Крысолюди тоже занимались спуском пожиток, действуя быстро, бесстрашно и ужасающе небрежно. Пятеро сорвались и разбились - никто о них не пожалел. Большеногие рубили на нижнем острове тростник, сушили его и вязали лодки. Воины коху валили деревья каменными топорами, потому что плавали неважно, проворонили половину бревен из своих плотов, и те унесло течением. Жены воинов обрубали сучья, оттаскивали ветки, плели веревки. Трудились они действительно лучше мужчин: их лапы больше походили на руки, пальцы были тоньше и когти на них не такие впечатляющие. Работа надолго останавливалась всякий раз, когда очередной неудачник срывался с канатной дороги. Его провожали воем и восторженным гоготом - вот ведь потеха! - после чего все с явной неохотой снова брались за топоры.

Каждый день сверху продолжали пребывать новые крысолюди, но чем кончится великое переселение, мы не узнали. Как только наш плот и лодка Вождя гонцов оказались готовы к плаванью, мы поспешили отчалить от острова и стали пробираться по протокам обратно в главное русло. Пока вышли в него, прошло четыре дня, большой водопад остался далеко позади, и увидеть его нам так и не довелось.

Две недели нас нагоняли лодки и плоты, но флотилия в целом не слишком разрослась, потому что предводители некоторых родов коху с верхней равнины решили далеко от обрыва не заплывать. Они выбирали себе места под поселения и уводили к ним несколько плотов и лодок.

Я и Вождь гонцов периодически толкали речь перед крысолюдьми нижней равнины. Накладка случилась лишь однажды, когда особо въедливый предводитель поинтересовался, отчего это посланник богов не умеет говорить на языке мата-коху, а пользуется переводчиком. Я ответил через Эрава в том плане, что Голос посланников говорит лишь на языке богов-покровителей, а болтать на наречиях всяких коху, пусть они и мата, ниже моего достоинства. Крысочеловек недоверчиво скривился, и тогда вперед выступил Эпштейн. По большей части именно он составлял дежурную речь, неоднократно репетировал ее с Эравом и знал текст на языке крысолюдей наизусть. Откашлявшись, Боря повторил его теперь с таким спокойствием и достоинством, словно делал доклад на научном конгрессе. Въедливого предводителя это убило напрочь, как и остальных присутствующих коху. Мало того, что посланники знают их язык, так у них еще и немые при необходимости разговаривают! Ну их, таких загадочных, лучше держаться подальше и не связываться.

Посовещавшись, мы решили, что стоит почаще проявлять по отношению к нашим крысомордым спутникам и встречным родам коху божественную щедрость, ибо надежды на богов-покровителей не было никакой, а обещания от их имени раздавались щедро. Как только впереди показывалась илистая отмель, облюбованная водяными ящерами, я брался за карабин. Раньше мы на ящеров не охотились, потому что Витя сказал, что их мясо жутко воняет падалью. Но у крысолюдей оно считалось приемлемой пищей, и я исправно добывал для них по два - три ящера за раз, выбирая самых крупных. Эрава мы по полной напрягли подводной охотой, и он больше не хвалился, что у нас ему приходится работать меньше, чем в родной деревне.

Постепенно наши отношения с Вождем гонцов и его командой на передовой лодке стали теплыми, почти дружескими. Вождь часто приходил к нашему костру на привалах, чтобы «приобщиться жизни посланников», как он выражался. Витя через Эрава рассказывал ему о Земле, о городах и странах, в которых побывал с Эпштейном и без него, о наших обычаях и чудесах техники. Крысочеловек сидел, задумчиво подперев лапой уродливую голову, изредка спрашивал о чем-нибудь и снова умолкал. Сам он охотно рассказывал Эпштейну о битвах, в которых участвовал, и подвигах, в основном своих личных. Но все его истории сводились большей частью к одному сюжету: как мата-коху напали на селение большеногих, победили их, убили и съели. Боре это быстро надоело, он жаждал крысочеловеческой мифологии, но как раз о ней Вождь гонцов распространяться не любил. У коху нет богов, говорил он. То есть раньше не было - теперь есть Лестра и боги-покровители с верхней равнины. А другие нам зачем? Понятия не имею, откуда взялся мир. Наверное, Лестра его сотворила, как большеногие говорят. Какая разница? Кто бы ни сотворил, сделано хорошо и жить в этом мире можно. Откуда взялись коху? Странный вопрос. Коху были всегда. И всегда всех побеждали. А больше ничего не знаю и знать не хочу.

- Конечно он врет, - жаловался нам Эпштейн. - По нему видно. Но почему не хочет говорить?

- Наверно, табу.

- Ясно, что табу, да только странное оно какое-то!

- Да не расстраивайся ты так. Ты же умный, непременно потом разберешься.

Оставив в покое богов, Эпштейн стал прощупывать предков, но натолкнулся на ту же стену молчания и отговорок. А древние герои у крысолюдей занимались примерно тем же, что и современные: устраивали набеги на большеногих, убивали их и ели.

В команде Вождя гонцов был воин, который нравился нам больше других. Он приходился предводителю младшим братом, отличался несвойственными коху трудолюбием и любознательностью, и непременно покрыл бы свою голову позором среди соплеменников, не будь лучшим охотником в роду. Звали его Кирдык, и уже одно такое имя сделало парня невероятно популярным в нашем корпусе посланников. Он тоже частенько наведывался к нашему костру, и Эпштейн, потеряв надежду расколоть Вождя гонцов, наехал на Кирдыка.

Однако и лучший охотник рода оказался крепким орешком. На вопрос, воюют ли крысолюди друг с другом, он очень удивился. Чтобы коху напал на коху? Такого не может быть. Только шутливые поединки без оружия и использования когтей. А почему? Да потому, что коху друг дружке врагами быть не могут, а убивать надо только врагов. Я убил совсем мало большеногих, с сожалением сказал Кирдык. А теперь дела совсем плохи, ведь у нас с ними мир. Скорей бы Лестра объявила начало новой войны - вот тогда я убью тысячу этих трусов, не меньше. Все равно нормально драться они никогда не научатся.

Почувствовав, что линия допроса против его воли изгибается в хорошо знакомую сторону, Эпштейн отстал и от Кирдыка. Заработанный у крысолюдей титул «Мудрость посланников» его не утешал.

- Я помогу! - вызвалась Машка, наглядевшись на Борины страдания. - Кажется, я знаю, чем пронять этих вурдалаков. Они ведь могли сюда через хоул прийти, правильно?

Эпштейн пожал плечами. Конечно могли, но...

- Вот и ладно, - сказала Машка, отметая ненужные на ее взгляд уточнения и оговорки

Призвав Эрава, она заучила с ним какое-то предложение на языке коху, а потом еще долго ходила, бормоча его себе под нос. И когда Кирдык снова к нам пришел, Машка оглоушила его заготовленной фразой. Переводилась она примерно так: «Расскажи-ка мне, как жили твои предки до того, как пришли в этот мир через дыру в воздухе?»

Сказано было артистически, с ехидным видом, который ясно свидетельствовал: можешь молчать, но я ведь все равно все знаю. Эффект Машкина заготовка произвела самый драматический. Самодовольный убийца Кирдык затрясся, посинел и повалился Машке в ноги, закрыв голову лапами. Мы долго не могли уговорить его подняться. Минут через десять он таки встал, тут же сел и, все так же трясясь, стал рассказывать.

Когда-то коху жили в другом мире и были одним из родов большого народа. Каждый род состоял только из кровных родственников - чужих к себе не принимали. Более того - стоило кому отлучиться на несколько дней, по возвращении его вполне могли убить как чужого. Все отношения между родами сводились к непрерывной кровавой вражде из-за добычи и территорий; в плен брали только девочек, не успевших соединиться с мужчинами; никто из народа не доживал до старости. Воины гибли в схватках, женщины умирали от истощения частыми родами, дети учились говорить и убивать одновременно.

Коху были сильны, но их соседи оказались сильнее. Род слабел, конец его был недалек; и тут один из воинов нашел проход в другой мир, пустой и голодный, совсем не похожий на родной. И вместо того, чтобы со славой пасть в последней битве за богатые охотничьи угодья в родных лесах, а может, победить благодаря чуду и случаю, род коху трусливо бежал в новый мир, обрекая себя на позор и скудость.