Направо от претория в римском лагере находилось место, предназначенное для жертвоприношений. Там стоял жертвенник — земляная глыба круглой формы с углублением наверху, где зажигали огонь; с одной стороны в жертвеннике находилось отверстие, в которое должно было стекать вино жертвенных возлияний, а вокруг высились шесты, украшенные фестонами, розами и другими цветами; сюда сошлись жрецы трех божеств: Юпитера, Марса и Квирина. На всех жрецах были длинные плащи из белой шерстяной ткани, схваченные на шее булавкой; на голове у них были остроконечные шапки также из белой шерстяной ткани.

Позади жрецов стояли авгуры, одетые в свои жреческие одеяния, в руках они держали загнутый авгурский посох, похожий на теперешние пастушеские посохи; то был их знак отличия. За ними следовал помощник жреца, который подводил животных к жертвеннику и убивал их, и другой помощник, который закалывал малые жертвы и выпускал кровь из жил. Оба они были в длинных передниках, спускавшихся до ступней и отороченных внизу пурпуром. Первый — попа — поддерживал правой рукой секиру, лежавшую у него на плече; второй держал широкий отточенный кинжал с ручкой из слоновой кости; у них обоих, а также и у жрецов и авгуров, на голове были венки из цветов, шею обвивала украшенная кисточками из белой и красной шерсти лента, спускавшаяся по одежде. Такими же венками, лентами и кисточками украшались голова и шея быка, овцы или свиньи, приносимых в жертву. Затем шествовали низшие служители, несшие деревянный молот, которым попа должен был сначала оглушить быка, поразив его в затылок, жертвенный пирог, серебряный ларчик для благовоний, где хранился фимиам, серебряную жертвенную чащу для курений, из которой наполняли кадильницу, амфору с вином, и патеру — особую чашу для жертвенных возлияний. Последним шел цыплятник, хранитель священных кур; он нес в клетке жертвенных птиц. Шествие замыкали флейтисты, сопровождавшие музыкой пение во время жертвоприношений.

За жертвенной процессией шло все римское войско, за исключением солдат, оставленных для охраны лагеря. Когда вся толпа во главе с претором Гаем Анфидием Орестом расположилась вокруг жертвенника, жрецы приступили к совершению установленного обрядом омовения, положили фимиам в кадильницы, посыпали жертвенных животных мукой, совершили жертвоприношение жертвенными пирогами и возлияние вина, затем попа, с помощью низших служителей приподняв голову быка — так как только в том случае, когда приносили жертвы подземным богам, голова жертвенного животного должна была быть обращена вниз, к земле, — ударил молотком животного в лоб, а затем прикончил его топором, в то время как помощники разрезали горло малым жертвам и выпускали кровь из их жил; кровью этой вскоре был обрызган весь жертвенник, а часть мяса тут же была положена на огонь, горевший в углублении в середине жертвенника. Внутренности жертв осторожно собрали на специально для этого предназначенную немного вогнутую посредине бронзовую доску, стоявшую на четырех бронзовых подставках.

Когда все эти обряды были закончены, внутренности жертвенных животных передали авгурам, которые с серьезным и важным видом принялись определять по ним будущее.

Хотя знакомство с греческой философией[166] и быстрое распространение учения Эпикура помогло большей части римской молодежи избавиться от нелепой веры в богов и открыло ей глаза на недостойное поведение лицемерных жрецов, все же среди народных масс, людей непросвещенных и темных преданность богам была еще так сильна, что из тридцати тысяч человек, стоявших вокруг жертвенника в лагере под Фунди, — а это были доблестные солдаты, испытанные в боях, — не нашлось ни одного, который чем-либо нарушил бы так Долго длившийся священный обряд. Только через полтора часа авгуры объявили, что знамения, согласно их наблюдениям над внутренностями животных, благоприятны для римлян: они не увидели ни малейшего пятнышка, которое могло бы быть истолковано, как плохое предзнаменование.

Наконец пришла очередь кормления священных кур; должно быть, их долго мучили голодом, потому что, как только им бросили зерно, они тут же стали жадно пожирать его под шумные рукоплескания обрадованных солдат, увидевших в хорошем аппетите кур явное предзнаменование высокого покровительства Юпитера, Марса и Квирина, готовых помочь римскому войску.

Эти благоприятные вещания вселили храбрость в души суеверных римлян; прекратились жалобы и проклятия, укрепилась дисциплина и вера в полководца. Анфидий Орест не преминул воспользоваться этим подъемом настроения своих солдат, чтобы осуществить задуманный им план и с наименьшими потерями выйти из тяжелого положения, в которое его поставил Спартак.

На следующий день после кормления священных кур и вещаний авгуров, предсказавших по внутренностям жертвенных животных победу римлян, пять дезертиров из римского лагеря явились к Спартаку. Когда их привели к вождю гладиаторов, все они, каждый на свой лад, рассказали ему одно и то же: претор намеревается тайно выйти из лагеря этой ночью, напасть на гладиаторов, расположившихся близ Формий, разбить их, а затем быстрым маршем двинуться в направлении Кал с целью укрыться за стенами Капуи. Дезертиры объясняли свое бегство из римского лагеря тем, что не хотели идти на верную гибель, так как на победу они совершенно не могли надеяться; они утверждали, что план Ореста не может увенчаться успехом, потому что Спартак, окружив римские легионы, поставил их в безвыходное положение.

Спартак внимательно выслушал дезертиров, задавая им различные вопросы, всматриваясь в их лица своими голубыми глазами, строгими и испытующими. Взгляд Спартака, пронизывающий, словно острый клинок, приводил в смущение дезертиров; они не раз путались в своих ответах Спартаку, противоречили себе. После длительного молчания, во время которого фракиец, склонив голову на грудь, погрузился в глубокое раздумье, он поднял наконец голову и произнес, как бы рассуждая с самим собой:

— Понимаю… да, так и есть…

Затем, обратившись к одному из контуберналов, которых ему пришлось назначить, — один из них находился у преторской палатки, — добавил:

— Флавий, отведи их в палатку и прикажи страже наблюдать за ними.

Контубернал увел дезертиров.

Спартак молча постоял несколько минут, затем позвал начальника легиона Артака, отвел его в сторону и сказал ему:

— Эти дезертиры — шпионы…

— Да ну! — удивленно воскликнул молодой фракиец.

— Они подосланы сюда Анфидием Орестом, чтобы ввести меня в заблуждение.

— Неужели?

— Он хочет, чтобы я поверил в россказни дезертиров, в то время как он сам поступит как раз наоборот.

— А как именно?

— Вот как: естественнее и логичнее всего не только для Ореста, но и для всякого, оказавшегося в его положении, было бы попытаться прорвать наш фронт со стороны Рима, но никак не со стороны Капуи. После того как он прорвется через фронт наших мечей с неизбежно расстроенным, ослабленным потерями войском и укроется в Капуе, нам будет открыт путь в Латий, по которому мы свободно можем пройти до самых ворот Рима. Он должен двинуться к Риму, чтобы защитить его от нас; Рим — его база, и если Рим будет у него в тылу, он, даже с войском численностью меньшим, чем то, которым он располагает теперь, будет для нас серьезной угрозой. Поэтому именно с этой стороны он отважится на отчаянную попытку, а не со стороны Формий, как он желал меня убедить через подосланных дезертиров.

— Клянусь Меркурием, ты правильно рассудил.

— Поэтому вечером мы оставим наш лагерь, так хорошо защищенный лесом, и двинемся по той стороне Аппиевой дороги; там мы расположимся лагерем в наиболее безопасном месте; благодаря этому маневру мы приблизимся к Криксу, на которого, если я не ошибаюсь, завтра утром римляне направят свои основные силы. Эномай сегодня вечером покинет свой лагерь близ Формий и продвинется поближе к вражескому.

— Таким образом ты еще туже затянешь петлю на шее врага, — воскликнул с искренним восхищением молодой фракиец, которому теперь стал ясен весь план вождя, — и…