— А какие виды на урожай в этом году? — спросил я.

— Не очень хорошие, — ответила она, — паводок был не очень большой, и прошло мало дождей. Свет, который горел вчера ночью над Огненной Горой, считается недобрым предзнаменованием: Дух Горы разгневан и может наслать засуху. Будем надеяться, что они не возложат всю вину на чужеземцев, не скажут, что те принесли им несчастье.

— В таком случае, — со смешком сказал Лео, — нам придется бежать и укрыться на Горе.

— Вы хотите найти убежище в смерти? — хмуро спросила она. — Можете не сомневаться, мои гости: пока я жива, я не разрешу вам пересечь реку, отделяющую Гору от Равнины.

— Почему, Хания?

— Потому что, мой господин Лео, — ведь тебя зовут Лео? — такова моя воля, а моя воля здесь закон. Поехали домой.

В ту ночь мы ужинали не в большой зале, а в комнате рядом с нашими спальнями. Мы были не одни: трапезу разделяли с нами Хания и неразлучный с ней Шаман. В ответ на наше удивленное приветствие Хания коротко сказала, что стол накрыли здесь по ее распоряжению: она не желает, чтобы мы подвергались оскорблениям. Она добавила, что начался праздник, который будет длиться неделю, и она также не желает, чтобы мы видели низменные обычаи здешних людей.

Этот вечер, как и многие последующие, — мы больше ни разу не ужинали в большой зале, — мы провели достаточно приятно, ибо, по просьбе Хании, Лео рассказывал ей о родной Англии, о странах, где он побывал, их народах и обычаях. Я рассказывал историю Александра Великого, один из чьих военачальников — Рассен, ее отдаленный предок, завоевал страну Калун, и о родине Рассена — Египте; это продолжалось до полуночи; Атене жадно слушала, ни на миг не сводя глаз с Лео.

Много подобных вечеров провели мы во дворце, где фактически были пленниками. Но коротать дни было мучительно трудно. Если мы выходили из своих комнат, нас тут же окружали придворные и их челядинцы и засыпали нас вопросами, ибо, как все люди ленивые и праздные, они были очень любопытны.

Под тем или иным предлогом с нами заговаривали женщины, среди которых было немало хорошеньких, они так и льнули к Лео: широкогрудый, золотоволосый незнакомец, столь непохожий на их тонких, хрупкого сложения мужчин, явно пришелся им по вкусу. Через своих слуг или воинов они присылали букеты цветов и послания, назначая Лео встречи, на которые он, разумеется, не ходил.

Оставались только конные прогулки с Ханией, но и они через три — четыре раза прекратились, так как ревнивый Хан пригрозил, что натравит на нас своих псов, если мы еще раз выедем все вместе. Поэтому если мы и выезжали, то только одни, без Хании, в сопровождении большого отряда воинов, чтобы мы не смогли бежать, а очень часто и целой толпы селян, которые с мольбами и угрозами требовали, чтобы мы вернули якобы похищенный нами дождь. Ибо наступила уже сильная засуха.

В конце концов у нас осталось одно-единственное спасение: притворяться, будто мы ходим ловить рыбу, хотя река была такая мелкая и прозрачная, что мы не могли поймать ни одной рыбешки и только наблюдали за Огненной Горой, которая маячила вдалеке, таинственная и недостижимая, тщетно ломая голову, как нам бежать туда или, по крайней мере, снестись с верховной жрицей: за все это время мы не узнали о ней ничего нового.

Два чувства раздирали наши души. Желание продолжать поиски и обрести наконец заветную награду, которая, по нашему убеждению, ждала нас на снежной вершине, лишь бы как-нибудь туда добраться; и предчувствие неминуемого столкновения с Ханией Атене. После той ночи в доме над воротами она больше не домогалась любви Лео, да это было бы и трудно сделать, так как я не оставлял его одного ни на час. Ни одна дуэнья не присматривала за испанской принцессой более бдительно, чем я за Лео.

Но я хорошо видел, что ее страсть не угасает, напротив, с каждым днем разгорается все сильнее, как огонь в сердце вулкана, и вот-вот начнется губительное извержение. Знаки надвигающейся беды можно было прочесть в ее словах, жестах и полных трагизма глазах.

Однажды вечером Симбри пригласил нас отужинать с ним в его комнате, в самой высокой башне дворца, — тогда мы еще не знали, что здесь суждено разыграться последнему акту великой драмы, и охотно приняли его приглашение, радуясь любым переменам. После ужина Лео глубоко задумался и вдруг сказал:

— Друг Симбри, я хочу попросить тебя об одолжении: скажи Хании, чтобы она отпустила нас.

Хитрое старое лицо Шамана тотчас же стало похожим на маску из слоновой кости.

— Я думаю, мой господин, со всеми просьбами тебе лучше обращаться к самой Хании. Вряд ли она откажет в какой-нибудь разумной просьбе, — ответил он.

— Не будем ходить вокруг да около, — сказал Лео. — Посмотрим правде в глаза. Мне показалось, будто Хания Атене не слишком счастлива со своим мужем.

— Твои глаза очень проницательны, господин, и кто может утверждать, что они тебя обманывают?

— Мне тоже показалось, — продолжал Лео, краснея, — будто она обратила на меня… незаслуженно добрый взгляд.

— А, ты, вероятно, догадался еще в доме над воротами, если, конечно, ты не забыл того, что помнит большинство мужчин.

— Я кое-что помню, Симбри, — о ней и о тебе.

Шаман погладил бороду и сказал:

— Продолжай!

— Я только хочу добавить, Симбри, что не сделаю ничего, что могло бы навлечь позор на имя правительницы страны.

— Хорошо сказано, господин, хорошо, — но здесь не обращают внимания на такие вещи. Думаю, впрочем, никакого позора не будет. Если бы, например, Хания решила взять себе другого мужа, вся страна радовалась бы, потому что она последняя, в чьих жилах течет царская кровь.

— Но ведь она замужем?

— Ответ очень прост: все люди смертны. А Хан слишком много пьет в последнее время.

— Ты хочешь сказать, что все люди могут быть убиты, — сердито сказал Лео. — Я не хочу иметь ничего общего с подобным преступлением. Ты понимаешь?

В тот миг, когда он это произносил, я услышал шорох и повернул голову. Здесь, за шторами, была комната-альков, где Шаман спал, хранил принадлежности для гадания и составлял свои гороскопы. Шторы были раздвинуты, и между ними, в своем царском одеянии, недвижная, как статуя, стояла Хания.

— Кто говорил о преступлении? — холодно спросила она. — Уж не ты ли, господин Лео?

Он встал со стула, лицом к ней.

— Госпожа, я рад, что ты слышала мои слова, даже если они и раздосадовали тебя.

— Почему я должна испытывать досаду, узнав, что при нашем дворе появился один честный человек, который не хочет иметь ничего общего с убийством? Эти слова заслуживают лишь уважения. Знай, мне и в голову не приходили подобные мысли. И все же, Лео Винси, то, что начертано, должно свершиться.

— Без сомнения, Хания; и что же начертано?

— Скажи ему, Шаман.

Симбри зашел за шторы и вернулся оттуда со свитком, развернул его и стал читать:

Небеса возвещают знаками, в истолковании которых не может быть ошибки, что еще до следующей луны Хан Рассен падет от рук чужестранца, который прибыл в эту страну из-за гор.

— Стало быть, Небеса возвещают ложь, — презрительно проронил Лео.

— Кто знает, — ответила Атене, — но он непременно падет — не от моей руки и не от рук моих слуг, а от твоих. Что тогда?

— От моих рук? А почему не от руки Холли? Но если так все же случится, меня заслуженно покарает его безутешная вдова, — раздраженно выпалил Лео.

— Тебе угодно издеваться надо мной, Лео Винси. Ты же хорошо знаешь, что он никакой мне не муж.

Я почувствовал: настал критический момент; то же самое почувствовал и Лео; он поглядел ей прямо в глаза.

— Продолжай, госпожа, выскажи все, что у тебя на душе; возможно, так будет лучше для нас обоих.

— Повинуюсь тебе господин. Я ничего не знаю о самом начале, но я прочла первую, открытую для меня страницу. В ней говорится об этом моем существовании. Послушай, Лео Винси, ты со мной с самого детства. Когда я увидела тебя в реке, я сразу же узнала твое лицо — оно снилось мне чуть ли не каждую ночь. С того самого времени, как однажды, еще совсем маленькой девочкой, я задремала среди цветов на берегу реки, — и я впервые увидела тебя; правда, тогда ты был моложе, — спроси моего дядю, правду ли я говорю, он подтвердит. И я уверилась, что ты предназначен мне самой судьбой, так твердила мне волшба моего сердца.