Вскоре «бедняга» совершенно опустошил залив и порядком сократил популяцию местных птиц. Наши припасы возросли до предельных объемов, что мы могли сохранить, и оставаться на острове дальше не было смысла, разве что такой: никому из нас не хотелось покидать уютную и безопасную скалу.

- Почему бы нам не остаться здесь насовсем, - говорила Таня. - От добра добра не ищут.

- Рано или поздно мы здесь все съедим, - возражали ей. - Птицы перестанут вить гнезда на скале. Фрукты мы уже все съели - и дальше что? И ведь договорились искать хоул на Землю. Ты видишь здесь хоул?

- Мы могли бы разделиться, - упиралась Таня. - Кому надо - ищет хоул. Кому не надо - остается на острове. Когда здесь станет меньше едоков, тогда и с добычей пропитания проблем не будет.

- Разделяться опасно, ты не находишь? Нас и так слишком мало.

Витя ходил хмурым - пожалуй, доведи мы дело до голосования, он остался бы с Таней. Даша тоже засомневалась и все поглядывала на меня. Я думал, что спорить бесполезно, раз мы все равно не могли поделить пополам карабин. Эпштейн хотел идти вперед, хотя в одиночку не продвинулся бы и на десяток дневных переходов хоть по реке, хоть по суше. Лысый мечтал отомстить крысолюдям за свой выбитый глаз, без разницы, как и где - здесь или в пути. Инга поддерживала Эпштейна. Машка считала, что местная кормовая база окажется слишком скудна и для половины из нас, а регулярные рейсы на берег сведут на нет все преимущества островной жизни. Последнее обстоятельство оказалось решающим, и однажды утром мы подняли якоря, отпустили по течению дерево, защищавшее вход в нашу гавань, и поплыли дальше.

Через две недели Инга сказала, что мы достаточно продвинулись на юг и она уже хорошо чувствует направление на хоул. Но расстояние до него назвать не могла - хоул мог быть и в тысяче километров на восток, и в двух. Как далеко мы от обрыва, Инга определяла тоже чисто приблизительно, однако тот находился не менее чем в трехстах километрах. Несколько раз мы встречали лодки крысолюдей, шедшие против течения или спускавшиеся вниз. Они часто пристраивались сзади и подолгу провожали плот, но никто на нас не нападал. Сожалел об этом один только Лысый.

Эрав по утрам пел тихие протяжные песни и вроде как молился; днем рыбачил; по вечерам изучал русский с Эпштейном. Боря, в свою очередь, силился постичь язык большеногих. Слова у них потому такие длинные, сказал он нам, что к названию предмета прибавляются понятия, которые с ним связаны, причем информация может меняться в зависимости от того, кто с кем говорит. Стрела у большеногих чаще всего не просто «стрела», но «стрела с костяным наконечником», или «стрела с наконечником из рыбьей кости для охоты на мелкую дичь», если необходимо уточнение. Позволительно также присовокупить, что некий охотник два сезона дождей назад убил такой стрелой большого зверя - когда предполагается, что собеседник об этом не знает, а знать ему нужно. И если учесть, сколько полезных сведений передается у большеногих через одно слово-предложение, то получается, что слова у них не такие уж длинные.

- Эти ребята любят точность во всем, да? - усмехнулся Лысый.

- Похоже, что так, - согласился Эпштейн. - В принципе, у них удобный язык. Жители одной деревни при повседневных делах могут общаться между собой коротко, односложно. Длинноты в ходу только для объяснения важных вещей и в разговорах с незнакомцами.

- Выходит, мы правильно сделали, сократив Эраву имя?

- Почти. Сочетание коротких слов «эр-ав» это не имя, а звание, но так даже лучше. Подобных Эраву среди большеногих мало, к ним так и обращаются. Они вроде как хранители знаний. Письменность большеногие еще не изобрели, и все запоминают путем постоянных повторений. Для облегчения задачи сочиняют песни. Те, кто отличается особенно хорошей памятью, обычно живут со своим родом лишь в сезон дождей, а остальное время странствуют из деревни в деревню. Иногда и вечными путешественниками становятся. Неплохой способ передачи культурных традиций.

Спустя месяц Эрав свободно мог объясняться с нами на уровне «моя твоя понимай». Инга тут же воспользовалась этим, чтобы улучшить свое ориентирование на местности. В особо сложных случаях она прибегала к рисункам на прибрежном иле, услугам Эпштейна и языку жестов. Эрав сообщил, что река петляет по верхней равнине вдоль обрыва еще на тридцать дней пути на тростниковых лодках или на шестьдесят дней пути на плоту. После чего таки падает на нижнюю равнину водопадом, как мы и предполагали, и продолжает течь на восход солнц до самого моря, становясь все шире и полноводнее. Далеко ли море? Очень далеко. И добираться до него не стоит, потому что в устье реки, на множестве больших пустынных островов находится родина крысолюдей.

Выходило, что мы еще долго можем плыть к хоулу по реке, если сумеем преодолеть водопад. Весть о существах на плоту, владеющих шумным и смертоносным оружием, распространялась впереди нас гораздо быстрее, чем мы плыли, и на нас все еще никто не нападал. Можно было предположить, что и не нападет: на нижней равнине, как сказал Эрав, жили только большеногие, которые воевать не любили, и крысолюди.

Еще через месяц пути Эрав, изрядно пополнивший свой словарный запас и улучшивший произношение, рассказал нам следующее.

Его народ с незапамятных времен жил в лесах по берегам Великой реки на нижней равнине, а на верхней обитали боги-покровители, охранявшие вход в святилище богини Лестры. На верхнюю равнину большеногим подниматься было запрещено, ибо Лестра не любила, когда тревожили ее покой. Сотворив мир, богиня очень устала и ей требовалось отдохнуть.

Нарушить табу никто не пытался - в нижних джунглях хватало всего и всем, а когда все же не хватало, любой мог обратиться с молитвой о помощи к богам-покровителям. Те обычно бывали благосклонны к нуждам большеногих; главной же их заботой было следить, чтобы не иссякла вода в Великой реке. Для этого они посылали малые дожди, а когда приходила пора, то и большие. Иногда богам приходилось вступать в схватку с жадными морскими демонами, которые никак не могли удовольствоваться той водой, что стекала к ним в океан сама по себе, и хотели бы выпить всю реку. Демоны насылали на побережье холодные ветры, приносившие с собой ледяные туманы. Джунгли в низовьях реки болели и гибли, жившие в них большеногие мерзли, тоже болели и умирали. Демоны хотели бы превратить всю сушу в пустыню, какой она была сразу после сотворения мира, но им мешали боги-покровители. Когда холодный ветер дул с побережья слишком долго, они брали свое гремящее и сверкающее оружие, садились верхом на тучи и шли в поход с верхней равнины в сторону моря. Целыми днями в небе рокотал гром и сверкали молнии; демоны всякий раз проигрывали битву, и наконец, не в силах противиться защитникам большеногих, они обратили свой гнев на них самих.

Семь поколений назад в устье Великой реки появились первые крысолюди. Они собирали съедобных моллюсков на побережьях пустынных островов и охотились на больших водяных ящеров. Демоны даровали своим слугам необычайную плодовитость, и вскоре те, заполнив острова, стали строить неуклюжие плоты, подниматься вверх по реке и нападать на поселения большеногих. Никто не знал, откуда крысолюди взялись: одни эравы говорили, что злобные дикари вышли прямо из моря; другие считали, будто демоны сотворили их из больших тростниковых крыс и научили делать оружие.

Самые сильные большеногие уходили сражаться с крысолюдьми, селились на границах их владений, брали себе жен из живущих в низовьях родов соплеменников. Их поселения отгородили устье от мирных земель словно стеной; остальные большеногие поставляли воинам пищу и оружие. Все племена отправляли по течению тростниковые лодки, груженые стрелами, копьями, щитами, а те рода, что жили внизу, не жалели для воинов сушеной рыбы и вяленого мяса. На какое-то время крысолюдей удалось сдержать, однако они продолжали множиться, будто в самом деле выходили из моря. Все сильные из всех родов ушли драться с ними, но это не помогло. Крысолюди разбили воинов, уничтожили их поселения и двинулись вверх по Великой реке на захваченных у большеногих лодках, оставляя за собой опустошенные джунгли и пепелища деревень. Большеногие отступали, пока не оказались прижаты к обрыву. И тогда они нарушили табу и поднялись на верхнюю равнину, чтобы спросить у богов-покровителей, почему те бездействуют и не вступаются за народ богини Лестры.