Слушай же мою песню, и слушай ее внимательно, ибо в ее словах ты познаешь ту сокровенную истину, которую я не могла тебе открыть, не будучи твоей женой. Ты узнаешь, кто я и что я, ты узнаешь, кто ты и что ты, узнаешь о высшем предназначении нашей любви, о причинах ненависти этой мертвой женщины, обо всем, что я скрывала от тебя под оболочкой туманных, непонятных слов и видений.

Слушай же, мой любимый, мой повелитель, Песню Судьбы.

Она замолчала и возвела восторженно горящие глаза к небесам, как бы ожидая, что на нее низойдет вдохновение, и никогда еще, никогда, даже среди огней Кора, не казалась Айша столь божественно прекрасной и величественной, как в этот миг, когда наконец созрел урожай ее любви.

Мой взгляд блуждал между ней и Лео, который стоял бледный и недвижимый, будто окаменевший Шаман, будто охладелое тело Хании с устремленными к потолку глазами. Что происходит в его душе, с удивлением подумал я, почему он не откликается на зов этого гордого существа во всем великолепии ее могущества и ошеломляющей красоты.

Чу! Она запела таким выразительным и мелодичным голосом, что от его медовой сладости у меня захолонуло сердце, дыхание будто остановилось.

Мир не родился еще, не родился еще, и в утробе Безмолвия

души людские дремали.

Но были уже я и ты…

Внезапно Айша оборвала пение, и я скорее почувствовал, чем увидел, ужас на ее лице.

Лео шатался, словно стоял не на каменном полу, а на палубе корабля в бурю. Он тянул, как слепой, руки, пытаясь ее обнять, — и вдруг повалился навзничь.

Какой ужасающий вопль вырвался у нее из груди! Этот вопль мог бы пробудить мертвецов на Равнине! Мог бы долететь до звезд. Один только вопль — и трепещущее, как сердце, молчание.

Я бросился к Лео: он лежал мертвый, убитый поцелуем Айши, испепеленный огнем ее любви, — лежал мертвый на груди мертвой Атене.

Айша что-то сказала; ее слова поразили меня своей ужасной безнадежностью, полной покорностью воле судьбы, бороться с которой не могла даже она. — Мой господин ненадолго оставил меня; я должна поспешить вслед за ним.

Что было потом, я помню не очень отчетливо. Я потерял человека, который был для меня всем, и другом и сыном, и был буквально раздавлен. Такая печальная нелепость, что я, измученный старик, все еще живу, тогда как он, в самом расцвете сил, умер, умер в тот миг, когда обрел радость и величие, каких не знал еще никто на этом свете!

Опомнившись, Айша с помощью Ороса попыталась оживить его, но тщетно, все ее могущество было тут бессильно. Я убежден, что Лео, хотя каким-то образом и держался на ногах, умер во время ее поцелуя, ибо еще до его падения я увидел, что его лицо напоминало застывшую маску: это было лицо мертвого человека.

Да, я убежден, что, хотя она этого не знала, ее слова были обращены к его духу, ибо ее поцелуй испепелил его плоть.

Когда я наконец пришел в себя, я услышал спокойный, холодный голос Айши — лица ее я не видел, ибо она успела уже его прикрыть; Айша повелевала призванным ею жрецам «унести тело этой проклятой женщины и похоронить ее, как подобает ее сану». Я невольно вспомнил историю об Иуе и Иезавели.

Лео, странно спокойный и счастливый, возлежал на ложе со скрещенными на груди руками. Когда жрецы, топоча, унесли царственную покойницу, Айша, которая в глубокой задумчивости сидела возле своего мертвого возлюбленного, как будто очнулась; она встала и сказала:

— Мне нужен гонец, но не для обычной поездки, а для путешествия в Обиталище Теней. — Она повернулась к Оросу и посмотрела на него.

И тут, впервые на моей памяти, жрец переменился в лице; даже во время предыдущей трагической сцены он, как всегда, продолжал улыбаться, но под взглядом Айши он побледнел и задрожал.

— Ты боишься, — презрительно сказала она. — Успокойся, Орос, я не пошлю труса… Холли! Может быть, отправишься ты — ради меня и его?

— Да, — согласился я. — Я устал от жизни и готов принять смерть. Только чтобы она была быстрой и безболезненной.

Она подумала и сказала:

— Нет, твое время еще не настало, ты еще должен доделать свое дело. Потерпи, Холли, осталось совсем недолго.

Она повернулась к Шаману, который все еще стоял, недвижимый, точно каменная статуя.

— Проснись!

Шаман тотчас же ожил: руки и ноги у него расслабились, грудь стала вздыматься; он стоял перед нами такой же, как всегда — дряхлый, сгорбленный, злобный.

— Слушаю, госпожа, — произнес он с поклоном — так склоняются перед силой, которую ненавидят.

— Ты видишь, Симбри? — Она махнула рукой.

— Вижу. Все случилось так, как предрекли мы с Атене: «Скоро тело нового Хана Калуна, — он показал на золотой венец, который Айша надевала на чело Лео, — будет покоиться на краю огненной бездны»; исполнилось мое предсказание. — Его глаза зажглись злой улыбкой.

— Если бы ты не поразила меня немотой, — продолжал он, — я мог бы предостеречь тебя, но тебе было угодно поразить меня немотой, о Владычица! Сдается мне, Хес, что ты перехитрила себя самое и вот лежишь в полном отчаянии у подножия той самой лестницы, по которой, ступень за ступенью, ты взбиралась две тысячи долгих лет. Что же ты приобрела ценой жизни бесчисленных людей? Все они сейчас перед престолом Высшего Судии обвиняют тебя в том, что ты злоупотребила своим всевластием, и взывают о возмездии. — И он посмотрел на мертвого Лео.

— Я сожалею о них, Симбри, но они погибли не зря, — раздумчиво ответила Айша. — Они — так было записано в скрижалях судьбы — удержали твой нож и спасли моего мужа. Да, и я счастлива — счастливее, чем ты думаешь, слепая летучая мышь. Знай же, только что я воссоединилась со своей душой, с которой меня разлучил тяжкий грех; из брачного поцелуя, что спалил его жизнь, у нас родятся дети Прощения и Милосердия и много всего того, что чисто и прекрасно.

Послушай, Симбри! Я окажу тебе великую честь. Ты будешь моим гонцом, выполнишь то, что я тебе поручу, и смотри, не вздумай меня обмануть, ты будешь держать передо мной строгий ответ.

Ступай же по темной тропе Смерти, ибо даже моя мысль не может проникнуть туда, где сегодня спит мой господин; отыщи его и скажи, что стопы его супруги Айши скоро последуют за ним. Передай ему, чтобы он не тревожился за меня, ибо этой последней великой скорбью я искупила свои преступления; в его объятиях я возродилась. Передай ему, что все это было предопределено свыше, и все к лучшему, ибо он свершил омовение в вечном Пламени Жизни: ночь бренности для него позади, занимается заря бессмертия. Вели, чтобы он ждал меня у Врат Смерти, где нам уготована скорая встреча. Ты слышишь?

— Я слышу, о Вечная Звезда, победительница ночной тьмы.

— Тогда иди!

Едва это слово слетело с уст Айши, как Симбри подпрыгнул, цепляясь за воздух, как будто старался удержать отлетающую душу, затем попятился, опрокинул столик, на котором ели мы с Лео, и упал замертво среди золотой и серебряной посуды.

Она взглянула на него и сказала:

— Этот колдун ненавидел меня, но он знал Айшу с самого начала и наконец воздал должное моему древнему величию, после того как ложь и дерзкий вызов утратили всякий смысл. Ныне я не слышу того имени, что дала мне его мертвая госпожа: Падшая Звезда; Падшая Звезда стала Звездой-которая-порвала-оковы-тьмы, снова взошла на небосвод и сияет рядом с другой бессмертной звездой, отныне беззакатной, как и она, мой Холли. Итак, он ушел, и те, кто служит мне в мире подземном Лео, — помнишь, ты видел их предводителей в Святилище, — повинуясь слову великой Айши, уже готовят ей место возле супруга.

Но как же неразумна я была. Если мой гнев обладает такой силой, как же могла я надеяться, что мой господин сможет выдержать пламя моей любви? Выдержать — и остаться в живых? Но, повторяю, все это к лучшему, ибо он не желал той пышности и великолепия, которыми я хотела его одарить, он стремился избежать гибели людей. Но здесь, в этом убогом подобии мира истинного, ему пришлось бы мириться с пышностью и великолепием, и следует помнить, что ступени, ведущие к узурпированному трону, всегда обильно политы кровью, на них легко можно поскользнуться.