Свет погас, и кассинец лег там же, где читал - позади Такэюки. Сердце бешено забилось. Так, спокойно, спокойно... Если он будет волноваться, Саид его раскусит. Такэюки старался дышать ровно.

       Прошло, как ему показалось, не меньше вечности. Несколько раз он говорил себе, что уже пора, однако тут же себя и одергивал. Не стоило недооценивать пустыню: пылающая, как ад, днем, ночью она была пронзительно холодна. Самым мудрым решением в этой ситуации было бы сняться с места примерно за час до восхода. Во всяком случае так казалось на неискушенный взгляд Такэюки, и он мысленно себе поаплодировал.

       Рядом чуть слышно посапывал Саид, и молодой человек напряженно прислушивался к этому звуку. До этого он никогда не заставал кассинца спящим: тот неизменно ложился позже и вставал раньше. И смеялся над заспанным лицом Такэюки. Жаль, нельзя на него сейчас посмотреть. И жаль, что он не храпит. Совершенство, блин...

       Если все пойдет как надо, больше они не встретятся. Понимание этого, как ни странно, огорчало. Такэюки всей душой жаждал вернуться к обычной жизни, и в то же время ему хотелось еще ненадолго остаться с Саидом и узнать его лучше.

       "Я сошел с ума", - печально подумал он.

       Наконец, подходящий момент настал. Медленно-медленно, осторожно-осторожно Такэюки откинул одеяло и принялся на четвереньках выбираться из палатки. Он не раз оглянулся, пока полз, но темный силуэт не двигался.

       Вот и все. Снаружи его встретили кромешный мрак и холод.

       Набросив на себя одеяло, Такэюки выкопал рюкзак, который припрятал за палаткой, пока якобы помогал Саиду готовить ужин. Завязал под подбородком концы импровизированной накидки. Приготовления были завершены. Тогда он неторопливо зашагал прочь, стараясь ступать беззвучно. Пустыню окутывала невероятная тишина: казалось, булавку урони - по всей округе зазвенит. Если бы сейчас в палатке зажегся свет, это значило бы, что все старания насмарку. Саид с ума сойдет от злости и точно его свяжет. Или - что еще хуже - передумает ехать через город. С него станется.

       Такэюки так переволновался, что едва дышал, сердце выпрыгивало из груди. Скорее бы отойти подальше. Он не допускал возможности, что может шагать не в том направлении. Саид указывал в эту сторону - значит, надо идти, пока над горизонтом не вырастут здания и полоса зелени. А уж там будет легко. Вряд ли дорога отнимет больше дня. Верхом, надо полагать, три-четыре часа - выходит, пешком доберется к вечеру, даже если не будет особенно торопиться. Такое вот у него сложилось впечатление после разговора с Саидом.

       Одолев несколько сотен метров, Такэюки обернулся: в палатке по-прежнему было темно. Саид, верно, устал за день и спал крепче обычного. Это взбодрило беглеца, и он пошел быстрее. Хотелось согреться, и, потом, он достаточно отдалился от палатки, чтобы Саид что-нибудь услышал.

       Перед восходом было холоднее всего. Такэюки судорожно кутался в покрывало, стучал зубами и ускорял шаг, но решимость его оставалась твердой. Восток окрасили первые лучи, столь яркие, что резали глаза. Такэюки, склонив голову, наблюдал, как светлеет песок под ногами. Сколько раз перед ним вставали величественные картины закатов и рассветов? Никто не спорит - это было прекрасно, волнующе, но он все равно жаждал вернуться домой. Никакое яростное великолепие не могло заменить мутного света, тут же тонущего в смоге большого города. Как же здесь тянется время. Сложно поверить, что с начала его опасного приключения прошло лишь четыре дня.

       По мере того, как солнце поднималось ввысь, ползла вверх и температура. Ледяной прежде песок начал напоминать раскаленную сковороду. Белая гладь безжалостно отражала свет и пылала невероятным жаром.

       Жарко. Теперь покрывало служило защитой от беспощадных лучей.

       Здесь пустыня не казалась такой однородной, как раньше. Иные места выглядели знакомыми - очертаниями валунов, расположением опрокинутых глыб. В остальном же - бесконечный песок, ни клочка зелени. По пути Такэюки пересек канал, похожий на старое ложе реки, но без капли воды. Он уговаривал себя не спешить, отдыхал в тени скал, пил (стараясь, однако, сдерживаться). Каждую остановку съедал смоченный водой бисквит, чтобы поддержать силы, - пока не понял, что от этого только сильнее пересыхает горло. Страшный жар, казалось, мог заставить вскипеть кровь. Воздух плавился. Продолжай Такэюки путешествие с Саидом, они бы сейчас скрывались от солнца где-нибудь под деревом или скалой. Даже шайка Метахата не рисковала идти в полдень.

       Но понимание это пришло к беглецу слишком поздно: здесь просто негде было спрятаться. Он то и дело утирал лоб, а пот все равно заливал глаза. Ноги налились свинцовой тяжестью, за каждый шаг приходилось сражаться. Такэюки и не предполагал, что это будет так адски трудно. Хотя нет, он знал, что придется нелегко. Но не до такой степени.

       Не стоит недооценивать пустыню. Он и не собирался. Вот только действительность намного превзошла все ожидания. Та пустыня, которую он знал по фильмам и фотографиям, и близко не стояла рядом с реальной. Никакие снимки не в силах передать иссушающий жар и жестокий ветер. Организм, привычный к регулируемой круглый год температуре комнат, никогда не смог бы приспособиться к подобному.

       Во время их переходов Саид ни разу не позволил Такэюки слезть с коня, хотя сам порой спешивался и шел рядом. Поэтому японец полагал, что шагать по песку - дело нехитрое. Как оказалось, ошибался. Собственное хриплое дыхание гремело в ушах, наждачная сухость в горле мешала думать. Воды оставалось совсем немного. Это конец?

       Когда мысль о смерти забрезжила в сознании, Такэюки глубоко пожалел о содеянном. Следовало остаться в палатке. Тогда бы не было этого кошмара. Но что толку в сожалениях? Линия горизонта оставалась пустой - никакого намека на город. Вокруг никого. Даже скал сделалось меньше. Куда ни глянь, песчаное море. Нетвердые шаги одинокого человека вздымали клубы песка, и каждый шаг все глубже повергал в пучину отчаяния. Такэюки потерял чувство направления и уже не смог бы определить, откуда пришел. С макушки до пяток прошибла крупная дрожь - смертный ужас. Вскоре перед его мутным взглядом появилась белая скала, похожая на гриб. Из последних сил он практически дополз до нее и упал в тень. Стащил рюкзак - тот стал таким тяжелым, что врезался в плечи. Вытащил бутылку. И обнаружил, что воды там - на глоток, не больше. Его снова заколотило. А думал он почему-то не о родителях, и не о брате.

       - Саид...

       Даже сидеть, привалившись к скале, было мучительно. Он укутался в покрывало и лег. Погладил прохладный песок дрожащими пальцами. Откуда-то возникло желание отправить пригоршню этого песка в рот, и он, возможно, так бы и сделал, если бы сознание не поплыло.

       - Саид...

       Ему показалось, что кто-то зовет его по имени. Галлюцинации? Стало темно.

       Вода увлажнила язык и пролилась в горло.

       Еще. Он хотел еще. Шевельнул губами, и к ним снова припало что-то влажное. Он судорожно сглотнул.

       - Такэюки, - позвал кто-то.

       Легкое касание ко лбу и щеке.

       Он тихонько застонал и приоткрыл глаза. Это далось нелегко: веки словно клеем залили. И ему потребовалось несколько секунд, чтобы узнать возникшее перед ним лицо. Длинные распущенные черные волосы, глаза невероятной синевы, белая ткань, покрывающая голову.

       - Саид?..

       - Да, это я.

       Пухлые губы и мелодичный голос. Но как?

       Такэюки слабо улыбнулся:

       - Я сплю. Или у меня галлюцинации. Саид бы не пришел за мной.

       - Как мило с твоей стороны, - поморщилась "галлюцинация".

       "Мог бы со мной и приветливее, раз это мой сон", - недовольно подумал Такэюки и вслух возмутился:

       - Мой сон и мне же грубит.