Хор поет старинную песню.
Распутин (идет к цыганам, слушает, раздает им деньги). Нате, милые, дорогие… Растревожили вы меня… (Целует цыганок.) Грустный я сегодня… Слушаю, – ах, слушаю вас, родные, может, в последний раз…
Рубинштейн (во время пения подсевший к Вырубовой). Военная партия, даже с Николаем Николаевичем во главе, это же – абсурд… Они не имеют поддержки в стране… Мы не можем дольше тянуть войну. Через год Россия – банкрот…
Вырубова. Государыня прилагает все силы… Рубинштейн. У государыни светлый ум. Она одна понимает, что нужно стране… Если мы до весны не заключим сепаратного мира, – немцы захватят Украину, и рубль будет стоить три копейки… Хорошенькие дела начнутся тогда у нас!.. Вы разве не понимаете, что это пахнет революцией…
Вырубова. Но военная партия страшно сильна. Протопопов один против нее… Да отец Григорий… Государыня пишет каждый день в ставку, но у государя нет силы прогнать Трепова и отстранить Алексеева… Рубинштейн. Ну, если Трепов нам мешает, Трепова мы уберем… Я возьму Григория Ефимовича в ежовые рукавицы…
Вырубова. Государь с каждым днем становится все нерешительнее. Отставка Макарова уже решена, но он не решается ее подписать… Григорий Ефимович поэтому так и мрачен…
Рубинштейн. У государя больная воля, государь болен. Нам нужно действовать решительно. (Значительно.) Вы меня понимаете?
Вырубова. Вы должны помочь государыне. Рубинштейн. Когда вы увидите государыню, – передайте ей: Дмитрию Рубинштейну нужно захотеть, и он сделает. Еще ни один человек не сосчитал миллионов Дмитрия Рубинштейна…
Хор поет, цыганка пляшет. Добровольский играет на гитаре, притоптывает. Распутин подходит к Рубинштейну.
Распутин. Аннушка, это мой крестник. Хорошай, милай… О чем калякаете?.. Да, Митя, плохо… Не знаю, что с папашкой делать… Ума не приложу… берешь его, он вывертывается, – скользкай… Тысячу раз тебе обещает и соврет… Ну, царь… Честное слово мне дал – Думу разогнать совсем. Я говорю: «Обманешь, перекрестись, папашка». Перекрестился и соврал… А ему тут еще всероссийское дворянство доклад против меня подало… Ах, как я расстроился… Вот Добровольского никак не могу добиться в юстицию посадить, – спиваться, гляди, стал парень…
Рубинштейн. Григорий Ефимович, вы ведете дело кустарно. Вы одной мистикой работаете…
Распутин. А что, плохо разве?
Рубинштейн. Вашу политику надо капитализировать… Я это сделаю… Можете быть уверены – сила за вас… Ходите всегда ва-банк…
Распутин. Анна, вот – умный человек… Погоди, Митька, вознесу я тебя… А как это – ва-банк?
Рубинштейн. Нужно прежде всего… (Наклоняется, шепчет ему на ухо.)
Вырубова. Тише… (Закрывает лицо мехом.)
Распутин (отскакивает). Так ведь я это самое мамашке и говорю! Дайте мне шампанского… Девки, пойте, милые, дорогие… Я сейчас с мамашей буду говорить. (Бежит к телефону.) Если жив буду, Митька, мы с тобой делов наворочаем… (Возвращается от телефона к цыганкам.) Девушки, дорогие, я не скушный сегодня… У меня дух взыграл… Мне Митя одно слово выговорил… Жги плясовую!
Хор поет плясовую.
Милые мои, ни одной сегодня вам спуску не дам… Выходи, тряси плечами… (Кинулся вприсядку. Схватил пляшущую цыганку, жарко поцеловал.) Анна, отвернись, змея… Горячей тебя – баба, вот баба!.. (Залпом выпил стакан, захватил бороду, кинулся к телефону.) Царское Село… Личный телефон государыни… Да, Распутин…
Добровольский в ужасе. Хор замолкает. Рубинштейн на цыпочках идет к цыганам, машет на них руками.
Митька, куда их гонишь… Сейчас самое веселье пойдет… (В трубку, иным голосом.) Мама, это я, здравствуй, милая, дорогая, господь с тобой… Молюсь, молюсь о тебе, все глаза проплакал… Вижу, вижу, – тяжело тебе, уныло… А я с нашим узником освобожденным, с Митрием Рубинштейном, кротко, тихо беседую, – он очень обнадеживает… Жизнь, говорит, и все капиталы положу за маму… Хорошо, хорошо… (Прикрыв трубку рукой – Рубинштейну.) Мамашка тебе кланяется…
Рубинштейн подскакивает, кланяется.
Мама, помнишь, что я тебе осенью у Аннушки говорил, – скиптр, держава-то – помнишь?.. Сорок поклонов велел тебе бить?.. Мама, пора, решись… Пока я жив, – будет тебе удача, ничего не бойся… Чаво?.. Ну, господь с тобой, приляг, отдышись… А я опять буду за тебя молиться… (Вешает трубку.) Маму жалко… Ну, что же вы, девки, приуныли, – иди все ко мне… Настраивай гитары…
Чавалы рвут струны, цыганки окружают Распутина.
Феликс (появляется в дверях). А я тебя по всему Петрограду ищу, Григорий…
Вырубова пронзительно вскрикивает. Распутин выскочил из круга к Феликсу.
Распутин. Феликс!
Феликс. Здравствуй.
Распутин. Зачем пришел?
Феликс. За тобой.
Вырубова. Не пущу.
Распутин. Помолчи, Анна… (Глядит Феликсу в глаза.) С добром пришел, Феликс?.. Доброе у тебя?..
Феликс. Ирина просит тебя привезти. Завтра можешь?..
Распутин. Сама просит?.. Ирина-то, сама попросила?..
Феликс. Много о тебе наслышалась, захотела видеть.
Распутин. Да ты присядь… Выпей винца… Поздоровайся… Здесь все свои…
Феликс кланяется.
Гордай, гордай, ах, ах… Милай, родной, красивай… Тебя бы надо министром сделать…
Феликс. Молод еще, Григорий Ефимович…
Распутин. Так когда же, – завтра к Ирине-то?.. А то, может, не надо…
Феликс. Я за тобой заеду… (Уходит.)
Распутин (вдогонку). Не хочу!.. Не поеду!.. Постой, ты что задумал?.. (Возвращается, садится.) А ведь я поеду к нему…
Цыгане запевают, Распутин смотрит остекленевшими глазами в зал.
Картина третья
Посредине – двор юсуповского дворца. В глубине – решетка, за ней – Мойка. Лунный, зимний пейзаж;. Направо – в разрезе – сводчатая комната: только что отделанная Феликсом столовая в полуподвале. Камин. Стол, накрытый к чаю. Винтовая лестница наверх. Наверху, над двором, – стеклянный переход. Налево, наверху, в разрезе – угол кабинета Феликса. В столовой темно. В кабинете освещено, у окна стоят Феликс, Дмитрий Павлович и поручик С. – прислушиваются. Шум мотора.
Дмитрий Павлович. Остановились у большого подъезда.
Феликс. Это Лазаверт и Пуришкевич.
Дмитрий Павлович. Который час, господа?
Поручик С. Пять минут первого.
Феликс (топнув ногой). Ну, что же они!
Поручик С. (подходит к двери, отворяет). Идет Пуришкевич.
Все глядят на дверь, входит Пуришкевич.
Все. А-а-а!..
Феликс. Владимир Митрофанович, начало первого, – где вы пропадали?..
Пуришкевич. Могли бы прождать и дольше, – железные ворота к маленькому подъезду и по сию минуту не открыты…
Феликс. Не может быть! (Быстро вышел.)
Пуришкевич (с нервным хохотком). Ваше высочество, позвольте поздороваться все-таки… Подъезжаем – ворота заперты. Что за черт! Мы, не останавливаясь, проскочили дальше, сделали круг мимо Мариинского театра. Подъезжаем – опять заперто… К счастью, набережная была пуста.
За дверью грохот железа.
Дмитрий Павлович (с испугом). Что это?..
Пуришкевич. Доктор Лазаверт. Тащит гири и цепи… Вчера достал на Александровском рынке… Вериги для Распутина…
Феликс (входит). Ворота я приказал отворить.
