Генерал отворачивается к воде. Его плечи никнут, однако отвечать он не собирается.

— Я ничем не могу помочь, если не знаю ваших планов. И нравится вам это или нет, но, кроме меня, вам сейчас помочь некому.

Меня саму пугает резкость моих слов, и я бессильно роняю руку. Я нерешительно шагаю вперед, не зная, какой реакции ждать. Встав рядом с Генералом, вдруг вижу, как вода смывает с его рук засохшую кровь. Все эти дни он носил на своей коже кровавый отпечаток Спринга.

Я вспоминаю лицо убитого мной солдата. Это я виновата. И в смерти погибших в лагере мужчин виновата тоже я. Генерал кивком показывает влево, откуда течет ручей.

— Встань с другой стороны, — говорит он, никак не реагируя на мою реплику.

Сначала я достаю чехол с шакрамом и кидаю его на траву и только потом обхожу Генерала, топча поросль. Я чувствую себя так, будто вся заляпана грязью, будто с ног до головы покрыта кровью солдат Ангры. Опустившись на колени, задерживаю дыхание и окунаю голову в ручей по самые плечи. Прохлада остужает разгоряченную кожу, оглаживает лицо, смывает панику. И мои сожаления.

Я уже убивала. Видела, как убивает Генерал. Видела каждого из наших людей, даже Мэзера, окропленного кровью и изможденного после сражений. Меня не должны волновать погибшие солдаты Спринга: они убили тысячи винтерианцев. Легкие начинает жечь, но я не поднимаю головы, пока мной не овладевает болезненное желание глотнуть воздуха. Пока оно не затмевает собой все вокруг. Пока, кроме него, не остается ни иных мыслей, ни чувств.

Мою руку обхватывают чьи-то пальцы. От неожиданности я делаю вдох. В легкие заливается вода, а вместе с ней грудь заполняет ледяная паника. Я выдергиваю голову из ручья, кашляю и отплевываюсь. Генерал вытаскивает меня на траву и ударяет кулаком по спине. Затем я вскакиваю на ноги и вытираю с лица грязь.

— Я… я в порядке. Вы меня напугали. Я в норме.

Генерал мне не верит.

— Ты ни в чем не виновата. И ты уже убивала людей, — замечает он. Хоть раз его пугающе проницательное чутье сработало в мою пользу. — И будешь убивать снова. Главное, чтобы это не выводило тебя из строя.

— Этого не случится. — Я сжимаю руку в кулак, и между пальцами скрипит песок. Всю свою злость я загоняю в него, внешне оставаясь спокойной и сдержанной. — Но я не хочу, чтобы чужая смерть давалась мне легко. Даже если это будет смерть Ангры. Я не хочу становиться жестокой, как он.

«И черствой, как вы» — я морщусь, не произнося эту мысль вслух. Груз вины у меня на душе все растет и растет. Он не всегда был таким. Той ночь, когда Дженьюри пал под натиском солдат Ангры, двадцать пять человек спаслись благодаря метели, вызванной магией медальона Ханны, — последний выплеск нашей магии, перед тем как Ангра сломал накопитель и убил Ханну.

— Мы выжили только благодаря Уильяму, — сказала как-то Элисон нам, жавшимся вечером друг к дружке возле костра в ожидании возвращения Генерала с миссии. — Мы видели вспышки пушечного огня и повисшие над городом облака дыма. Мы хотели бежать назад и спасать земляков, но Уильям подгонял нас идти дальше, пока мы не пересекли границу и не спаслись. — Ненадолго умолкнув, она погладила щеку Мэзера. — Он сам нес тебя весь путь от Винтера, от самого дженьюрианского дворца. Каждый раз, когда кто-нибудь из нас молил его вернуться и помочь спасти наше королевство, он отвечал: «Ханна вверила нам своего единственного сына, продолжение династии. Сейчас мы можем спасти Винтер, только сохранив ему жизнь». Позади нас бушевала война, нам приходилось идти сквозь снежную бурю чуть ли не наугад, мы долгие дни не могли найти безопасного места, но, несмотря на все это, Уильям всегда был необыкновенно нежен с тобой. Воин, в груди которого бьется доброе сердце.

Генерал никогда не рассказывал нам этой истории, а Элисон больше никогда ее не повторяла. Но после этого я присматривалась к Генералу, ища в его чертах нежность, о которой говорила Элисон. Порой я успевала уловить промелькнувшую эмоцию — прищур глаз, словно от разочарования, когда Мэзер допускал промахи в спарринге, дернувшиеся уголки губ, когда я умоляла его научить меня драться. Однако это все, что я смогла подметить. Трудно было разглядеть в Генерале человека, который день за днем старался укрыть малыша. Он будто растерял свою природную нежность. Такие уж мы все, хотя не должны были стать такими жестокими. Должны были быть семьей, а не солдатами. И по-настоящему нас объединяют лишь рассказанные другими истории и воспоминания.

Генерал кивает. Он снова чист. На его коже нет больше крови, словно и убийств тоже не было. Только на одежде остались разводы.

— Желание помнить о том, как ужасна смерть, делает из тебя хорошего солдата.

— Вы сейчас… — Мой кулак разжимается. — Вы назвали меня солдатом. Хорошим солдатом.

Губы Генерала кривятся в присущем ему подобии улыбки.

— И это тоже не должно выводить тебя из строя.

Солнце осушает воду на моих щеках и снова начинает припекать кожу. Я наслаждаюсь мгновением необычайного согласия между мной и Генералом и подавляю головокружительное волнение, грозящее его разрушить.

— Так обнимемся, что ли? — шучу я.

Генерал закатывает глаза.

— Бери свое оружие. Мы идем в Корделл.

Ответ на вопрос, почему Генерал назначил местом нашего сбора Корделл, остается для меня тайной. Я понимаю, что это ближайшее к нашему бывшему лагерю королевство, но я прекрасно помню и то, как Генерал его бранил. Король Ноум — трус, прячущийся за своими богатствами и, как все остальные правители Гармонии, присвоивший себе силу накопителя. Поэтому на следующий день нашего пути на северо-восток я снова не выдерживаю. Мне нужно знать ответ на вопрос, который я задала больше десятка раз. К тому же меня подстегивает мысль, что у нас с Генералом сейчас что-то вроде перемирия и он назвал меня солдатом. Это же что-то значит?

— Почему мы едем за помощью в Гармонию?

Генерал косится на меня. На его лице отражается досада, но губы кривятся в улыбке.

— Может статься, настойчивость не доведет тебя до добра.

— Может статься, в трудный час она поможет мне добиться ответа.

Генерал фыркает.

— Важно не то, что Корделл — королевство Гармонии. Важно то, что он рядом с нами. А мы сейчас спешим.

Вероятно, Генерал отчаялся, если он ожидает получить помощь в Корделле.

Нет, тут не все так просто. Может, я и догадываюсь о причине, побудившей его принять такое решение, но все равно чувствую какой-то подвох.

— Каким будет наш следующий шаг?

Генерал устремляет взгляд на горизонт — на бесконечное волнующееся море травы пшеничного цвета и палящее сверху солнце.

— Заручиться поддержкой, — тихо произносит он. — Собрать армию. Освободить Винтер.

Как будто это так просто сделать. Вот уже шестнадцать лет мы работаем только над этим. Хотя теперь, с половинкой медальона в руках, наша цель наконец достижима. Вся моя жизнь была подчинена одной лишь задаче — достать первую половинку медальона, и я никогда не задумывалась о том, что будет дальше.

— Подождите… У нас ведь нет второй половинки медальона. С чего Ноуму нам помогать? И где вообще вторая половинка?

Генерал смотрит на меня, сжав губы в тонкую линию.

— Нам придется пойти на риск как раз из-за второй половинки медальона, — ровным голосом произносит он. Вроде и отвечает на мой вопрос, но в то же время чего-то не договаривает. — Если бы ты хотела что-то спрятать, сберечь от всего мира, но так, чтобы самой всегда знать, где эта вещь находится, куда бы ты ее положила?

— Я бы, наверное, держала ее при себе… — кошусь я на Генерала. — Нет?

Он пожимает плечами.

— Ангра носит вторую половинку медальона с собой? То есть на себе?

Генерал молчит, давая мне возможность самой сложить кусочки мозаики воедино. Он часто так делает и порой этим слегка раздражает.

— Значит, одну половинку медальона Ангра постоянно перемещал по миру, чтобы нам было сложно ее вернуть, а вторую все это время носил на собственной шее? — Я удрученно качаю головой. — А я-то думала, что мы, раздобыв с таким трудом первую половинку, добились успеха.