Атмосфера волшебства внутри здания была ещё более ощутимой, сконцентрированной, но смысл голосов теперь был иной. Как если бы все воины, все маги, все мудрейшие правители Земли и Небес ответствовали перед неизменным и непостижимым Законом, который не есть Закон, но всемирная вечная Правда, и, повинуясь ему с радостью и благоговением, они оставляли здесь часть себя. Казалось, мудрость и достоинство всех этих людей сейчас ощущал Наврунг – он как бы ступал сквозь строй гораздо более достойных, чем он, и был хоть и меньшим, но братом им, и это чувство наполняло его гордостью за свой род и благодарностью Гьянгу.

Некоторое время спустя, когда они прошли три четверти пути и подошли к некоему подобию алтаря, Гьянг остановился, но Наврунг продолжал идти, пока какая-то сила не приковала его ноги к земле. Обернувшись, он увидел улыбку Гьянга, и тут же поднявшаяся было тревога покинула его.

Повернувшись обратно, он обомлел: появившись просто из ниоткуда, перед ним предстал тот самый старец с удивительными глазами, которого он видел вчера.

По обычаю предков, атлант приветствовал старца самым уважительным поклоном – стоя на одном колене и упираясь рукой в пол, склонив голову; так он стоял, пока рука старца не коснулась его темени. В этот миг весь смысл его жизни вдруг прошёл перед глазами: он понял, для чего родился, как жил и к чему идёт сейчас его бесстрашная душа. Всё понял он вмиг, и одна лишь радость осталась в душе. Как будто бы крылья выросли за спиной, он поднял голову и произнёс:

- Я знаю, зачем явился в этот дом, и я готов принять свой жребий.

Старец медленно кивнул и превратился в звёздный туман, сквозь который Наврунг увидел вход в подземелье. Он встал и пошёл, как и подобает воину, идущему на самый важный бой своей жизни – с радостью в сердце и достоинством во всей фигуре.

Глядя ему в спину, Гьянг с удивительным спокойствием понял, что всё у него получится.

Весь следующий день я пытался осмыслить пережитый сон-не-сон. Все ощущения были очень реальны, очень. Я ходил под впечатлением целый день и никак не мог понять, что всё это значит. В том, что это важно, значимо и что это, быть может, определит мою дальнейшую жизнь, я не сомневался. Но как? Что за неизвестность ждёт меня?

А между тем, физическое состояние стало стремительно ухудшаться. Я перестал есть, следующую ночь почти не спал, а на следующий день эти симптомы не только не исчезли, но и усугубились. Два яблока за день и полная потеря аппетита – это нечто новое для меня, так как я всегда любил вкусно поесть. Но что странно – от нежелания есть было хорошо, как-то сладко. Организм радовался отсутствию пищи.

К концу второго дня я пошёл к Елене Ивановне, так как творилась со мною явно какая-то чертовщина, а лучшим специалистом по чертовщине из всех известных мне людей была именно она.

Сразу за дверью её квартиры меня встретили две чёрные лохматые собаки средних размеров. Облаяв меня для порядка и получив нагоняй от хозяйки, они с важным видом удалились. Мы же проследовали в зал, где вся стена, от пола до потолка, была уставлена книжными полками, и книги были преимущественно мистического содержания.

Оглядев меня придирчивым взглядом, она сразу же поставила меня в центр зала, ушла и тут же вернулась с церковной свечой:

- Влип ты, парень… Кто ж тебя так?... Ну да, ну да, знаю: Петя, тренер твой, голубчик, потешался…

- В смысле «потешался»?

- Ну, он же предлагал тебе «серьёзными вещами» заниматься?

- Ну да, было дело, но это же так, фигня…

- Ага, фигня, а что вчера было?

- Да, это уже не фигня…

- То-то и оно, ну да стой смирно, не вертись.

Елена Ивановна имела вид стопроцентной хохлушки. Чёрные игривые глаза, такие же чёрные, как украинская ночь, волосы до пояса, забранные в хвост; она была очень милой женщиной, и при этом очень хорошо знала своё дело. Как-то у знакомых ребёнок заболел рожистым воспалением, и, когда более половины его тела стало тёмно-красного цвета, а врачи разводили руками, Елена Ивановна, по моей просьбе, вылечила ребёнка за три дня без всяких лекарств. Как? Я не знаю, но она это сделала.

Вот и сейчас она стояла позади меня и со свечой в руке делала что-то неведомое, я же ощущал лёгкое щекотание в позвоночнике.

- Удар ты выдержал, но тряхнуло тебя сильно. Скорее всего, будешь болеть, но недолго, организм твой крепкий, быстро справится.

- Что за удар?

- Ну, ты ночью спал?

- Угу…

- Хорошо спал? Выкладывай, как дело было.

Мы пошли на кухню, она налила чай из душистых трав, мы пили, а я рассказывал: и о духах воздуха, и о женщине на ночной поляне, и о странном змее, и о Серафиме.

- Сам Серафимушка пришёл тебя спасти? Вот дела… Ну и досталось же Петеньке в ответном-то ударе, ох досталось…

Я рассказал о победе, и об избавлении, и о Золотом Городе…

- Хорошо, значит, сам и победил. Ну, не сам, конечно же, Серафимушка тебя облагодетельствовал, но очищение надо закончить.

- Это как?

- А вот вставай, сейчас я буду руку вдоль позвоночника вести, а ты жди прихода радости, эйфории, ну, как пьяный, но только она сама придёт, радость-то.

- И что это будет?

- Ещё гений-самоучка Кандыба говорил, что когда вся хворь магией из тела выходит, душа радуется. Ну-ка, вставай, не ленись.

Всё произошло в считанные секунды. Поток тепла по спине, и – настоящая, чистая радость. Удивительно, как стало хорошо и… свободно. Я вздохнул полной грудью, глаза мои засветились.

- Ну что, пришла радость, а?

- Ага…

- Вот тебе и «ага».

Она весело рассмеялась:

- И ко мне тоже пришла. Радость… Она к обоим приходит, и ко мне тоже вот пришла.

Она весело хохотала, и я тоже, так вот вечер и закончился – на весёлой ноте.

Следующие два дня прошли в нервном напряжении.

По-прежнему почти не спал и ничего не ел, всё думал о ночном происшествии, даже на занятиях в институте.

На третий день после посещения Елены Ивановны первым занятием в медицинской академии была пропедевтика внутренних болезней. Изучали методы диагностики внутренних болезней, пальпацию, перкуссию и аускультацию. За этими мудрёными названиями скрывались ощупывание и простукивание тела с целью выяснить в первом приближении – что там, собственно говоря, не так?

Занятие вёл профессор, старичок лет семидесяти, с признаками начинающейся глухоты, но колоссальным опытом.

Начиналось всё буднично, и, пока обсуждали теорию, было довольно скучно.

Но вот дело дошло до практики.

Профессор обвёл нас взглядом, пальцем показал на меня:

- Ну-с, молодой человек, раздевайтесь - на стол, будем вас обследовать. Рубашечку снимайте, торс догола, не стесняйтесь, смелее.

Я разделся до пояса, лёг на стол.

Профессор продолжил:

- Метод перкуссии хорош при определении размеров внутренних органов. У здорового человека его родные и, что немаловажно, здоровые печень и селезёнка полностью прикрыты рёбрами, не выступают за нижний край, и потому звук, исходящий при перкуссии, на всём пространстве подреберья более-менее одинаковый. Вот смотрите…

Он положил средний палец левой руки мне на нижние рёбра с правой стороны, а средним пальцем левой несколько раз по нему стукнул. Раздался характерный мелодичный звук – под рёбрами была печень, паренхиматозный (не полый) орган, и звук был глухой.

Профессор продолжал:

- Вот послушайте, тут лёгкие, они звучат несколько иначе, не правда ли?

Действительно, лёгкие звучали иначе, чем печень.

- А вот печень, чувствуете разницу?

Все чувствовали разницу, и, удовлетворённый результатом, профессор продолжил:

- А теперь область подреберья. Она, как я уже говорил… Девушки, без смешков, перед вами пациент, что вы там шушукаетесь? Так вот, при простукивании она должна быть… Что за чёрт?