— А помнишь ли ты, царь Давид, как слугу своего Урию на войну услал и повелел его там смерти предать, а жену его к себе в прелюбодеяние принял? Если бы не слезы твои и покаяние, не быть тебе в раю.

Смутился царь Давид и отошел от ворот.

В третий раз стал толкаться в ворота бражник.

Подошел к воротам Иоанн Богослов и спрашивает:

— Кто стучится в святой ран?

— Это я, бражник, и желаю с вами в раю жить!

— Уйди отсюда, грешник! Не здесь твое место, а в огне кромешном.

— Господин мой, голос твой слышу, а лица твоего не вижу и имени твоего не ведаю.

— Я — Иоанн Богослов, любимый ученик Христа.

— О, господин мой Иоанне Богослове! Не сам ли ты написал в Евангелии, что любите друг друга? А сам ныне меня ненавидишь и от ворот гонишь! Или отрекись от письма руки своей, или вырви лист, тобой написанный.

Покраснел Иоанн и отошел от ворот, а Господь улыбнулся и велел Петру впустить бражника.

Давным-давно жил на свете человек, который очень хотел при одном только взгляде на кого-нибудь узнавать, добрый он или злой, темная или светлая у него душа и что таит он в сердце своем.

И вот однажды чудесным образом приобрел он очки, которые помогли ему сделать это. Но о ужас! Надевши их, он уже не смог снять их, и все люди предстали перед ним не в лучшем виде. Оказалось, что плохих, порочных, злых сердцем к порочных душой гораздо больше, чем хороших людей.

Человек этот очень опечалился, стал сторониться людей, а они его. Постепенно он остался совсем один, и тягостные мысли заставили его задуматься о смерти, потому что жить в таком страшном мире ему не хотелось.

И вот однажды, во время таких раздумий, явился ему блистающий грозный Ангел и сказал:

— Ты ищешь в других совершенства, но взгляни на себя! А потом, если посмеешь, осуди их.

И коснулся чудесных очков, и сейчас же человек этот увидел самого себя, свою душу, сердце и помыслы. Это было так далеко от совершенства, что человек в ужасе воскликнул:

— Боже! Какой же я грешник! Прости меня!

Очки упали к его ногам и рассыпались в прах.

— Что же мне делать теперь, Господи? Как жить?

— Не возноси себя, прощай людям их слабости и будешь счастлив, — сказал на прощание Ангел и исчез.

В одном безызвестном городке жил молодой, крепкий мужик, однако таким праздным лентяем был, что и сам вспомнить не мог, работал он когда хоть день или нет.

Ходит день-деньской по знакомым и канючит: вот, мол, судьба какая горькая выпала, ни денег у меня, ни работы, ни дома, ни семьи, а люди вокруг злые, не помогают, а если кто и даст взаймы, потом целый год помнят и напоминают.

Уж все перестали его к себе пускать — надоел хуже горькой редьки. Один старенький священник терпит и одалживает ему сколько может. Мужик и зачастил к нему: дай да дай, а если мало покажется, так глянет — бедный батюшка весь день виноватым ходит.

Вот однажды вместо денег вынес ему батюшка священник Молитвослов и говорит:

— Прочти это, Илюша, и на сороковой странице помощь найдешь.

На следующее утро стучится этот мужик.

— Ну что, — спрашивает батюшка, — помогло тебе чтение?

— Не помогло, — вздыхает.

— Да ты открывал ли книгу сию?

— Как же, открывал. А толку-то?

— И на сороковой странице читал?

— Ну читал.

— Нет, не открывал ты книги и не читал ничего, — нахмурился батюшка.

Открыл он книгу и там, на странице, где молитва Ефрема Сирина «Господи и Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь мне», лежала десятирублевая ассигнация.

В глухом лесу, в забытом миром скиту, жили два монаха. За одним монахом, когда он по лесу тихонько шел и ягоды собирал, все зверье, какое рядом было, как собачонки, бежало, а кто помельче: белки, куницы, зайцы, ежи, вцепившись зубами или лапами в его ветхую рясу, как шишки на елке, висели, закрыв глаза от блаженства.

Другой же и хлеб в лес носил, чтоб зверей кормить, и говорил с ними ласково, а только не шли к нему звери и с опаской из-за деревьев на него глядели.

— Что ж это, брат?! — сердился этот монах. — Зла я им не делаю, а не подходят ко мне, как к тебе!

— А что ты про них думаешь, когда не идут они к тебе?

— Вот, думаю, твари неблагодарные! Кормишь вас, кормишь, от себя последнее отрываешь, а вы, поганцы, все равно меня не любите!

— Невозможно, брат, заставить любить себя никакими дарами. Ведь если можно скрыть от детей и зверей недобрые поступки, то дурные помыслы — нет. У них душа с очами.

Лампада горит в церкви несмотря на то, есть ли там народ или нет. Так и люди должны творить добро, не думая о том, смотрит ли кто на них или нет.

Не говори ни слова, когда оказываешь милость, но не молчи, когда тебе делают добро.

Очень давно в жаркой пустыне жили монахи. Об одном из них далеко вокруг разнесся слух, что он святой и ничто не может причинить ему зла.

Монах этот очень страдал и молил Бога не посылать ему искушения славой. И вот однажды пошел он с молодым монахом через пустыню, натолкнулись на спящего льва и бросились бежать.

Молодой бежит и кричит:

— О великий учитель! Неужели и ты боишься?!

— Нет, сын мой, не боюсь. Но бежать мне нужно не от льва, а от своего тщеславия.

Старый, оборванный нищий сидел возле дороги на горячем камне и плакал.

Несколько лет назад, когда он был богат и здоров, по слову Божию раздал он все свое богатство нищим и вот теперь, одинокий и никому не нужный, вынужден сам просить милостыню.

Незаметно старик уснул и видит во сне Ангела, который говорит ему:

— Жалеешь ли ты, что добро людям сделал?

— Нет, не жалею.

— Тогда встань и иди и проси подаяние без скорби, ибо этим ты поможешь другим людям показать свою доброту.

Однажды один человек взмолился: