– Способен, – ответил Мартин. – Разум нужен для той же самой безопасности. Существо, способное задаваться абстрактными вопросами, имеет куда больше шансов на выживание.

– Только в дальней перспективе. Ладно, допустим, что цепочка случайностей сумела закрепить разум в дополнение к рассудку. Но ведь большинству так называемых разумных особей разум в общем-то мешает. Они вполне способны обходиться рассудочной деятельностью. Выполнять несложную работу, соблюдать требования социального общежития, получать удовольствие от пищи, размножения, физиологических удовольствий различного плана. Животные прекрасно существуют в стаях, радуются своему существованию и не испытывают негативных последствий от разума.

Мартин невесело засмеялся:

– Что ж, ты прав. Большая часть человечества прекрасно обходится рассудочной деятельностью. Разум дремлет. И так, полагаю, у большинства гуманоидных цивилизаций. Что с того?

– Зачем нужен разум?

– Как средство выживания…

– Зачем нужен разум? – рявкнул Павлик.

– Чтобы задавать дурацкие вопросы! – заорал в ответ Мартин. – Чтобы терзаться смыслом жизни! Чтобы бояться смерти! Чтобы придумать Бога!

– Уже лучше, – мягко сказала амёба. – Если для рассудка хватает первой сигнальной системы, то разум, вынужденный оперировать абстрактными понятиями, создаёт вторую – речь. Не важно, как мы передаём свои мысли – колебанием воздуха, электронными импульсами, цветным узором на коже. Информация, оторванная от своего носителя, становится главным орудием разума. Средством постижения мира – и средством воздействия на мир. Но сделаем ещё шаг, Мартин. Разум… что дальше? Что будет третьим этапом – после рассудка и разума? Какую сигнальную систему обретёт над-разумное существо? Останется ли грань между мыслью и поступком, информацией и действием? Сущность над сущностью, что это? Уже Бог? Ещё человек? Сколько этапов должна преодолеть жизнь, чтобы окончательно выделиться из косной материи? И что же заставляет нас биться о барьеры гомеостаза, обретая ещё ненужные свойства – вначале рассудок, потом разум, потом… потом что-то, ещё не имеющее названия. Что выдёргивает нас из животного спокойствия, что гонит дальше? И в чьих руках пряник и плеть? Кто он – Великий Экспериментатор, возмутитель спокойствия, созидатель и разрушитель? Бог? Или всего-то над-разумное существо, терзаемое столь же страшной жаждой, как наша? Счастье ли разум? А счастье ли – над-разум? И сколько вообще ступенек в лестнице, начинающейся с рассудка? Звери не жаждут обрести разум, это мы порой пытаемся тянуть их из ласковых и нежных животных снов к своему разумному страданию. А разумные не стремятся сделать новый шаг – в нас ещё жив тот древний ужас обретения разума, нежданного и непрошеного подарка свыше. Нам комфортно и сытно на нашем уровне постижения мира. Нам не нужно знание, которое мы не в силах даже представить.

Амёба замолчала. Издала смешок.

– Нас манят сладкие пряники небес – абсолютная безопасность, вечная жизнь, великие знания. Надо лишь сделать шаг, от разума – выше! Но мы не хотим терять свой покой. Мы подозреваем, и не без оснований, что над-разум принесёт нам новые горести, как разум когда-то принёс тоску и страдания. И, копошась на поверхности грязных шариков-планет, оперируя лишь своим несовершенным разумом, мы пытаемся вырастить райское Древо Познания. Получить всё, не обретая нового. Стать богами, оставаясь людьми. И тогда то, что стоит над нами, прячет пряники и берёт кнут. И горит небо, и кипят океаны, и разума становится слишком мало, чтобы обеспечить выживание… За что ваш Бог покарал человечество потопом? За дерзость? Нет, за остановку! За пренебрежение полученным разумом, за торжествующий рассудок. За попытку остаться разумными животными. Подарки богов нельзя отвергать, Мартин! И если разум вновь построил себе уютную норку и решил остановиться – жди беды. Мы обречены бежать выше и выше, из грязи – в небо.

– Но… ключники… – начал Мартин.

– Ключники, как бы привлекательны ни были их дары, искушают нас остановиться. Дают разумным то, что должно принадлежать над-разуму: контроль над пространством, над сознанием, над жизнью и смертью. Как существо разумное, чувствующее себя комфортно и самодостаточно, я был бы рад принять дары ключников и прекратить развитие. Но как к этому отнесётся над-разум? Поманит ли нас новыми пряниками, ради которых мы отвергнем дары ключников? Или вновь достанет кнут?

Амёба поднялась, встряхнулась, будто мокрый пёс. Сказала:

– Вот и все наши претензии к ключникам, несущим галактике мир и процветание. Очень надуманные и необоснованные претензии. Но мы готовы рискнуть и навестить ключников в их доме.

Мартин ещё посидел, следя за гротескной фигурой, с немыслимой грацией уходящей вдаль. У вздыбленной стены воды амёба выпустила ложноручку, помахала ему – и нырнула в синюю субстанцию. Уже стемнело, и беззариец почти сразу исчез из виду.

– Пряник и кнут, – пробормотал Мартин. – Почему всегда такой скучный выбор? Я не люблю сладкого.

Он спрятал в карман фляжку коньяка и вошёл в деревянную пирамиду. Переплетение лестниц – винтовых, вертикальных стремянок, пандусов и самых обычных – вело на второй этаж, превращая первый не то в декорации к телеигре, не то в выставку достижений лестницестроения. Мартин поднялся на второй этаж по наклонному пандусу, помялся у входа в отведённую ему каморку – мягкий матрас, набитый сушёными водорослями, лежал прямо на полу, рядом – стопка из трёх одеял, кувшин с водой и мягко светящийся стеклянный шар – централизованного освещения в пирамиде не было. Дверей внутри пирамиды тоже не водилось, вход в каморку закрывало ещё одно одеяло, повешенное на притолоке.

Мартин вдруг почувствовал, как ему одиноко.

И подошёл к входу во вторую комнатёнку. Из-под одеяла-занавеси пробивался свет – наверное, Ирочка Полушкина ещё не спала.

Произнести «можно?» было бы самой глупой вещью на свете, и Мартин лишь кашлянул.

– Я не сплю, – тихо ответила Ирина из-за полога.

Когда он вошёл, она добавила:

– Я тебя ждала.

Девушка сидела на постели, закутавшись в одеяло. Мартин сел рядом на пол, достал из кармана фляжку:

– Будешь?

Ирина кивнула.

– Я лечу с тобой, – сказал Мартин, когда она сделала глоток. – У меня всего одна жизнь, и она мне нравится. Но я полечу с тобой, потому что есть вещи большие, чем жизнь.

Ирина молча смотрела на него, куталась в одеяло. Неожиданно и очень ясно Мартин понял, что под одеялом Ирочка совершенно обнажена. И вовсе не потому, что любит спать нагишом на голом матрасе.

– Иди ко мне, – тихо сказала девушка.

Мартин всё же нашёл в себе силы повторить:

– Я лечу с тобой. Вовсе не нужно…

– Дурак, – сказала Ирина и потянулась к нему. На её губах ещё остался вкус коньяка. Одеяло скользнуло вниз. Несколько мгновений Мартина преследовало навязчивое видение первой Ирочки Полушкиной – обнажённого тела, погружающегося в воду канала, и образ четвёртой Ирины – нагой, коленопреклонённой перед служителями ТайГеддара…

Но это тело было живым и жаждущим жизни – не меньше, чем Мартин.

И смерти не было вовсе.