Да, я люблю метать шакрам. Он требует меньшего сосредоточения. К тому же он легче боевого топора, который наследный принц Корделла поднимает с земли, напрягая бицепсы. В ответ я меняю позу и снова пускаю шакрам. Вспоров воздух изящной дугой, он проходится по шесту всего в волоске от моей последней зарубки и летит обратно ко мне. Снег небесный, как же это приятно!
— А твой выбор каков? — поднимаю я взгляд на Терона.
Он взвешивает в руке топор и оглядывается на глазеющих на нас мужчин, большая часть которых указывает на мой шест и пораженно качает головами.
— С чего бы мне так сразу выдавать свои сильные стороны?
Терон смотрит на меня с дразнящей улыбкой, и я невольно сжимаю пальцы на рукояти шакрама, как будто только с его помощью могу устоять перед ней.
— Всего первый день при королевском дворе, а уже распугиваешь солдат, — раздается за моей спиной голос Мэзера.
С Тероном, стоящим впереди, и приближающимся сзади Мэзером я ощущаю себя так, словно осталась безоружной на поле боя. Я разворачиваюсь к нему, готовая обругать его самыми последними словами — словами, подходящими грубому солдату, не леди. Но все они застревают в горле, когда я вижу его. Потому что — матерь холодов! — он тоже без рубашки. На его шее посверкивает половинка медальона, а кожа в россыпи веснушек так и притягивает внимание к рельефной мускулатуре. Я конечно же не раз видела его с обнаженным торсом, просто вряд ли когда-нибудь смогу привыкнуть к этому зрелищу. Он явно тренировался с кем-то из солдат, а я проскользнула мимо, не обратив внимания на него в толпе других полуобнаженных тел. В свое оправдание могу сказать, что эта площадка переполнена прекрасными мастерами корделлианского боевого искусства.
Я с усилием отрываю глаза от торса Мэзера, смотрю на его лицо и тут же снова на грудь. Сглотнув, стискиваю зубы. Похоже, тренировочная площадка скрыта за стеной вечнозеленых растений не просто так, а чтобы на солдат не таращились девчонки.
— В Корделле что, рубашки под запретом? — ворчу я, повернувшись к мишени и опустив голову к шакраму, дабы скрыть краску, заливающую шею.
Терон смеется, но его смех затихает, когда мы с Мэзером ничего больше не говорим. Он неловко переступает с ноги на ногу, крутя в ладони топор. Я чувствую, что он смотрит на Мэзера. Оба пойманы в окружающую меня паутину неловкости, а я — в эпицентре какой-то странной вражды между королем Винтера и принцем Корделла. Как, во имя холодов, это случилось? Однако я не испытываю жалости к Мэзеру. Даже когда он приближается ко мне и я слышу, как он медленно, словно болезненно, дышит. Я слишком остро ощущаю устремленные на нас со всех сторон взгляды. Мэзер останавливается так близко от меня, что я бы и с закрытыми глазами чувствовала его.
— Мы можем поговорить? — тихо спрашивает он.
Волоски на моей шее шевелятся. Нет. С чего мне вообще с ним говорить? Но я не должна злиться на него. Во всем виноват Генерал. Я смотрю на Терона. Он повернулся в сторону мишени, установленной рядом с моим шестом. Принц поднимает руку, и каждый мускул на его спине напрягается, когда он взмахивает топором. Размах становится все шире и шире, крепче и крепче, затем бросок — и топор летит, переворачиваясь в воздухе. Его лезвие входит в самую середину мишени, и рукоять покачивается от силы удара.
Терон разворачивается ко мне, улыбаясь.
— Мой выбор оружия не важен, — говорит он, продолжая наш разговор, как будто его никто не прерывал. Его взгляд перемещается на стоящего за моим плечом Мэзера. — Что бы я ни использовал, я всегда достигаю цели.
Я удивлена, а Мэзер позади судорожно вздыхает. Все присутствующие на тренировочной площадке застывают, полные любопытства, наряду с которым растет напряжение. В воздухе пахнет дракой. Мэзер придвигается ближе.
— Мира, пожалуйста, — тихо и сдержанно говорит он мне на ухо.
Терон встречает мой взгляд, улыбается — широко и весело, от души — и направляется к мишени за своим топором. Он достигнет цели, что бы ни использовал. В какой бы ситуации ни оказался. Сколь мало ни контролировал бы свою жизнь. Я не могу сдержать смеха. Поворачиваюсь к Мэзеру и убираю в чехол шакрам.
— Чем могу быть вам полезна, мой король?
Мэзер бледнеет. Проводит ладонью по лицу, чтобы взять себя в руки, и от него снова веет непробиваемой решимостью. Он кивает в сторону конюшни.
— Идем со мной.
13
Одна половина конюшни занята стойлами с лошадьми, высовывающими свои любопытные морды из-за заграждений, а вторая представляет собой широкую комнату с дубовыми столами, шкафами и ржавыми оружейными стойками. Двери конюшни распахнуты, поэтому внутри свежо и прохладно, но устилающая каменный пол солома и пыль ясно дают понять, что хозяева тут — мужчины. Мэзер решительно проходит в комнату и останавливается у правой стены. Он вперивает в нее взгляд, вздернув подбородок и скрестив руки.
— Я думал, что, может быть, когда у Винтера будет такое место… — Его голос обрывается, и раздражение, мерцавшее в глазах секунды назад, слегка сходит.
Я встаю позади него и так же складываю руки на груди. Стену закрывает карта. Подробная и чуть ли не в натуральную величину, она показывает всю Приморию от крайних северных Пейзлийских гор до крайних южных Кларинских гор. В самом центре карты лежат зелено-желтым пятном Ранийские прерии и Элриджский лес, а реки Фений и Лэнгстоун делят ее на две почти равные части. Но уникальной эту карту делают изображения королевств: в их центре сверкают маленькие рисунки королевских накопителей.
— Так ты об этом хотел поговорить? — фыркаю я. — О географии?
Мэзер, нахмурившись, качает головой:
— Нет, я… — Он умолкает, не найдя подходящих слов, и проводит рукой по лицу. Когда он снова заговаривает, в его голосе звенит злость, его слова резки и отрывисты. — Я хотел, чтобы ты увидела это. Увидела все. Я хотел объяснить тебе… Снег небесный, да выслушаешь ты меня наконец?
— А ты заслуживаешь, чтобы я тебя выслушала? — огрызаюсь я.
— Нет, — признает он, удивляя меня. — Но ты заслуживаешь услышать то, что я тебе скажу. Ты заслуживаешь этого, Мира. Дело отнюдь не во мне.
Я закатываю глаза, но молчу и не ухожу, что Мэзер расценивает как разрешение говорить. Он вновь смотрит на карту, и его взгляд задерживается на Корделле. В середине территориальных границ Корделла блестит кинжал, а над ним стоит буква «М», указывающая на то, что магией владеют наследники по мужской королевской линии.
— Щит Пейзли подчиняется женской линии, — тихо произносит Мэзер, скользя взглядом по карте. Он словно говорит сам с собой. — Корона Вентралли — мужской. Секира Якима — женской, браслет Саммера — мужской, кольцо Отема — женской, посох Спринга — мужской и…
Сделав шаг вперед, он накрывает ладонью Винтер. Окаймленный на востоке Спрингом, на юге — горами, на западе — Отемом и на севере — Фением, накопитель Винтера занимает обширную часть земли — медальон в форме сердца с единственной снежинкой в самом его центре. Буква «Ж» над ним словно насмешка. Наглядный показатель того, из-за чего вся наша жизнь — борьба.
— Между чередой совещаний у меня едва хватало времени, чтобы свободно вздохнуть, — продолжает Мэзер, — но несколько дней назад я зашел сюда и увидел карту. Доминик сказал, что они повесили ее сюда как напоминание о том, какое место Корделл занимает в мире. Чтобы они смотрели на нее и понимали, кто они есть. Всего лишь кусочек в огромном полотне мозаики Примории.
— Что-то это не похоже на Ноума, — хмурюсь я. — Ему бы вряд ли такое пришлось по нраву.
Мэзер напрягается.
— Ноум и не давал подобного поручения. — Он оборачивается на меня, не убирая ладони с изображения медальона. — Его дал Терон.
Мэзер сжимает пальцы на карте, словно сжимая накопитель в ладони. Задняя часть настоящего медальона висит у него на шее. Рядом с нарисованным медальоном размером в ладонь он смотрится печально и безжизненно.
— Может, Ноуму и нравится делать вид, что Корделл — единственное королевство в мире, — замечает Мэзер, и в его голосе появляются жесткие нотки, — но именно благодаря этой карте его солдаты становятся рьяными корделлианцами. Она напоминает им о том, что они могли быть вентраллианцами, саммерианцами, якимианцами, но нет. Они — корделлианцы. И они готовы сражаться за свою землю. — Мэзер грустно улыбается. — Мне бы хотелось того же для Винтера.