А фракиец тем временем шел вдоль цепи Апеннин утомительными переходами: войско его делало не менее двадцати пяти — тридцати миль в день и, пересекая область пицентов, спешило к Риму, к стенам которого оно должно было подойти неожиданно, если только случай не откроет Марку Крассу стратегические планы Спартака.

Через три дня после отбытия войска гладиаторов из-под Арретия Красс, убедившись в том, что враг не выходит из своих окопов, задумал атаковать его и в решительном бою сразу положить конец войне.

Он двинулся из Отрикула самым ускоренным маршем — дальновидный Красс понял, что Спартака надо бить его же приемами, — и через четыре дня подошел к лагерю под Арретием; Мамилий, узнав о приближении римского войска, согласно приказу верховного вождя гладиаторов, удалился ночью из лагеря со всей конницей, соблюдая полную тишину. Когда разведчики Красса на рассвете следующего дня дошли до самого вала лагеря повстанцев, им пришлось убедиться, что войско Спартака покинуло лагерь.

Красс был поражен таким известием и, чтобы узнать, какой путь мог избрать Спартак, тотчас же отправил свою кавалерию обследовать все дороги, тянувшиеся от Арретия, приказав вести разведку на тридцать миль в окружности.

Вскоре ему стало известно, что конница гладиаторов, ушедшая из Арретия при его приближении, направилась через Игувий к Камерину; через Игувий, как ему донесли, несколько дней назад прошел и Спартак со всем своим войском. Тогда Красс с дальновидностью выдающегося полководца придумал контрманевр. Спартак шел по дороге вдоль восточного склона Апеннин, Красс же решил немедленно вернуться к Риму, держась западного склона Апеннин. Таким образом, двигаясь параллельно Спартаку, Красс шел, однако, почти по прямой линии; путь его был гораздо короче, чем у Спартака: один переход Красса равнялся трем переходам фракийца; такое преимущество было на руку Крассу, раз он хотел выиграть время и пространство, составлявшие до этого момента преимущество гладиаторов.

За пять дней очень трудных переходов, совершенных римскими легионами с похвальным рвением, Красс достиг Реаты, где он дал своим войскам один день отдыха.

Между тем Спартак, продвигаясь с большой скоростью, дошел до Клитерна близ Фуцинского озера, но, к несчастью, тут его задержала непредвиденная помеха — разлив реки Велин; из-за сильных дождей, которые не переставая лили несколько дней, ему пришлось остановиться на два дня, чтобы перебросить через реку плавучий мост, да еще сутки ушли у него на переправу войска.

Тем временем Красс, имевший десять тысяч человек кавалерии, которую он всегда высылал вперед для разведки далеко за пределы лагеря, был предупрежден разведчиками о том, что Спартак приближается к Клитерну. Он приказал Авлу Муммию переправиться через Велин у Реаты с двумя легионами и шестью тысячами солдат из вспомогательных войск и двинуться ускоренным маршем по левому берегу к Альфабуцелу, перейти там на правый берег и идти дальше до Клитерна. Но он велел Муммию, своему заместителю, ни в коем случае не вступать в бой со Спартаком, все время отходить, — до тех пор, пока Красс не догонит его и не атакует Спартака с тыла.

Муммий в точности выполнил все приказы Красса и на рассвете следующего дня прибыл в Альфабуцел, но не мог расположиться тут лагерем и вынужден был оставить это место, так как туда уже подходил Спартак.

Хотя солдаты были чрезвычайно утомлены переходом, Муммий провел их через ущелья Апеннин к Сублаквею, где занял очень сильную позицию на обрывистом, скалистом склоне горы, намереваясь уйти оттуда на следующий же день.

Но трибуны стали уговаривать его, что теперь не время отступать перед врагом, — надо воспользоваться благоприятным случаем, который предоставляет ему судьба, и разбить Спартака без помощи Красса, ибо в тесных горных ущельях гладиатору не удастся воспользоваться численным превосходством своего войска; убеждая Муммия дождаться Спартака на этих сильных позициях, трибуны предрекали ему от имени своих легионов блестящую победу.

Муммия увлекала надежда на победу, которая казалась ему обеспеченной, и на следующий день, когда поблизости появился Спартак, он вступил с ним в бой. Фракиец же увидел, что на этой позиции его четырнадцать легионов не дадут ему никакого преимущества, и поэтому, пока тринадцатый и четырнадцатый легионы сражались с врагом, он собрал в один корпус всех велитов и пращников других легионов, приказал им взобраться на вершины окружающих гор и ударить по римлянам с тыла, сбрасывая на них огромные камни и поражая стрелами.

Легковооруженные отряды гладиаторов с большим рвением исполнили приказ Спартака, и через три часа после начала битвы, в которой обе стороны сражались с одинаковым упорством, римляне с удивлением, похожим на испуг, вдруг увидели, что все соседние вершины покрыты неприятельскими пращниками и велитами; на легионеров обрушились целые тучи разного рода метательных снарядов, а затем враги начали спускаться, заходя в тыл и с флангов. При виде этого римляне обратились в бегство, бросая по дороге оружие, щиты, все доспехи, чтобы легче было бежать.

Но тогда на беглецов стремительно бросились те два легиона, которые сражались с ними до тех пор, и легкая пехота, спускавшаяся со всех утесов, со всех скалистых вершин; сражение превратилось в кровавую бойню, в которой пало свыше семи тысяч римлян.

Несмотря на то что сражение у Сублаквея было губительным для римлян и Крассу не удалось восстановить понесенный им урон, Спартак не мог извлечь из своей победы никакой существенной выгоды для себя. Обратив римлян в бегство, Спартак узнал от Мамилия, которому поручено было обследовать берега Велина, что главные силы Красса переправились в этот день через реку, из чего фракиец заключил, что, имея у себя в тылу Красса, ему не следует идти на Рим; поэтому вечером того же дня он выступил из Сублаквея, перешел Лирис у его истоков и направился в Кампанью. Что касается Красса, то он пустился в путь лишь вечером того дня, когда гладиаторы оставили Сублаквей, так как вести о разгроме его заместителя дошли до него только к вечеру следующего дня.

Претор был вне себя от возмущения, вызванного поведением Муммия, а еще более его легионов, так как беглецы подошли к самым стенам Рима и в городе началась страшная паника, когда там распространилась весть о новом поражении. Успокоение наступило только после того, как явились гонцы Красса, которым удалось убедить римлян, что сражение под Сублаквеем не имеет того значения, какое ему придает страх; они доложили сенату об истинном положении дела, предложив ему в то же время немедленно отправить обратно в лагерь претора всех беглецов из легионов Муммия.

Через несколько дней все беглецы вернулись в лагерь, и легко себе представить, как они были пристыжены и в каком угнетенном состоянии духа они находились.

Красс собрал на преторской площадке все свои войска и построил их в каре, посреди которого поставил обезоруженных, посрамленных и подавленных беглецов из легионов Муммия. Красс, обладавший даром слова, выступил с красноречивым обвинением; резко и сурово укорял он беглецов за малодушие, которым они запятнали себя, обратившись в бегство, словно толпа трусливых баб, и, побросав оружие, при помощи которого их предки, перенеся несравненно более тяжелые испытания, завоевали весь мир. Он доказывал необходимость положить конец глупым страхам, благодаря которым в течение трех лет по всей Италии свободно бродят полчища гладиаторов, презренных рабов, которые кажутся сильными и доблестными не по заслугам своим, а вследствие трусости римских легионов, некогда стяжавших славу своей непобедимой мощью, а ныне ставших посмешищем всего мира.

Красс заявил, что больше не потерпит позорного бегства: пришло время доблестных дел и блестящих побед; раз для этого недостаточно самолюбия, чувства собственного достоинства и чести римского имени, то он добьется побед железной дисциплиной и спасительным страхом перед самыми жестокими наказаниями.