Оставшиеся дни того беспокойного года для жителей гор прошли спокойно, без каких-либо особых событий. Они вернулись к своему монотонному существованию, нарушаемому только сменой времен года и работой в поле.

Талос превратился в сильного юношу, и хотя прежде он часто гулял в одиночестве, теперь стал искать общества других, подобных себе.

В детстве он рос один, не общаясь с другими детьми, что объяснялось удаленностью дома деда, приютившегося недалеко от верхнего ручья.

Но илоты привыкли вести изолированный образ жизни на полях и пастбищах, — спартанцы никогда не допускали, чтобы они собирались вместе в деревнях.

Только старики вспоминали старые времена, когда плотский народ имел свои собственные города, окруженные стенами и увенчанные башнями.

Они рассказывали о мертвых городах, покинутых на горе Ифома, в сердце Мессении. Башни, разрушенные и разъеденные временем, теперь служили гнездами для ворон и ястребов-перепелятников. Фиговые и оливковые деревья пустили корни в развалинах. Но под этими развалинами, покрытыми мхом, спали древние цари. Пастухи, которые проходили там со своими стадами во время сезонных кочевий, могли поведать много странных историй.

Ночью во время первого весеннего полнолуния, рассказывали они, под развалинами можно увидеть мерцание огней, внушающее суеверный страх, а среди рухнувших стен бродит огромный серый волк.

А когда луна исчезает за облаками, из чрева земли, глубоко в недрах горы, слышны крики и стенания — плач узников Танатоса.

Талос заворожено слушал эти чудесные рассказы, но он считал их вымышленными — легендами, рассказываемыми стариками. Его мысли были полностью поглощены повседневной работой: на него возложили обязанность доставлять продукты семье старого Крафиппоса.

Он знал, что они смогут и дальше жить спокойно, до тех пор, пока в доме его спартанского хозяина, там, внизу, в долине, ни в чем не будет недостатка.

В своих ежедневных походах с горы в долину он часто встречал плотского крестьянина, который возделывал полоску земли около реки Еврот, также принадлежащую Крафиппосу.

Пожилой крестьянин, Пелиас, был вдовцом. У него осталась одна-единственная дочь, и ему было тяжело одному работать в поле.

Иногда Талос приводил свою отару на равнину и, оставив ее на попечение дочери Пелиаса, Антинеи, сам делал всю самую трудоемкую и тяжелую работу. Порой он даже оставался там, в одной из лачуг, на несколько дней.

— Кажется, ты забыл, где живешь, — поддразнивал юношу Критолаос. — Мы так редко видим тебя здесь! Случайно это не маленькая Антинея вселяет в тебя любовь к работе на полях? Во имя Зевса, я-то старался сделать из тебя пастуха, а ты становишься земледельцем!

— О, брось, дедушка! — резко отвечал Талос. — Эта девочка совсем не интересует меня. Я беспокоюсь о бедном старом Пелиасе. Если бы я не помогал ему в самой трудной и тяжелой работе, он никогда бы не справился один.

— Естественно, — отвечал Критолаос. — Я знаю, что у тебя не только доброе сердце, но и сильные руки. Дело в том, что я слышал, будто малышка Антинея становится очень привлекательной, вот и все.

И действительно, девушка была прекрасна. У нее были длинные светлые волосы, а глаза — словно трава, влажная от росы. Тело, хоть и закаленное тяжелой работой в поле, было гибким и изящным.

Талос часто отвлекался от своей работы, любуясь, как она быстрыми шагами проходит мимо, неся на голове глиняный кувшин, наполненный родниковой водой.

Но это еще не все. Иногда он пытался представить себе форму ее грудей, изгиб бедер под коротким хитоном, который она повязывала на талии тесьмой. Все это вносило такое замешательство в обычно безмятежное настроение юноши, что он становился с ней резок, почти груб.

Он опасался, что она прочитает по выражению на лице его истинные чувства, поэтому делал все возможное, чтобы не позволить обнаружить правду. И все же он не мог не смотреть на нее, когда она наклонялась, чтобы взять охапку сена для животных, и когда заголялись ее бедра, — внезапно к голове приливала горячая кровь, а в висках начинало бешено стучать.

Больше всего юношу смущало то, что Критолаосу не нужно было даже догадываться о происходящем: казалось, что ему известна каждая мысль Талоса. Непереносимо, когда тебя считают молодым барашком в гоне! Поэтому Талос нередко предпочитал сидеть в одиночестве, слушая ласточек и черных дроздов, или ставить капканы на лис в лесу.

Возможно, это и значило стать мужчиной? Да, именно так… Но было и нечто значительно большее: таинственные звуки, отдающиеся внутри, внезапная дрожь… Желание подняться на самую высокую вершину и крикнуть громко, ожидая, когда вернется эхо, отразившееся от далеких скал… Слезы в глазах, когда в сумерках от солнца загораются облака, как тысяча огненных барашков, пасущихся в синеве неба и постепенно растворяющихся в темноте… Грудь, раздувающаяся от чувств, вызываемых трелью соловья, и пронзительными криками ястребов-перепелятников… Желание обрести крылья и полететь далеко-далеко над горами, над долинами, сверкающими серебристыми оливковыми деревьями; над реками, между ивами и тополями в тихую ночь, напоенную ароматами и освещенную бледным сиянием луны…

Именно это Талос, калека, чувствовал в своем сердце.

Однажды Талос спускался с овцами с гор к дому Пелиаса, чтобы помочь старику в работе. Приближалось великое празднование в честь богини Артемиды Орфии, на котором юные спартанцы, полноправные граждане Спарты, посвящаются в воины. Дом Крафиппоса нужно было привести в порядок и украсить, заготовить дрова для очага, зарезать ягненка для пиршества…

Талос ушел из дома с первыми лучами рассвета, направляясь по дороге, ведущей на равнину. Он вышел на опушку леса как раз тогда, когда над горизонтом поднималось солнце.

Внезапно он услышал крик, раздававшийся с ближайшей поляны.

— Сюда, Бритос, хватай ее! Эй, смотри, чтобы она не убежала, неуклюжий болван!

— Тогда поспеши сюда сам. Эта маленькая дикарка бегает как заяц и царапается как кошка!

Сразу же Талос почувствовал, что случилось неладное. Он вылетел из леса и понесся в поле, где рядом с ручьем паслись несколько лошадей.

Их хозяева, молодые спартанцы, окружили Антинею, которая сейчас была в самом центре круга, — напуганная, одежда разорвана, волосы растрепаны…

Ободряемый своими приятелями, юноша, которого звали Бритос, расставив руки в стороны, ловил девушку, которая пятилась от него, прижимая к груди разорванную одежду.

— Эй, Бритос, посмотрим, сможешь ли ты укротить эту маленькую кобылку! — омерзительно хихикая, кричал мальчишка с рыжеватыми волосами и веснушками.

— Оставьте ее в покое! — завопил Талос, врываясь в центр круга.

Он подбежал к дрожащей девушке, которая испуганно прижалась к нему.

— Что ты делаешь, Талос? — всхлипывала она. — Они убьют тебя…

— Друзья! — заорал Бритос, приходя в себя от внезапного появления Талоса. — Богиня Артемида проявила к нам свою милость, послав не только молоденькую олениху, но и этого козла!

Талос почувствовал, как кровь закипает в его жилах и стучит в висках. Он двумя руками схватил свою пастушью кизиловую палку, упираясь обеими ногами в землю.

— О, да он опасен! — вставил другой. — У него посох! Будем осторожны, чтобы не получить ссадин, иначе мы не сможет участвовать в посвящении.

— Так, кто собирается заняться им? — спросил третий мальчишка.

— Я! — заорал парень с рыжими волосами, вставая за спиной Талоса, который развернулся к нему лицом.

— О, да он хромой! — воскликнул другой. — Агиас, это слишком просто!

— Правильно, — сказал рыжеволосый юнец, продолжая приближаться к Талосу. — Я возьму его голыми руками.

Спартанец бросил на землю дротик, который держал в правой руке, и ринулся вперед. Талос уклонился от него, разворачиваясь на палке, которую с силой воткнул в землю.

Оказавшись за спиной своего противника, он пяткой ударил молодого спартанца сзади по шее, уложив его бездыханным на землю. Не мешкая, Талос схватил палку двумя руками, готовый к защите.