Этот самый страх, казалось, подпитывал бесконечное внимание, необходимое, чтобы направлять мальчика и руководить им, тренируя его в любой долине или на уединенной поляне, недоступной для любопытных глаз.

Упражнения Талоса постоянно усложнялись; Критолаос научил его делать стрелы, правильно уравновешивать их, стрелять с высокой точностью и большой силой.

Огромный лук, сначала неподатливый, потому что им не пользовались слишком долго, часто находился на грани слома. Талос смазывал его тысячи раз и нагревал на огне, и постепенно он становился более гибким.

Приближался момент последнего испытания; испытания, которое представляло для Талоса своего рода посвящение, достижение зрелости.

Его радовало и восхищало постоянно растущее мастерство, но по ночам, вытянувшись на соломенной подстилке, он часто лежал без сна и размышлял.

Ему было трудно понять, чего хотел старик, чего он добивался, заставляя постоянно и изнурительно тренироваться. Он учил Талоса пользоваться посохом столь же искусно и совершенно, как и луком. И Талос научился пользоваться кизиловой пастушьей палкой с крюком так, как ему было угодно, используя ее грозную силу.

Конечно, защита отары от похитителей и диких зверей была веской причиной, чтобы научиться владеть таким оружием, но это объясняло далеко не все. Талос продолжал биться над решением этой головоломки, но ответа найти не мог.

К тому же его очень беспокоило быстрое угасание Критолаоса. Старик ссутулился, нетвердо стоял на ногах. Иногда казалось, что свет покидает его усталые глаза.

Выбранный Критолаосом день последнего испытания, наконец, наступил: ясный, но очень ветреный. Старик и мальчик проснулись совсем рано и быстро пришли к верхнему ручью. Талос сбросил плащ и помылся в холодной воде. По сигналу Критолаоса, он взял лук, накинул на плечо колчан из овечьей шкуры и отошел на расстояние приблизительно тридцати шагов.

Старик стоял около молодого кизилового деревца, прямого и стройного. Он достал самую высокую ветку и согнул ее так, что верхушка почти касалась земли. Затем повернулся к Талосу.

— Внимание! — прокричал он. — Когда отпущу ветку, я сосчитаю до трех, и ты выпустишь стрелу. Хорошо?

— Да, — ответил Талос, снимая колчан.

Критолаос задумал по возможности наиболее трудное испытание: юноша должен был попасть в небольшую, быстро движущуюся мишень, рассчитав скорость и направление ветра.

Талос посмотрел на листву деревьев и снова на мишень, которая казалась невероятно маленькой: веточка на таком расстоянии!..

Он выбрал длинную, довольно тяжелую стрелу и медленно занял позицию для стрельбы.

— Начинаем! — прокричал Критолаос, отпуская стройную ветку и быстро отходя в сторону.

Дерево засвистело как хлыст, быстро раскачиваясь. Талос затаил дыхание. Мгновение он следил за движением мишени, легко держа лук левой рукой.

Выстрел…

Тяжелая, прекрасно сбалансированная стрела пролетела в воздухе с приглушенным свистом, задела кору дерева, разорвав ее, и закончила полет в ближайшем поле.

— Я провалился! О, проклятье! — рассвирепел Талос, кидаясь бегом к спокойно раскачивающейся мишени.

— Во имя Геркулеса, мальчик мой, ты попал в нее! Ты сделал это, говорю я тебе! — восхищался старик, все еще наблюдая за деревом.

— Великий Зевс, с тридцати шагов, по движущейся мишени, при таком ветре. — Он повернулся к мальчику, затаившему дыхание. — Ты попал в нее, понятно? Ты разве ждал, что пронзишь ее прямо в середину? Талос, знаешь, что это значит? Через несколько месяцев… Ты сделал это всего через несколько месяцев!

Старого пастуха трясло от возбуждения, его колени дрожали. Было совершенно очевидно, что он ждал этого момента с огромным нетерпением.

— Подожди, помоги мне сесть, мой мальчик. Ноги не держат меня. Подойди ко мне, сядь рядом. Так, хорошо… А теперь, послушай меня, мальчик: ты станешь великим лучником, великим как Аякс Оилид, сын Оилея, как Улисс…

Талос искренне рассмеялся.

— Не старайся прыгнуть выше головы, дедушка! Тебе не кажется, что твой беззубый рот открывается слишком широко? Это просто случайная удача!

— Дерзкий маленький ублюдок! — воскликнул Критолаос, закатывая глаза. — Я сломаю палку о твой хребет. Ты научишься уважать старших!

Талос увернулся в сторону, чтобы не попасть под удар прута, которым старик шутливо угрожал ему, затем вскочил на ноги и побежал в сторону леса.

Он позвал собаку:

— Сюда, Криос, бегом! Живее, старое создание, поймай меня!

Животное с лаем бросилось за своим молодым хозяином, виляя хвостом. В такую игру они играли много раз. Пес не успел еще догнать хозяина, как Талос внезапно остановился, пораженный.

За высоким пнем березы, покрытым листвой, стоял человек. Он стоял неподвижно, в толстом плаще из темной шерсти, лицо было наполовину закрыто капюшоном.

Он немного помедлил, пристально разглядывая мальчика. Затем схватил охапку веток и поспешно пошел по тропе.

Тем временем Критолаос, задыхаясь, подбежал к мальчику. Безмерно встревоженный, он схватил Талоса за руку.

— Что случилось, дедушка, разве ты никогда не видел странников?

Критолаос продолжал испуганно смотреть на быстро удаляющуюся фигуру в капюшоне. Внезапно старик подал Талосу лук.

— Убей его, — приказал он.

— Ты что, сошел с ума, дедушка? Почему я должен убить его? Я даже не знаю, кто это, он не сделал мне ничего плохого.

— Он видел, как ты стрелял из лука. Он не один из нас, он спартанец. Ты должен убить его. Давай сейчас, пока еще есть время, пока не поздно… — Голос старика выдавал его страх и опасения.

— Нет, я не могу, — спокойно ответил Талос. — Если бы он напал на меня, может быть, я и смог бы застрелить его, но не так… Он не вооружен, он уходит, повернувшись ко мне спиной…

Критолаос больше не произнес ни единого слова в течение всего этого дня, несмотря на все попытки Талоса развеселить его. Казалось, что он страшно обескуражен, словно все его надежды, сама суть, причина, оправдывающая его существование, рухнули в одно мгновенье.

Следующие дни для старика были полны беспокойства: он должен был вести наблюдение даже на пастбище, и с трудом набрался смелости, чтобы позволить своему юному питомцу потренироваться с луком. Когда он решился на это, то стал выискивать отдаленные места, подальше от дорог.

Он действовал так, словно за ними ведется постоянное наблюдение, проверял каждый шорох, который настораживал его, глаза его были полны слез. Талоса все это очень беспокоило.

Проходили дни, месяцы. Весна почти закончилась, но не произошло никаких неприятных событий. Казалось, что к Критолаосу вновь возвращается уверенность, но его здоровье пошатнулось и быстро ухудшалось.

Иногда старик даже не выходил на пастбище. Долгими часами он сидел на табурете около дома; люди из ближних селений по пути на работу и пастухи, гнавшие свои отары на пастбища, останавливались, чтобы поговорить с ним. Все они казались странно встревоженными, словно знали, что последний день Критолаоса совсем близок.

Вечерами Талос возвращался с отарой и маленьким Криосом. Окончив все свои дела, он садился у ног деда и часами разговаривал с ним. Талос рассказывал о своих маленьких победах в стрельбе из лука, который он постоянно носил с собой.

Иногда он исчезал на несколько дней, если пастбище было очень далеко, спал в простом шалаше, сделанном из веток, прутьев и листьев.

Однажды в конце весны Талос пас овец на склонах горы Тайгет, недалеко от своего дома. Критолаос неважно чувствовал себя накануне ночью, и Талос не захотел уходить далеко. В случае необходимости мать могла легко добраться до него, или послать за ним кого-нибудь.

Время близилось к полудню, и было очень жарко. Талос сидел под деревом и любовался серебристой оливой на равнине. За ней была длинная дорога, ведущая с севера, которая казалась пустынной.

От друзей, которые работали в городе, юноша слышал, что скоро должны произойти какие-то важные события. Моряки Гифеума, привозившие рыбу на рынок, ночью видели огромный флот, идущий с востока: сотни и сотни судов с длинными бронзовыми рострами, бороздящими волны. Великий царь послал их из заморской империи, чтобы объявить войну Афинам.