— Может, вам чаю? — вдруг вспоминаю я. Хозяйка года, блин.

Антон вдруг переводит взгляд на пустые тарелки, из которых ели дети, и смущенно улыбается.

— У вас случайно не найдется еще одной тарелки супа? Я с утра ничего не ел. Позавтракать не успел, а потом из школы позвонили насчет Макса, так некогда было.

— Да-да, конечно!

— Вы не думайте, я вам потом продуктов привезу, — будто извиняется гость.

— Да ладно вам, — машу рукой я и вскоре ставлю перед Антоном полную тарелку.

Потом нарезаю хлеб и кладу на тарелку, пододвигаю ее ближе к нему, сажусь на соседний стул.

Несколько минут мы молчим, я смотрю в окошко, подперев лицо ладонью.

Не знаю, как Чудову, а мне эта картина греет душу. Становится тепло-тепло, как будто мы настоящая семья: в зале играют дети, в тарелке исходит паром суп, я смотрю, как с удовольствием поглощает мою еду отец семейства.

Тьфу ты, какой отец семейства? Окстись, Надежда. Еще жениться на себе предложи.

Решаю спросить о том, как ювелир стал Дедом Морозом.

Нет, конечно, еще больше меня волнует, почему он взял вместо меня другого человека и не счел нужным хотя бы предупредить, но это потом — слишком острый момент.

— Это все Пашка, — по-доброму смеется Антон. — Тот самый, который дал мой номер. Надя, можно на… «ты»?

Я киваю.

— Так вот, я как-то заикнулся о том, что Дедом Морозом работать — невелика задача, пришел, стих прочитал, стих послушал, подарок вручил — ушел. Друг завозмущался, вот мы с ним и поспорили: выдержу ли я достойно хотя бы три таких похода к детям. Вы, кстати, последние были. И после этого я зарекся считать его работу легкой, — смеется Антон.

— Понятно…

Вон оно как вышло.

— А почему первого и второго января телефон был выключен? Я ведь тогда что только ни успела надумать!

— Это у меня с сыном время без мобильных было, — разводит руками Чудов.

— Кстати, Антон, я пообещала Максиму, что поговорю с вами… с тобой. Не ругай его сильно, а? Он и сам без того перепугался. Ты б его видел! Сидел на лавочке, весь такой одинокий, холодный, голодный, напуганный…

Чудов вздыхает и качает головой.

— А уж я-то как напугался, Надь! Я понимаю, почему он сбежал. Я вместо того, чтобы вчера его поддержать, наругал. Он однокласснику врезал, за дело, правда. Мы какие-то «везучие», честное слово. И двух месяцев в новом городе не прожили, а уже столько приключений: то сын пропадет, то валенком огреют. Правда, и супом вкусным угостят.

— Спасибо, — заливаюсь румянцем я. — А где его мать?

Ой-ой! Дернул же черт за язык, а! Мысленно хлопаю себя ладонью по губам. Собиралась ведь молчать, дурында.

— Умерла.

— Прости…

— Не переживай, это в прошлом, Надя. Я вообще не знал о том, что у меня есть сын, пока не умерла его мать. Мы не были вместе. Точнее, были, но… В общем, это история для другого раза. Спасибо огромное, твой суп — выше всяких похвал. Давно такой вкуснятины не ел.

— Пожалуйста.

— Ну, мы, наверное, поедем…

В смысле? А объяснить насчет работы?

И тут меня вдруг берет обида. Как суп мой уплетать, так за здрасте, а как объяснить, что за чепуха вышла с новым сотрудником — так молчит.

Ладно, спрошу сама.

— Антон, объясни, пожалуйста, почему мне сегодня сказали, что на место бухгалтера уже взяли сотрудницу, хотя ты сам попросил позвонить тебе и назначить новое собеседование.

Вижу, как Чудов мнется, а потом смотрит прямо в глаза и выдает:

— Я просто не успел тебя предупредить, потому что сел телефон. Мне и в голову не пришло, что ты станешь звонить в офис. Я подумал и решил… Видишь ли, Надежда, принцип у меня такой: я не работаю с теми, за кем собираюсь ухаживать.

Он молчит, а я все больше погружаюсь в водоворот его глаз, и только через несколько долгих секунд до меня доходит, что он имеет в виду, и я мучительно краснею.

Я краснею и с приоткрытым ртом наблюдаю, как Антон тянет руку по столу. Он вот-вот накроет мою ладонь, и внезапно по моему телу от предвкушения бегут мурашки: ловлю себя на том, что мне очень хочется почувствовать тепло его ладони.

В этот момент в комнату влетает Вера с криком:

— Ма-а-ам!

Я вздрагиваю и одергиваю руку, разворачиваюсь к дочери.

— Что случилось?

— Можно мы завтра Максима тоже возьмем с собой?

Я непонимающе хмурюсь, а потом вспоминаю, о чем она: я обещала ей покататься на коньках, благо каток буквально в паре остановок от нас. Надо сводить дочку, пока не потеплело.

Расшифровываю для Антона:

— Верочка, я не против взять с собой на каток Максима, но разрешения надо спрашивать у его папы, а не у меня.

Мельком смотрю на Чудова — позволит ли?

И тут Вера применяет запрещенный прием — делает те самые глаза кота из знаменитого мультика, при этом хлопает ресничками так, словно собирается взлететь. А ресницы у нее что надо — длинные и пушистые.

— Можно, дядя Антон?

И тот тает. Ох и сердцеедка у меня растет!

— Отличное предложение, — показывает класс большими пальцами обеих рук Чудов, расплываясь в улыбке.

На том и останавливаемся.

Вскоре гости уходят, и мы с Верой остаемся одни.

Из головы никак не идут слова Антона о том, что мать Максима умерла, что они вроде и были вместе, а вроде и не были. Это как? Что за тайна? Очень хочется узнать! Может, завтра расскажет?

На смену мыслям приходит обжигающий взгляд Чудова, пробирающий до самого нутра.

А от его баритона с хрипотцой «собираюсь ухаживать» и вовсе хочется порхать — впервые за долгое время.

М-м, что бы такого завтра надеть? Смотрю на ногти. Так, и маникюр бы обновить не мешало. И в шкафу как обычно — полки вроде не пустуют, а надеть нечего.

Странно, я совсем не переживала обо всем этом, когда встречалась с Борисом…

***

— Фух, — выдыхаю я, приземляясь на скамейку, смеюсь: — Недельную норму калорий на этом катке сожгла!

Антон присаживается рядом, протягивает мне стаканчик с кофе, окидывает меня быстрым взглядом и многозначительно подмигивает:

— Уж кому-кому, а тебе о таком переживать не стоит.

И я снова смущаюсь как школьница. Чтобы хоть как-то сгладить неловкость, делаю вид, что поглощена высматриванием детей, которые лишь зафыркали на нас, когда мы предложили передохнуть, и продолжают кататься.

Оказывается, Максим и Антон раньше жили в Питере, и оба каются более чем сносно. Я в сравнении с ними чувствовала себя на льду жутко неуклюжей — ноги жили своей жизнью, разъезжаясь как попало. Ну, зато насмеялись вдоволь.

Неоднократно Антон лишь чудом удерживал меня от падения, и каждый раз прижимал меня к себе немного крепче, чем требовалось. Или мне так казалось?

— Надя, а кто учил Веру кататься на коньках? — вдруг интересуется он.

— Никто, — развожу руками я. — Она на них и стоит-то раз третий от силы.

— Вот как? — изумленно поднимает брови Антон. — Ты смотри, какая она пластичная и как чувствует лед — это талант! Может, в роду были фигуристы?

— Не знаю, — пожимаю я плечами.

Антон невольно затронул тему, которую я стараюсь не поднимать, поэтому спешу перевести стрелки:

— Ты обещал рассказать о матери Максима.

Взгляд Чудова затуманивается, и он хмурится. Кажется, я зря подняла эту тему.

«Вот вечно ты так, Надя», — костерю себя на все лады.

— Извини, я не хотела. Можешь ничего не говорить.

— Да нет, все нормально, — вымученно улыбается Антон. — Просто мне каждый раз больно от мысли о том, что я пропустил первые три года жизни сына.

Я вопросительно поднимаю брови, мол, как так вышло, и он объясняет:

— Полина — это девушка, с которой я встречался около полугода, а потом она исчезла. Я пытался выяснить, что случилось, но она снизошла лишь до сообщения: «Прости, так и так, вернулась к бывшему, люблю только его». В общем, в итоге я отступил, к тому же она куда-то переехала, да еще и номер сменила. Странички в соцсетях тоже удалила. В следующий раз Полина пришла ко мне, когда у нее уже была четвертая стадия рака, и врачи давали ей от силы полгода.