— Скорее, его сожрет выглянувший из леса волк, — хмуро заметил Жерар, — цветы не растут просто так. У каждого есть хозяин, Венсан, тот, кто вырастил его.

Кадан склонил голову вбок.

— Все же лелею надежду, что я свободный актер, а не виллан, чтобы принадлежать кому-нибудь.

— Смотри, Рауль, на корабле назревает бунт.

Рауль скрипнул зубами и промолчал.

— С чего бы вдруг? — спросил Кадан вместо него. — Я умею ценить доброту.

От слов его, однако, лицо Рауля стало еще мрачней.

Они поговорили еще, но Рауль остался равнодушен к общему напускному веселью, лицо его с каждой шуткой становилось только мрачней. Венсан и Жерар тоже не думали мириться между собой, и в конце концов гости разошлись, едва часы пробили двенадцать часов.

— Я вас провожу, — сказал Рауль, когда Кадан поднялся с кресла, чтобы идти к себе.

Кадан кивнул и позволил ему приобнять себя за талию, как Рауль делал иногда. Он него исходил ощутимый аромат вина, но и к этому Кадан давно привык.

Рауль всегда хорошо контролировал себя, сколько бы ни выпил. И Кадан давно заметил, что разгульное веселье, которому он порой предавался вместе с друзьями, скорее было светской обязанностью для него.

В Рауле таилась загадка, одному ему ведомое одиночество, которое мог различить только тот, кто проводил с ним один день за другим.

Миновав анфиладу залов, они оказались в спальне, предназначенной для Кадана. Кадан вошел первым, а Рауль следом за ним. Он бесшумно прикрыл дверь за спиной.

— Жоржетта, — крикнул Кадан. Он видел отражение Рауля в зеркале и уже понял, что тот не собирается так уж быстро уходить, и вечерний туалет придется совершить при нем.

— Я могу помочь вам вместо нее, — сказал Рауль, сделав шаг вперед.

Кадану стало неспокойно. Это уже несколько нарушало установленный между ними этикет.

— Не стоит, я готов подождать.

— А я — нет.

По спине Кадана пробежала дрожь, и он посмотрел на Рауля через плечо.

— Я очень долго ждал, разве нет?

Кадан молчал. Впрочем, он не успел бы ничего сказать, если бы и хотел.

Рауль навалился на него со спины и рывком развернул к себе. Он был заметно сильней, и Кадан, как ни старался, не мог вырваться из его рук.

Рауль принялся стягивать с плеч Кадана камзол, и драгоценные пуговицы зазвенели по полу, отлетая от него. Кадан вертелся в его руках как змея, но в конце концов Раулю это удалось, и он, тяжело дыша, прижал Кадана к себе.

— Не надо… — выдохнул тот. Руки Рауля сжимали его как тиски.

— Ты принадлежишь мне, Кадан. Ты давно должен был понять.

Кадан стиснул зубы, но ничего не сказал. А Рауль, решив, что борьба с одеждой слишком хлопотна, развернул его и швырнул на кровать вниз лицом, а затем накрыл собой.

Он шарил по телу Кадана, исследуя его, как не исследовал его никогда. Тот пытался отползти, но не мог.

Кадан попытался оттолкнуться от кровати, чтобы сбросить Рауля с себя, но в итоге лишь помог ему стащить с себя кюлоты и оказался прижат обнаженными бедрами к его распаленному естеству.

— Еще чуть-чуть, — Кадан не знал, уговаривает Рауль его или себя, но в следующее мгновение тело пронзила боль. Он застучал кулаками по кровати, но звук ударов тонул в пуховой перине, а Рауль рывками двигался в нем.

Наконец Кадан вцепился зубами в покрывало, чтобы приглушить боль и не закричать.

Толчки Рауля были быстрыми, яростными и глубокими, как будто он хотел пронзить его насквозь.

— Ты мой, — шептал он и покрывал поцелуями шею Кадана, сжимал его плечи до синяков.

Но чувство принадлежности все не приходило к Раулю, он сам не верил своим словам. И как бы яростно он ни вбивался в обмякшее тело, не мог приблизить финал.

В конце концов он вышел из Кадана и, прижимая его к кровати одной рукой, довел себя до финиша другой. Теплые брызги упали на белые ягодицы, и оба наконец вздохнули с облегчением.

Рауль оттолкнулся от кровати и встал, глядя на тело, распростершееся под ним. Он чувствовал себя пустым.

Кадан, едва высвободившись из его рук, подтянул колени к груди и уткнулся в них лбом.

Плечи его сотрясали беззвучные рыдания.

Рауль стиснул зубы. Он не знал, остаться или уйти.

Кадан тоже не знал. Он чувствовал себя разбитой статуэткой, брошенной в угол безразличной рукой. Но больше всего он боялся сейчас остаться один.

— Ты обещал, что не тронешь меня, — выдавил он наконец.

На Рауля он не смотрел.

— Ты обещал, что придешь ко мне, — сухо ответил Рауль.

Кадан наконец поднял взгляд.

— Что теперь?

Рауль облизнул губы. Он судорожно пытался понять, как собрать осколки того, что только что разбил, потому что мучительно хотел вернуть то самое чувство наполненности, завершенности и владения, которое испытывал еще несколько часов назад.

— Теперь ты целиком мой, — упрямо сказал он и, сбросив на пол камзол, опустился рядом с Каданом на кровать. Обнял его и прижал к себе. Тот не переставал дрожать. — Позвать Жоржетту? — уже мягче спросил он.

Кадан покачал головой. Перевернулся в его руках и уткнулся лбом в плечо.

— Останься со мной, — попросил он.

Рауль кивнул и погладил его по плечу. Так же бережно, как и всегда.

* Жан-Батист Люлли — французский композитор, скрипач, дирижер. По происхождению итальянец (имя при рождении — Джованни Баттиста Лулли). Люлли вошел в историю музыки как создатель французской национальной оперы, один из ведущих представителей музыкальной культуры французского барокко

** Пьер Бошан (1636–1705), придворный танцор и хореограф

*** Знаменитый "король скрипачей" (ученик Л. Константена) Гийом де Мануар (1615–1690), единственный, кто осмелился соперничать с Люли

Кадан медленно выплывал из тяжелого хмельного сна, в котором обрывки пламени метались кругом него.

Накрыв ладонью руку, лежащую у себя на поясе, он сделал глубокий вдох и плотней прижался к любовнику спиной.

Рауль пошевелился, стискивая его, и запечатлел за ухом Кадана легкий поцелуй.

Кадан хорошо помнил тот день, когда впервые ступил в этот дом.

Когда Рауль наконец снял маску.

Кадан хорошо помнил разочарование, которое охватило его.

Нет, Рауль был красив. Он был красив весь, с головы до ног, и теперь, когда они стали любовниками, Кадану нравилось касаться каждого безупречного участка на его теле.

Но всю свою жизнь, не рассказывая никому, Кадан хранил в мыслях образ того, кто должен был стать его судьбой.

У него были голубые глаза, черные волосы, чуть изогнутый по-орлиному нос. Рауль, который стал его судьбой наяву, был на него ни капли не похож.

Того, первого, Кадан видел во сне с самого детства. Он мечтал о нем, оставаясь в одиночестве, когда наступала ночь. И понимание того, что судьба его будет именно такой — суровым черноволосым мужчиной, а не хрупкой жеманницей — со многим в собственной жизни могло примирить его.

Но жизнь не была сном. Здесь, в доме Рауля, он осознал это с куда большей ясностью, чем в театре, среди эфемерных масок и бесконечности иллюзий.

В ту ночь, когда Рауль впервые взял его, Кадан снова ощутил это разочарование. Он лежал в объятиях человека, который сделал для него все, подарил ему целый мир — и не мог сдержать слез от понимания того, что потерял самое главное, веру в чудо. Веру в свою судьбу.

Но жизнь не была сказкой. Он всегда знал это, хоть и не мог поверить до конца.

Кадан понимал, что нужно взрослеть, иначе колесо, бесконечно несущееся вперед, раздавит его. И постепенно, шаг за шагом, он отбросил детские грезы, нашел свое место в мире, в котором жил.

Кадан пошевелился, проверяя, спит ли Рауль. Тот лишь сильнее стиснул объятия во сне.

Кадан попытался вывернуться из его рук, но теперь Рауль зашевелился сильней. Не открывая глаз, он приподнялся на одном локте и принялся покрывать поцелуями его шею и плечо.