— Замечательный конь! — сказал он. Глаза у него блестели. — Просто замечательный!

Радость, озарившая ее лицо, растопила бы даже камень. Николь обратил на это внимание, и когда Керри Сэндерс с его отцом пошли к дому, он натянуто улыбнулся мне и сказал:

— Ну вот, видишь? Не такая уж я сволочь.

— И к тому же эта лошадь куда лучше, чем кажется на первый взгляд.

— Циничный ублюдок! У него рот жесткий, как задница у носорога.

— Мне говорили, что это лошадь для спеца.

— Первая приятная вещь, которую я услышал от тебя за все время нашего знакомства! — рассмеялся Николь. — Пошли выпьем!

— Секундочку...

Я подошел к Клему, дал ему пятерку и отослал домой. Николь подошел следом за мной и тоже дал ему пятерку. Клем с удовольствием взял деньги, залез в кабину и укатил.

В гостиной, куда провел меня Николь, уже стояло наготове шампанское в бокалах в форме бутонов тюльпана, и в последних лучах солнца пузырьки сияли серебром в расплавленном золоте. Константин обнес нас бокалами, и мы весьма торжественно выпили за здоровье Николя. Он исподтишка ухмыльнулся мне. Я с удивлением обнаружил, что он начинает мне нравиться.

В гостиной стояло девять пухлых кресел. Мы расселись. Константин всячески ухаживал за Керри Сэндерс. Она лучилась счастьем. Ее персиковые щеки были свежими, как у ребенка. «Удивительно все-таки, как отчетливо духовное состояние женщины проявляется на ее коже», — подумал я.

— А ведь вы едва не остались без подарка! — сказала она Николю. — С первой лошадью, которую приобрел Джонас, произошла самая возмутительная вещь!

Они с изумлением выслушали повествование о наших злоключениях, а я подлил масла в огонь, сообщив, что те же двое громил пытались проделать тот же трюк и с Речным Богом.

Константин с величественным видом, который очень подходил к его гладко причесанным седым волосам и толстой черной оправе очков, заверил Керри, что позаботится о том, чтобы негодяи получили по заслугам. Я подумал, что Кучерявый скорее всего свое уже получил — я ему, похоже, руку сломал, — но не стал возражать против планов Константина, желавшего узнать, в чем дело. Ему открыт доступ в такие сферы, куда мне не пролезть...

— Джонас, а ты что думаешь? — спросил Николь.

— Ну... На мой взгляд, из-за самих этих лошадей никто бы такого шума поднимать не стал. Они прибыли из совершенно разных мест, а значит, это не мог быть какой-нибудь человек, живущий по соседству с ними и не желавший, чтобы их продавали. Это тем более глупо, что мы узнаем, кто купил Катафалка, как только его выставят на скачки. Даже если он несколько раз перейдет из рук в руки, проследить всю цепочку будет несложно.

Константин тяжело покачал головой и с видом знатока заявил:

— Прикрыть продажу довольно просто, если знать как.

— А может, просто кто-то хотел помешать Керри сделать мне подарок, — предположил Николь.

— Но зачем? — спросила Керри. — Зачем это может понадобиться?

Этого никто не знал.

— Вы кому-нибудь говорили про Речного Бога? — спросил я.

— После того раза? Вы с ума сошли. Когда вам удалось найти вторую лошадь, у меня уж хватило ума не кричать об этом во всеуслышание.

— Вы не говорили об этом ни леди Роскоммон, ни парикмахеру, ни Паули Текса? Никому из тех, кто мог знать о предыдущей лошади?

— Точно нет. Я не виделась ни с Мэдж, ни с тем парикмахером, а Паули не было в городе.

— Но ведь кто-то знает! — сказал Николь. — Джонас, а ты кому говорил?

— Никому. Я не сказал человеку, которому принадлежал этот конь, для кого я его покупаю, и не сообщил в транспортную фирму, куда его надо доставить.

— Но ведь кто-то знает, — повторил Николь.

— У тебя есть недоброжелатели? — спросил я.

— Все профессиональные жокеи меня люто ненавидят.

— А любители?

Он усмехнулся.

— И любители тоже.

— Нет, — сказал Константин. — Как бы другие жокеи ни завидовали успехам Николя, вряд ли кто-то из них способен скупать или воровать лошадей исключительно ради того, чтобы помешать Николю сделаться чемпионом.

— Да, им бы пришлось порядком повозиться! — заметил Николь.

Голос у Константина был низкий и звучный, ему было тесно в этой комнате. Николь обладал теми же данными, но еще не сознавал своей силы, так что его голос звучал тише, более естественно. Он не служил орудием самоутверждения.

— А как насчет Уилтона Янга? — поинтересовался Николь.

Константин верил, что Уилтон Янг способен на все. Он был единственной угрозой безраздельному владычеству Константина в мире английских скачек. Это был упрямый, как осел, йоркширец, не имевший ни малейшего представления о светских манерах. Он занимался почтовым бизнесом, и ему чертовски везло с лошадьми. Он не старался щадить чужие чувства, поскольку не подозревал об их существовании, и судил о людях исключительно по их умению зашибать деньгу. Они с Константином не уступали друг друг в беспощадности; а людям, которых подминает под себя паровой каток, очевидно, все равно, скрежещет он или как следует смазан.

— Конечно! — воскликнул Константин, и лицо его исказилось от гнева. — Уилтон Янг!

— У этих двоих не было йоркширского акцента, — заметил я.

— А это здесь при чем? — осведомился Константин.

— Уилтон Янг старается нанимать на работу исключительно йоркширцев. Всех прочих он ни в грош не ставит.

— Надменное ничтожество! — бросил Константин.

— Честно говоря, я не представляю себе, чтобы он положил столько трудов исключительно ради того, чтобы помешать миссис Сэндерс подарить Николю на день рождения лошадь.

— Вот как? — Константин посмотрел на меня свысока, словно говоря «Скажите кому другому!». — Он пойдет на все, чтобы досадить мне, на любую мелкую пакость!

— Но откуда он мог знать, что лошадь предназначается для Николя?

Ему понадобилось не больше трех секунд, чтобы найти объяснение:

— Он видел вас на аукционе с Керри и видел ее на скачках со мной.

— Его не было на аукционе, — возразил я. Константин раздраженно пожал плечами:

— Может, и был, просто вы его не заметили. Я про себя подумал, что на небольшом пространстве аукциона в Аскоте не заметить Уилтона Янга было бы сложно. Голос у него был такой же громкий, как у Константина, и значительно более пронзительный. И вообще, Уилтон Янг не из тех людей, которые могут допустить, чтобы их не заметили.

— Так или иначе, — сказал Николь, — могу поручиться, что его барышник там наверняка был. Ну, знаете, тот мелкий рыжий йоркширец, который покупает для него лошадей. Я кивнул.

— Да, и ваш агент, Вик Винсент, там тоже был. О Вике Винсенте Константин отзывался исключительно положительно.

— На этот раз он купил мне несколько замечательных годовиков. Двоих — в Ньюмаркете, на той неделе... Совершенно классические жеребчики! У Уилтона Янга таких нет!

Он еще некоторое время распространялся о десятке годовичков, которые на будущий год непременно должны были взять все призы для двухлеток, явно гордясь тем, что купил их. Вик Винсент замечательно разбирается в годовиках! Вик Винсент вообще замечательный парень!

Возможно, Вик Винсент и был замечательным парнем, но исключительно для своих клиентов. Я слушал, как Константин поет ему дифирамбы, пил шампанское и прикидывал, не мог ли этот самый Вик Винсент счесть меня достаточно серьезной угрозой его монополии на Бреветта, чтобы попытаться отнять любую лошадь, которую я покупаю для этой семьи. Да нет, вряд ли. Вик Винсент смотрел на меня, как Уилтон Янг на людей, не имевших чести родиться в Йоркшире: мелюзга, не стоит возиться...

Я допил шампанское и обнаружил, что Керри Сэндерс внимательно следит за мной. Видимо, ищет признаки алкоголизма. Я улыбнулся ей, и она ответила довольно натянутой улыбкой.

— Керри, дорогая, в следующий раз, когда вам понадобится лошадь, обратитесь лучше к Вику Винсенту...

— Хорошо, Константин, — ответила она.

По дороге из Глостера в Ишер я куда больше думал о Софи Рэндольф, чем о Кучерявом. Она встретила меня с обычным спокойствием и поцеловала в щеку, как я ее в Гатвике — на мой взгляд, слишком целомудренно.