Его смерть уже сама по себе была достаточным наказанием, а его останки должны быть достойно похоронены, с почестями, соответствующими его званию и заслугам.

Предложение эфора оказалось мудрым, и таким образом, Павсания похоронили в его доспехах и с его оружием, на том самом месте, где он испустил свое последнее дыхание.

Но призрак Павсания продолжал, тем не менее, в течение многих ночей тревожить Спарту. Некоторые настаивали на том, что поздно ночью в Доме Бронзы все еще можно было слышать ужасающие крики, другие утверждали, что сразу же после заката в седьмой день каждого месяца, из его могилы раздавался глухой металлический шум, словно он ударял своим оружием по ее стенам.

Было принято решение вопросить оракул в Дельфах, был дан следующий ответ:

Длинными были обсуждения в Доме Совета, где толковали этот ответ.

Некоторые предлагали принести в жертву пару илотов; другие возражали, что смерть нельзя добавлять к смерти, возмещение должно быть сделано в другой форме.

В заключение они решили изваять две статуи, которые будут посвящены храму; таким образом, эфоры и старейшины вообразили, что смогут укротить гнев богов двумя безжизненными фигурами, выкованными человеческими руками.

Больше никто не говорил и не вспоминал об этих событиях, их отголоски со временем совсем затихли, потому что человеческому разуму свойственна забывчивость, но было предсказано, что кровь царя накличет на город проклятие.

Лахгал исчез точно так же, как появился, более о нем никогда и ничего не было известно. Клейдемос, не зная деталей всего заговора, приготовился к худшему, когда он узнал, что Павсаний укрывается в Доме Бронзы, но никто и никогда не появлялся, чтобы разыскать его, никогда его не спрашивали ни о чем.

Его единственным столкновением с эфорами оставался отчет о его поведении во Фракии, подтвержденный людьми из четвертого батальона, которые с тех пор уже вернулись в Спарту. Его имя пользовалось огромным престижем, что защищало и избавляло его от унизительных расследований, его слова, как слова воина, было достаточно для властей.

Тем не менее, эфоры не выпускали его из своего поля зрения, стараясь найти любой признак вины или тайного сговора. Его близкие отношения с Павсанием и время, проведенное среди илотов, навсегда сохранили подозрительность и недоверие города, независимо от безупречности поведения сына Аристарха.

Смерть царя разрушила последнюю оставшуюся надежду Клейдемоса на то, что план, предложенный Павсанием в Византии, может быть осуществлен. Он был не более чем мечта, которая когда-то дала ему цель в жизни, но быстро рассеялась, оставив в его душе всего лишь одну пустоту. Теперь он остро чувствовал, что не сможет избежать предначертанной ему жизни: если ему удалось снова все-таки выжить, несмотря на смертельную опасность, которой он подвергался, когда были раскрыты планы Павсания, то, действительно, он должен иметь особое предназначение, которое и обязан осуществить. У него не было выбора, он должен прожить свою жизнь такой, какая она есть, ожидая, когда ситуация полностью созреет.

Клейдемос не скрывал желания вернуться к женщине, которая вырастила его на горе Тайгет, и когда он вступил во владение домом Клеоменидов, его желание осуществилось. Эфоры воображали, что при этом им будет проще отслеживать любые подозрительные связи.

Итак, в начале зимы Клейдемосу дали разрешение покинуть сисситии, где он прожил долгие месяцы в полном соответствии со строгими военным стандартами общинной жизни, и вступить во владение своим домом и собственностью.

Однажды утром на восходе солнца он покинул казармы в сопровождении илота из отцовского дома, который погрузил все его имущество и доспехи на спину осла.

Они вышли через восточные ворота, не торопясь и рассматривая окрестности: он едва смог различить дом Клеоменидов, находящийся на расстоянии около десяти стадий, все еще окутанный ночной тьмой.

Противоречивые чувства завладели его сердцем. Скоро он увидит место, где родился, дом, где узнал Исмену, женщину, которая привела его в этот мир, хотя встреча с ней продолжалась всего лишь какое-то мгновенье. И скоро он приведет в этот дом женщину, вырастившую его и отдавшую ему свою любовь. Любовь, которой настоящая мать лишила его.

Он почувствовал себя неуверенным, растерзанным: помнят ли его люди, с которыми он провел свою юность? Сможет ли он когда-нибудь вернуться к ним? Критолаос однажды уже сделал его их вождем, величественный лук все еще тайно ожидает, что его снова возьмет Талос-волк. В темном подземелье доспехи царя Аристодема и его проклятый меч все еще не теряют надежды увидеть свет, но когда же наступит этот день, когда начнется рассвет?..

Сейчас дом Клеоменидов находился уже буквально в двух шагах от них, на расстоянии брошенного камня. Дом Дракона. Дом Аристарха, его отца. Там, внизу на равнине располагается то место, где он впервые увидел отца, и ему никогда не забыть глубокую печаль в глазах воина, когда он увидел хромую ногу мальчика.

Периалла, бежавшая от ее собственной судьбы… что она тогда сказала?

Звездная ночь на холмах Платеи, слова в устах Бритоса… Дракон Клеоменидов и Волк Тайгета. Но Аристарх мертв, Бритос мертв. Где сейчас дракон, если не глубоко в нем самом, в сердце Клейдемоса, Клеоменида, там, вместе с Волком Мессении?

Там два зверя нападают друг на друга, питаясь своей бесконечной яростью. Нет передышки, нет мира… как долго это будет продолжаться? Почему боги предусмотрели столь извращенную судьбу для маленького хромого мальчика?

Он понял, что илот остановился перед воротами дома. Двор зарос сорняками. Стена ограды треснула и разрушалась, кости Меласа, блестящие и белые, лежали на семейном алтаре. В течение ряда лет нога человека не ступала сюда.

— Ты знаешь, где похоронена моя мать Исмена? — спросил он илота.

— Да, благородный господин, — ответил слуга. — Вон там, среди кипарисов.

Он показал на саркофаг из грубо обтесанного камня, в поле, окружающем дом.

— Подожди меня здесь, — сказал Клейдемос илоту и пошел к гробнице матери.

Только теперь встало солнце, заливая долину своим светом. Дом появлялся из тьмы и кипарисов, раскачивающихся от раннего утреннего легкого ветра.

Клейдемос долго стоял около гробницы, склонив голову. Неожиданно он понял, что на могильном камне есть надпись, наполовину скрытая густым слоем мха, выросшего там. Он вытащил свой меч и, соскоблив мох, прочитал надпись:

Клейдемос позвал илота, который привязал осла и сразу же заторопился к нему.

— Кто диктовал эту надпись? — спокойным голосом спросил он, указывая на могильный камень.

Илот остановился, рассматривая надпись, затем сказал:

— Господин, меня назначили к тебе в услужение, потому что я много лет возделывал землю твоего отца Аристарха, да воздадут ему честь. Старейшины позвали меня, чтобы построить эту гробницу, вместе с некоторыми соседями. Я не могу прочитать эти написанные символы, но если я хорошо помню, на камне были вырезаны только первые четыре строки. Я уверен в этом. Если ты не веришь мне, то можешь спросить у других рабочих или посмотреть архивы Совета, где должна храниться копия этой надписи, так как она вырезана за общественный счет.

— Ты абсолютно уверен в том, что говоришь? — нетерпеливо спросил Клейдемос.

— Я сказал тебе правду, господин. Но ты можешь проверить это сам, не стоит слишком беспокоиться.

— Спасибо, — ответил Клейдемос. — Иди к дому, возьми с собой мои вещи. Я вскоре присоединюсь к тебе.