Потом меня уверяли: работай как следует, и у тебя будет все. И я выкладывался на сто десять процентов, однако жизненный опыт брал свое, и в конце концов до меня дошло, что все имеют как раз те, на кого я работаю, а мне иметь хоть что-то не маячит и в перспективе. Потому что именно ради этого строилась система, которой я принадлежал, и только так она могла существовать. Чем усерднее человек работал, тем усердней его эксплуатировали. Жить в системе, причем хорошо, должны те, кто наверху. А те, кто внизу, должны только пахать. А потом как можно быстрее сдохнуть, дабы не обременять бюджет в качестве пенсионеров.

А теперь я оказался здесь, где все действительно зависело только от меня и таких же как я. И мне требовалось ежесекундно заботиться о себе и о них, потому что попади я в беду, никто, кроме них, обо мне не позаботится. И до всех наших эта простая мудрость дошла чуть не с первого дня.

Родители, родственники, супруги, у кого они были, и у кого были действительно родителями, родственниками и супругами, а не врагами номер один, - они остались на Земле, как и государство, полиция, начальство, управляемая демократия и неоплаченные кредиты. Блага цивилизации отошли в область преданий. Сама цивилизация из джунглей казалась чем-то ненастоящим.

Я знал, что рано или поздно мы кого-то потеряем. А потом - еще кого-то. Но не хотел гадать, по кому первому прозвонит колокол. Он мог прозвонить по мне.

Я также знал, что моя сегодняшняя растущая уверенность в себе - она до первого тяжелого случая, который сотрет ее в пыль. Или, что хуже, случай будет легким и незначительным, - но все равно мою веру в себя уничтожит. И ее придется восстанавливать, поднимать за шкирку, вытаскивать из стыда и грязи. А может, точно так же восстанавливать веру и самоуважение тех, без кого мне не прожить. Чтобы то и другое стояло хотя бы до следующего раза. Ведь без веры в себя человек не в силах существовать: она заменяет нам уверенность в завтрашнем дне. А ее, уверенности этой, здесь быть не могло, да и на Земле не было тоже.

На одиннадцатый день от основания поселка я проснулся позже всех. Машка собиралась на рубку бамбука и точила мачете, Валера готовился выйти на охоту, остальные еще бесцельно бродили по площадке вокруг костра, зевали и осторожно потягивались. Я тоже зевнул, завел руки за голову, приподнялся на носках, да так и остался в этой позе.

В поселок с тяжелым сдержанным шорохом вползала змея, и ее вид не сулил ничего хорошего. Я видел раньше такую же точно в фильме «Анаконда» - длиной она была метров пятнадцать и толщиной с хорошее бревно. Все, кроме Машки и Валеры, дружно рванули в заросли и попрятались в них; откуда только взялась бодрость и быстрота движений! Затормозив, я посмотрел назад сквозь в просвет в ветвях и лианах. Змея подползла к Валере и вздернула голову на уровень его лица, а он с перепугу позабыл, что у него в руках заряженный карабин. Невероятным усилием задавив в себе панику, повелевающую драпать подальше, я начал пробираться к палатке, где лежала моя «Сайга», стараясь вспомнить, чем она заряжена. Змея внимательно смотрела на Валеру, решая, стоит ли попробовать проглотить эту странную тощую обезьяну или лучше не рисковать здоровьем. Я заполз в палатку и вынырнул оттуда с ружьем; змея отвлеклась на меня, и в этот момент Машка, подскочив сбоку, с молодецким «э-эх!» отрубила ей голову мачете.

Обезглавленная анаконда, вместо того чтобы тихо-мирно сдохнуть, свилась в спираль, тут же распрямилась и принялась извиваться посреди нашего поселка, разнося его в щепки. Я кинулся обратно в заросли, а Машку забросило туда же ударом хвоста. Следующий удар достался Валере. Его швырнуло на душ, и он, снеся дверь и заднюю стенку, вылетел с другой стороны. Змея билась в конвульсиях минуты две, потом затихла, и я отважился выйти.

Поселок лежал в руинах. Из кустов рядом, держась за поясницу и согнувшись, с кряхтеньем выбралась Машка. Следом показался Лысый с подобранной в лесу палкой. Что он собирался с этой палкой делать, осталось тайной, разве что хотел змею насмешить, но ведь змеи не смеются. Чуть позже к нам присоединился Вася - тоже с палкой и воинственным видом. Ребята привели в чувство Валеру, а я разыскал Дашу, которая сидела в ближних кустах, сжимая в руке газовый пистолет, и горько рыдала над тем, что не отважилась выйти с этой штукой против анаконды. Лысый позвал Таню, она не откликнулась, и мы пошли ее искать. Долго не могли найти - как потом оказалось, далеко искали. А она заползла на два шага в заросли колючки сразу за поселком и там потеряла сознание.

Никто никого не упрекал, хотя все понимали, что полностью присутствие духа при появлении змеи сохранила только Машка. Вскоре все уже друг над другом подшучивали. Валера охал и держался за грудь, куда пришелся удар хвоста, но от других не отставал. Легче всего было Тане - она вообще ничего не помнила, и когда очнулась и увидела мертвую змею, очень удивилась.

- Ну что, будем змеюку пробовать? - спросила Машка, и только тут до нас дошло, какую прорву мяса мы заполучили.

- Тебе начинать, - сказал я. - Твоя ведь очередь испытывать еду. Но если хочешь, я тебя заменю. В знак благодарности за проявленную доблесть.

- Еще чего! - возмутилась Машка. - Как бошки рубить - так я, а как пробовать - ты почему-то. Нихрена себе ситуация! Нет уж, поем первой, как и положено по жребию. А вы - хе-хе! - денек подождете.

И она тут же принялась собирать обгорелые палки из разбросанного костра.

- А ты ела змей раньше? - полюбопытствовал я.

- А то, - сказала Машка. - Главное, что возни с ними немного. Отрезаешь голову, снимаешь шкуру, чистишь брюхо - ну и готовишь. Можно в листьях запечь, можно глиной обмазать и тоже запечь. А эту сейчас на шампурах пожарю.

Мы помогли Машке снять с анаконды кожу, что, учитывая вес змеи, оказалось совсем не просто. Внутренности утащили к болоту рыбе на прикормку, а мясо, нарубленное на куски, разложили прямо на земле, подстелив лопухов. Пригодится ли нам анакондова кожа и как ее выделывать, никто не знал. Машка намотала ее на длинный бамбуковый шест, сверху насадила змеиную голову, и вкопала шест между того, что осталось от хижин.

- Это другим для острастки, - пояснила она.

Лысый заржал как жеребец во время случки.

- Анаконды - это ж тебе не галки, чтоб их таким способом пугать!

- Много ты понимаешь, - ответила Машка. - Что в галках, что в змеях. Иди вон свои машины разбирай.

Весь день она готовила змею всеми тремя описанными ею способами, и еще коптила. Вдоволь наголодавшись вместе со всеми, соблюдать предписанную пищевым договором осторожность Машка явно не собиралась, постоянно пробовала на вкус то одну порцию, то другую, и к вечеру наелась почти до неподвижности. Мы смотрели на это, смотрели, да и не выдержали.

- Лучше помереть сытым, чем сдохнуть от недоедания, - сказал Вася. - Давайте присоединимся, пока наша победительница анаконд все не сожрала.

На вкус змея оказалась как курица, которую всю жизнь кормили рыбой. Однако такие нюансы мы ощутили уже потом, а сперва просто ели, и вскоре дошли до Машкиных кондиций, то есть нам стало лень шевелить чем-нибудь кроме челюстей.

- А ничего себе змеюка, - сказал Валера. - Танюш, тебе понравилось?

- Всю жизнь только змей есть буду, - ответила она.

- Я понял, для чего шест с головой и шкурой, - сказал Лысый. - Машка хочет анаконд не пугать, а приманивать.

- Типун тебе на язык! Вот приползет следующая, ты с ней разбираться будешь.

- И разберусь!

- Ага, особенно сейчас.

- Слушайте, давайте выходной сделаем, а? Все равно ведь никто не сможет работать завтра, все будут только есть и спать.

- Давайте. Но палатку все равно надо переустановить сегодня. И на дежурство по очереди хоть плачем, но встаем.

- Кто первый?

- Тот, кто сегодня драпал от змеи быстрее всех. А это был ты, Вася!