Оскорбительные выкрики центуриона вызывали гнев Спартака; он отбил бешеную атаку римлянина и, сам перейдя в нападение, одним ударом разбил щит Мессалы в щепки, другим, пробив его кольчугу, серьезно ранил в бок, а затем, как раз когда Мессала произносил последние из приведенных здесь слов, Спартак с такой неистовой силой нанес ему удар по гребню шлема, что несчастный центурион был совершенно оглушен, зашатался и рухнул наземь. Но счастье сопутствовало ему: имя Валерии Мессалы воскресило воспоминания, и любовь, возгоревшаяся в душе гладиатора, смирила его гнев и удержала руку, готовую поразить врага насмерть.

Мессала не был бахвалом, способным только на вызов, он был действительно силен и храбр; но как ни велики были его силы, умение владеть оружием и львиное мужество, он не мог устоять против Спартака, бесспорно заслужившего наименования самой сильной руки и самого мощного меча тех времен.

Фракиец остановил свой меч в тот миг, когда он был на расстоянии всего лишь нескольких дюймов от груди упавшего центуриона, и, повернувшись в сторону двух оптионов, прибежавших на помощь Мессале, несколькими стремительными ударами выбил меч из рук одного, ранил в живот другого, крикнув:

— Иди, юноша, и скажи своим римлянам, что подлый гладиатор подарил тебе жизнь!

Расправившись с обоими оптионами, он вернулся к Мессале, помог ему встать и поручил двум гладиаторам охранять его от гнева вновь прибывающих бойцов.

Вскоре кучка храбрецов, пытавшихся сдержать натиск гладиаторов, была почти полностью уничтожена, и римский лагерь оказался во власти восставших.

То же самое произошло и в лагере Клодия Глабра. Эномай очень скоро наголову разбил когорты Глабра и, обратив их в стремительное бегство, овладел лагерем.

Таким образом, благодаря мужеству, проницательности и предусмотрительности Спартака тысяча с небольшим гладиаторов одержала блестящую победу над тремя с лишним тысячами римлян, тысяча римлян была убита, а их оружие, значки, имущество и лагерь достались восставшим.

На следующий день оба отряда гладиаторов соединились в лагере Клодия Глабра; победители не скупились на насмешки и шутки над ним, называли Глабра кошкой, сбежавшей от мыши, и сочинили песенку приблизительно такого содержания:

Жил-был кот один когда-то.

Серой мышки враг заклятый,

Он ее подстерегал

И, прикидываясь сонным,

С огоньком в глазах зеленым

Неподвижно поджидал.

Только мышь была ученой,

Хитрой, жизнью умудренной:

Взобралась коту на хвост

И, перехитрив бахвала,

Торжествуя, ликовала.

План у этой мышки прост.

Радуясь затее ловкой,

К кончику хвоста бечевкой.

Привязала вмиг звонок.

Перепуганный трезвоном,

Кот под смех мышей со стоном

Убежал, не чуя ног.

Можно себе представить, какой дружный хохот стоял в лагере, превратившемся из римского в гладиаторский, когда сочинители этих куплетов переложили их на очень популярный в то время мотив и распевали их по всему лагерю.

Между тем в лагерь на Везувии сотнями стекались гладиаторы школы Лентула Батиата; они убегали из Капуи толпами, не то что ежедневно, а, можно сказать, ежечасно; меньше чем через двадцать дней, протекших после победы Спартака над Клодием Глабром, пришло свыше четырех тысяч гладиаторов. Они были вооружены копьями, мечами и щитами, отнятыми у римлян. Присоединив к ним тысячу двести человек, уже сражавшихся под знаменем восставших, Спартак образовал первый легион армии угнетенных. В ближайшем будущем эта армия должна была стать грозной и опасной силой.

Хотя в Риме были заняты более важными и неотложными военными делами, все же поражение, нанесенное Клодию Глабру, вызвало тревогу: как сенату, так и народу римскому казалось позором для римлян, что легионеры, победители мира, были разбиты и изрублены толпами подлых гладиаторов.

А тем временем эти подлые, — а их было уже свыше пяти тысяч человек, — построенные в манипулы, когорты и легион, возглавляемые таким мужественным и дальновидным человеком, каким был Спартак, в один прекрасный день появились у Нолы, цветущего, богатого и многолюдного города Кампаньи, и, прежде чем начать штурм города, предложили гражданам предоставить гладиаторам право свободного входа в город, обещая сохранить за это жизнь и имущество жителей.

Перепуганные жители Нолы собрались на форуме. Стоял невообразимый шум, слышались противоречивые восклицания: одни кричали, что город надо сдать, другие требовали защиты. Наконец верх одержали более храбрые: ворота города заперли, горожане поспешили к стенам отражать нападение; в Неаполь, Брундизий и Рим были посланы гонцы с просьбой о подкреплении.

Но все эти посланцы попали в руки Спартака, так как он приказал следить не только за дорогами, но и за тропинками, за дорожками, и оборона Нолы свелась к бессильной, тщетной попытке жителей удержать город. Обитатели его были плохо вооружены и малосведущи в военном деле. Борьба продолжалась не больше двух часов: гладиаторы, имевшие теперь много лестниц, быстро и с ничтожными для себя потерями овладели городскими стенами, проникли в город и, раздраженные его сопротивлением, стали избивать и грабить жителей.

Это произошло потому, что, хотя Спартак и насаждал в своих легионах самую строгую дисциплину, хотя солдаты любили и уважали его, они поддались опьянению кровью, их обуяла жажда разрушения, охватывающая солдат против воли, когда они, ворвавшись в захваченный город, вынуждены сражаться, рисковать жизнью и видеть, как гибнут их товарищи по оружию.

Спартак побежал по улицам города, чтобы обуздать гладиаторов, прекратить грабежи и убийства. Благодаря его громадной силе воли и энергии он с помощью своих военачальников через несколько часов добился прекращения резни и грабежей.

Вскоре букцины протрубили сбор, и со всех сторон на призыв послушно стали стекаться гладиаторы. Распространился слух, что по приказу Спартака легион должен в полном составе явиться на грандиозный форум Нолы, славившийся великолепными старинными храмами, базиликами и портиками.

Меньше чем через час легион гладиаторов выстроился на площади в полном боевом порядке в три ряда. Спартак появился на ступеньках храма Цереры; он был бледен, лицо его было грозным. Несколько мгновений он стоял среди глубокой тишины с опущенной на грудь головой, в скорбном раздумье. Наконец он поднял голову и, гневно сверкая глазами, воскликнул своим могучим голосом, прозвучавшим на всю площадь:

— Вы что же, дикие и преступные люди, желаете добиться, клянусь всеми богами ада, имени грабителей и славы разбойников и убийц?

И он умолк.

Несколько минут никто не проронил ни слова, а затем Спартак продолжал:

— Неужели это та свобода, которую мы несем рабам, та дисциплина, при помощи которой мы стараемся стать людьми, достойными отнятых у нас прав? Это ли благородные поступки, которыми мы привлечем к себе расположение италийцев, это ли добродетель, пример которой мы должны показывать? Разве вам мало того, что против нас — величие и могущество римского имени, вы еще желаете, чтобы на вас обрушились проклятия и месть всех народов Италии? Видно, вам мало той печальной славы, которую создали нам наши угнетатели, — она идет впереди нас и поддерживает утвердившееся с их легкой руки мнение, что мы — варвары, грабители и самые подлые люди? Всего этого вам мало, и, вместо того чтобы славными деяниями, строжайшей дисциплиной, образцовым поведением опровергнуть клевету, жертвой которой мы являемся, вы хотите подкрепить ее и еще усилить мерзким поведением, позорными и подлыми поступками!..

Все в Италии глядят на нас с опаской, подозрительно, недоверчиво; кто нам не явный враг, уж, наверно, и не друг; наше святое дело и знамя, за которое мы сражаемся, самое высокое из всех когда-либо развевавшихся под солнцем на полях сражений от края и до края полуострова, не пользуются никакой симпатией. Чтобы завоевать расположение к себе, у нас есть только одно средство: дисциплина.

Железная дисциплина — это непроницаемая и непобедимая броня римских легионов; они не сильнее и не храбрее всех солдат на свете, — существуют народы, не уступающие им ни в отваге, ни в силе, но среди всех армий нет более дисциплинированной, чем римская, и вот почему римляне побеждают всех своих врагов.