Так как ваш поступок причинил нам досаду, то мы решили воздать вам за обиду и огорчение равным за равное, но не тайно, как вы поступили, а явно, по лыцарски. И бог-сердцевед за нашу правду помог нам лучше погостить в вашем крымском панстве, нежели вам в нашей сечевой кучке. Если мы обеспокоили вашу ханскую милость, то извини нас на том, но мы и впредь будем платить за вашу дружбу равной дружбой… Желаем вашей милости доброго здоровья и счастливой жизни. Ваши доброжелательные приятели Иван Сирко, атаман Кошевой со всем войска низового запорожского товариством».
Хан, не стерпев обиды, обратился за помощью к турецкому султану. Тот послал своих янычар истребить запорожскую вольницу, одновременно отправив сечевикам письмо с требованием добровольной сдачи.
«Я, султан, сын Магомета, брат солнца и луны, внук и наместник божий, владелец царств – македонского, вавилонского, иерусалимского, Великого и Малого Египта, царь над царями, властелин над властелинами, рыцарь, никем непобедимый; неотступный попечитель гроба Иисуса Христа, самого бога, надежда и утешение мусульман, на страх христианам, великий защитник – повелеваю вам, запорожские казаки, сдаться мне добровольно, без сопротивления, и меня вашими нападениями не заставлять беспокоиться. Султан турецкий Махмуд IV».
Сечевики, обсудив всем коштом письмо султана, послали ему следующий ответ:
«Запорожские казаки турецкому султану. Ты – шайтан турецкий, проклятого черта брат и товарищ и самого люцыперя секретарь. Який ты, в черта, лыцарь? Черт выкидае, а твое войско пожирае. Не будешь ты годен сынив христианских под собой маты. Твойге вийска мы не боимось, землею и водою будем битьца з тобою. Вавилонский ты кухарь, македонский колесник, иерусалимский броварнык, александрийский козолуп. Великого и Малого Египта свынарь, армянская свыня, татарский санайдак, каменецький кат, подолянский злодиюка, самого гаспида внук и всего свиту и подсвиту блазень, а нашего бога дурень, свиняча морда, кобыляча с…а, ризницька собака, нехрещенный лоб, хай бы взяв тебе черт. Оттак тоби казаки видказали, плюгавче. Невгоден еси матери вирных христиан. Числа не знаем, бо календаря не маем, мисяц у неби, год у кнызи, а день такий у нас, як и у вас, поцилуй за те ось куди нас. Кошевой атаман Иван Сирко завсим коштом запорожским».
