Я постучала несколько раз по двери, предварительно закрыв глазок ладонью, воспользовалась хитростью Якуба и на вопрос, заданный дрожащим голосом: «Кто там?», ответила уверенно:

– Новая соседка, вы меня топите! Открывайте немедленно!

Оля осторожно отперла дверь, я дернула ее в сторону.

– Привет!

Она отшатнулась и постаралась затянуть халат на груди.

– М-м-мия? Это ты?!

– Это я. А что, больше не надеялась увидеть меня живой?!

– Нет-нет, что ты… Я…

– Замолчи, пожалуйста. Мне на тебя глубоко плевать! Скажи только одно, ты действительно выкинула мамины сережки, как сказала людям Барановича?

Она собралась что-то ответить, но я остановила ее словами:

– Прежде чем соврать мне, подумай вот о чем, Оля. Я выбралась из лап этих ублюдков, а сам Баранович гниет в тюрьме. Его влияния оказалось недостаточно. Соврешь – сделаешь себе еще хуже!

– Я… Ты даже не спросишь, как я?

– А что? Жива. На ногах стоишь. Дышишь. Отвечай на вопрос, Оля, у меня слишком мало времени, а у тебя еще меньше!

– Х-х-хорошо. Я не выкидывала их на помойку. В ломбард сдала, называется «Кристалл», на углу дома по адресу Папанинцева тридцать семь. Это… в пяти-семи минутах ходьбы отсюда!

– Ясно!

Я развернулась и пошла прочь.

– Мия, мы еще общаемся? – донеслось мне вслед.

Что за наглость такая?! Как ей хватило совести предположить подобное после всего, что она сотворила?!

– Нет, я тебя не знаю и знать не хочу. Всего хорошего!

До ломбарда «Кристалл» я добралась быстро, словно летела над поверхностью земли и не замечала пройденного расстояния. Но на протяжении всего пути до ломбарда я чувствовала себя странно, постоянно хотелось обернуться, словно за мной кто-то наблюдал пристально. Возникло неприятное ощущение жжения в районе лопаток. В начале вечера было полно пеших прохожих и проезжающих машин… Может быть, я зря накручивала себя.

Войдя внутрь, я мгновенно направилась к витрине и жадно начала изучать ассортимент товара, в поисках тех самых сережек.

Внезапно тело пронзило острой вспышкой, пальцы свело судорогой.

Зрение начало выплясывать!

– Девушка, осторожнее, пожалуйста! Не наваливайтесь на витрину!

– Покажите мне вот эти сережки с гранатом, – попросила я.

– Вот эти?

Девушка из ломбарда не спешила подавать мне лоток с украшениями, пристально осмотрела меня. Наверное, я выглядела дурно: покраснела, разволновалась, пальцы тряслись от сильного переживания.

– Да-да, дайте мне их посмотреть!

Если я права, то на внутренней стороне застежки правой серьги будет царапина, почти незаметная.

Якуб

Расставание с Мией болезненно ударило по мне.

Первоначальная бравада схлынула.

Ярость? В топку. Гнев? Иссяк.

А что осталось потом?

Херня. Муть какая-то.

Даже накручивать себя без конца устал. Устал злить себя на тему отношений, устал игнорить мысли о Пчелке в своей голове. Устал тормозить главную мышцу по левую сторону в груди. Раньше рядом с Мией сердце тарахтело, как мотор гоночного болида на трассе, а сейчас едва живое, треплется, как чахлый лист на ветру.

Сначала злился, топил гнев, жил на нем, как на энергетике. Я думал о ее словах, о нашем расставании постоянно. Это был чистый яд высшей пробы. Я этой отравой напитывался и херачил, как ненормальный, мог сутками не спать, работать, как робот.

К дяде Мураду мы вылетели вместе с Адамом. К моменту нашего прилета стало известно, что наш дорогой дядя Мурад пойдет на поправку. Всем заправлял его младший брат, дядя Касым, родни собралось немало.

Когда случается горе в семье, никто в стороне не останется. Работа уже кипела вовсю. Совместными усилиями мы решили закончить ремонт в строящемся доме. Дядя Мурад давно строил его, неспеша, но сейчас семья осталась на улице. Конечно, их приютили в одном из домов родственников, это даже не обсуждается, но нужно было решить вопрос с домом.

Поэтому мы с Адамом вложились по-крупному и работали наравне с другими мужчинами, посменно, спали там же, где ели, на топчане каком-то, пахали, как чернорабочие, не обращая внимания на статусы и доходы.

Планировали уложиться в неделю, но вышло чуть дольше. К моменту выписки дяди Мурада из больницы домашние срывали с новенького дивана целлофан и смешно сметали мусор со двора, чтобы встретить дорогого человека. Еще два дня мы пробыли в кругу семьи, пышно отпраздновали, что любимый дядя был снова с нами, а потом я решил вернуться, так и не решив для себя, как быть с Мией.

Адам помалкивал.

Всем своим видом брат намекал, что он уже сказал все, что думал обо мне и этой девушке, и дал право мне самому разобраться в чувствах. В чувствах? Даже смешно…

Я успешно раздавал советы другу Игнату, но, когда оказался сам в этом губительном капкане, внезапно понял, как непросто находиться по другую сторону, быть в эпицентре ревущего урагана и выдерживать хладнокровие.

Я был взбешен, хладнокровием и не пахло.

Усилием воли я заставил себя держаться в стороне, потому что знал, увижу Мию – и один только вид ее светлых глаз или взмах ресниц разбередит в душе вулкан, взрыв, вызовет Армагеддон.

Я уже жалел, что сказал ей, мол, все будет по договору. Она меня ужалила, ранила, как ни одна другая, а я в ответ со зла, с дуру предложил ей условия – унизительные, по сути.

Неправильные, если быть честным.

Потому что как раньше, я быть с ней не мог, а без нее – не хотелось.

Никак.

Была рядом, не грела, но жгла, и я давился эмоциями, которые в груди бушевали! Некоторое время жил на этом топливе. Даже представить страшно, сколько всего я перелопатил, сжигая ярость и злость.

Но потом наступило отупение – просто отупение.

Никогда не понимал людей, которым лень отрывать зад от кровати, но я стал именно таким: ленивым и апатичным. Мне стало лень. На все похуй. На все забил.

Лень было вставать на пробежку. Лень приготовить завтрак. Лень делать что-то. Приходила уборщица, пыталась прибраться в моей спальне. Я наорал на нее и уволил, довел бедную женщину едва ли не до инфаркта и отправил прочь на такси!

Причина была простой: я увидел, как уборщица подняла с пола белье, сброшенное Мией в наш последний день. Трусики и бюстик. Мия забыла их впопыхах. Я их не трогал, мне нравилось, как они небрежно валялись на пути к кровати.

Самообман, знаю, но я смотрел на эти вещицы и представлял, что Мия вернется. Сама вернется, как возвращалась сама. Она же первой шла на контакт, никогда долго не злилась, делала шаги-шажочки мне навстречу.

Я считал себя правым. Ждал ее появления с повинной головой, с признанием всей вины!

Проходили дни, а она не приходила, но белье продолжало лежать именно там, где Мия его и оставила. Флаг надежды, которая не хотела подыхать в груди, как бы я ее ни душил!

Но тут явилась эта уборщица, решила прибраться в моей спальне. Я ей тысячу раз говорил: не трогай ничего! Ничего не трогай в спальне. Но она забылась, что ли? Убрала.

Я взбесился, был злым, орал матом, даже когда ее не стало. Взбесился, пошел пилить дерево, которое заслоняло мне свет в одной из любимых комнат. Взмок за пять минут, яростно дергая простой ножовкой.

Дерево в полтора охвата моих здоровенных рук. Я хотел одолеть его простой пилой. Она затупилась быстро, но я продолжал остервенело дергать этой пилой, пот заливал глаза.

Через миг она дзынькнула и сломалась. Но движение я все же завершил и глубоко полоснул себя по второй руке. Не знаю, что я задел, но кровь забила фонтаном.

С большим трудом я доковылял до дома, оставляя за собой длинный кровавый след.

Взял телефон в руки, у меня не было мыслей позвать на помощь.

Было бы глупо сдохнуть именно так, да? Или только так и надо? Провалить все тупо и по нелепице, как провалил отношения с девушкой, что была мне дорога безумно…

Сейчас я елозил пальцами по кнопкам, искренне надеясь, что набираю верный номер.